Литературный критик Галина Юзефович рассказывает о романе «Сад» Марины Степновой. Его главные герои — семья русских аристократов Борятинских, в которой родился поздний ребенок, девочка Туся. И хотя этот сюжет выходит за рамки классической российской литературы, в остальном текст Марии Степновой наполнен толстовскими, тургеневскими, чеховскими аллюзиями. Рассказываем, почему этот роман, писавшийся десять лет, — важное событие и что не так с его композицией.
Марина Степнова. Сад. М.: АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2020
«Сад» Марины Степновой создан для читательской любви, и, можно не сомневаться, получит ее сполна. Стилистически изысканный, рукодельно-подробный и в то же время масштабный по замыслу роман — событие для сегодняшней русской словесности редкое и потому особенно радостное. Более того, помимо всех прочих — явных и бесспорных — достоинств, «Сад» обладает еще одним, чуть менее очевидным, но исключительно важным: из неспокойного сегодня действие его перенесено в светлое и утешительное вчера, в самую благополучную эпоху русской истории — золотые срединные годы правления Александра III.
Начало «Сада» почти буквально воспроизводит паттерн классической русской прозы. Счастливая семья богачей-аристократов Борятинских — та самая, которая, пользуясь толстовской формулировкой, похожа на все прочие счастливые семьи — покупает полузаброшенное, но живописное поместье Анна в самом сердце плодородного Воронежского черноземья. Соприкосновение с изобильной щедрой природой пробуждает в сердцах немолодых по тогдашним меркам супругов неуместную, почти непристойную юную страсть. А плодом внезапной страсти — этот сюжет, пожалуй, выходит за рамки классической литературной традиции — становится поздняя, нежеланная и никому, в общем, не нужная беременность. Князь и княгиня мучаются от стыда (рожать в сорок четыре года, что скажут в свете!) и тревоги (выдержит ли организм княгини несообразные возрасту испытания?), и именно в этот момент в их доме появляется местный доктор — суховатый и непреклонный обрусевший немец Григорий Иванович Мейзель. Именно Мейзель поможет княгине пережить тяжелую беременность, а после именно он фактически заменит новорожденной Тусе — так, в честь Наташи Ростовой, любимой героини княгини, назовут новорожденную — отца, заняв в доме место враз поблекшего и ставшего ненужным князя.
Сладкая и тягучая, как вишневое варенье, жизнь в богатой усадьбе Анна, неторопливое взросление маленькой княжны, обожаемой и матерью, и прислугой, и наставником, появление в доме приемыша Нюточки — добросердечная княгиня возьмет на воспитание оставшуюся без матери дочь любимой портнихи, — пламенная и иррациональная любовь Туси к лошадям, подминающая под себя прочие человеческие чувства. На протяжении всего романа Степнова будет переключать фокус с одного героя на другого — так, читатель последовательно побывает в головах у княгини-матери, сиротки-Нюточки, полузабытого никчемного князя-отца, у молодого авантюриста-жиголо Виктора Радовича, являющегося в Анну и вносящего разлад в жизнь повзрослевших уже Туси и Нюточки, и, конечно же, у доктора Мейзеля, сумрачного, одинокого и таинственного.
Художественный вымысел переплетется на страницах романа с подлинной историей — так, среди героев «Сада» мы неожиданно встретимся с семьей Владимира Ульянова: со старшим из братьев будущего вождя, народовольцем Александром, упомянутого уже Виктора Радовича связывает не то пылкая юношеская дружба, не то непроговоренная влюбленность, а дядя Ленина по матери, погибший во время холерного бунта доктор Дмитрий Бланк, становится причиной своеобразного проклятия, омрачающего жизнь доктора Мейзеля. Изящно перекатывая в тексте то толстовские, то тургеневские, то чеховские аллюзии, одновременно и играя в русскую классику, и мягко иронизируя над этой игрой, Марина Степнова властно вовлекает читателя в созданный ее воображением мир — просторный и уютный, местами осязаемый и плотный, а местами лишь обозначенный элегантным контуром.
Словом, можно было бы сказать, что в «Саде» прекрасно все. Но, увы, бесспорные красоты и достоинства романа если не перечеркиваются, то во всяком случае изрядно обесцениваются одним важным недостатком — странным несовершенством, диспропорцией композиции. Обаяние текста так велико и бесспорно, что этот дефект замечаешь не сразу, но, заметив, его уже не можешь развидеть: роман разваливается, рассыпается на куски, а герои прочерчены не прямой линией, но прерывистым непоследовательным пунктиром.
Загадочно и необъяснимо исчезает со страниц романа князь; приемыш-Нюточка из нежного чувствительного существа совершенно немотивированно мутирует в неблагодарную злодейку; Виктор Радович в одних сценах предстает человеком тонким и совестливым, а в других — безнравственным и циничным, и шов между этими двумя его агрегатными состояниями никак не зашлифован. Мейзель действует, повинуясь душевным порывам, которые никак не вяжутся с тем, что знает о нем читатель. Да что там, даже сама главная героиня, княжна Туся, от одного эпизода к другому меняется так сильно и внезапно, что временами в ней сложно опознать одного и того же человека. Но, что хуже всего, роман обрывается там, где, по идее, должен был бы начинаться — в точке, где заканчивается пространная экспозиция, а выросшая Туся приступает, наконец, к реализации своей странной, совсем не аристократической и тем более не женской мечты — строительству собственного конного завода.
Марина Степнова писала «Сад» десять лет. Принято считать, что медленная, вдумчивая, многослойная работа тексту всегда на пользу. Отчасти это справедливо, однако у долгого сожительства с книгой есть и оборотная сторона: автор слишком глубоко врастает в текст, сливается с ним, теряет способность отличать очевидное от нуждающегося в объяснении, надолго задерживается в любимых уголках, пренебрегая менее любимыми, и, по сути дела, из архитектора собственного мира превращаясь в его счастливого обитателя. Порожденное писательской фантазией пространство начинает жить по своим законам, ветвится, разрастается во все стороны и в конце концов закономерным образом отказывается упаковываться в жесткие композиционные рамки.
Самым ярким примером подобного литературного своеволия служит, конечно, «Дом, в котором» Мариам Петросян — книга, писавшаяся на протяжении двадцати с лишним лет и за это время превратившаяся в полноценную объемную вселенную, заведомо не сводимую к одному — пусть даже очень длинному — роману. Похоже, нечто подобное произошло и с «Садом» — он стал слишком велик, и в попытках хоть как-то его закончить, Марина Степнова, по сути дела, решила его попросту прекратить. Только этим можно объяснить возникающее по прочтении ощущение, что нам показали лишь выступающие над водой верхушки огромного скрытого от глаз подводного хребта. И сколько бы автор ни обещала продолжение (о том, что у романа планируется вторая часть, Марина Степнова еще до выхода «Сада» успела рассказать в нескольких интервью), ничто не избавит читателя от мгновенного и острого разочарования: как, это все? А дальше-то, дальше?
Читайте также
- «Конец света, моя любовь» — ностальгическая фантасмагория Аллы Горбуновой, которая получила премию «НОС» Возможно, это главная книга 2020 года
- Фантастика на максималках: «Кракен» и «Иные песни» Два романа о потусторонних явлениях с безграничной авторской выдумкой
- Вышла новая книга Джулиана Барнса Это роман-эссе «Портрет мужчины в красном» — о Прекрасной эпохе в истории Европы (а на самом деле о «Брекзите»)
- Летом хочется читать детективы! Вот три увлекательных истории: про запертых друзей, убийства в монастырях и Стокгольм XVIII века
- «Корнишская трилогия» Робертсона Дэвиса: классика XX века с артурианой, гофманиадой и затягивающей атмосферой на тысячу страниц