истории

«Я знаю, что всегда могу сделать шаг назад и это не будет поражением» Интервью певицы Монеточки — о новом альбоме «Молитвы. Анекдоты. Тосты», материнстве и попытке поддержать слушателей песнями во время войны

Источник: Meduza

Незадолго до полномасштабной войны в Украине певица Монеточка (Елизавета Гырдымова) и ее муж, композитор Витя Исаев, сделали ремонт в своей новой квартире: они планировали завести детей, и Гырдымова уже выбрала роддом в Москве. Но в 2022 году планы пришлось изменить: артисты осудили вторжение и эмигрировали в Литву, где записали новый альбом «Молитвы. Анекдоты. Тосты» — откровенную работу о ностальгии, войне и надеждах на возвращение домой. По просьбе «Медузы» журналистка Шура Гуляева встретилась с Монеточкой перед одним из концертов ее летнего тура — чтобы узнать, какой она видит карьеру в эмиграции, что думает о популярности своих детей и почему собирается помочь российским артистам, публично поддержавшим войну, после ее окончания.

«Я будто перестала носиться с воспоминаниями о России»

— Как война повлияла на твой новый альбом?

— В этот раз я впервые видела четкую цель: я хотела высказаться, осмыслить войну. Я как будто смотрела в глаза людям, для которых пишу. За время нашего тура мне повстречалось много людей и из Украины, и из России, и из Беларуси. У каждого есть своя боль, тревоги — и причины для того, чтобы начать жизнь заново. Мне так хотелось, чтобы им стало чуть-чуть лучше! 

Когда я раньше писала песни, я старалась как можно меньше думать о своей аудитории, чтобы не спугнуть музу, вдохновение. В этот раз я хотела именно поговорить со слушателями. А увидев реакцию на альбом, я почувствовала, что недоговорила. Мне очень хочется сказать еще. Может быть, мы с Витей [Исаевым] выпустим вслед какой-то EP или еще пару треков.

— «Недоговорила» — то есть у тебя появились новые мысли на те же темы? Или есть ощущение, что ты высказалась недостаточно ясно?

— Я недостаточно четко разъяснила, да. Я поняла это по тому, сколько слез слушатели проливают над альбомом. За две недели, что он существует, я увидела сотни видео с людьми, которые захлебываются слезами под песню «Это было в России». Это для меня было такой неожиданностью! Потому что я писала ее с совсем другими эмоциями. 

Я проделала путь от горести и тоски по родине к приятной, теплой ностальгии. Я будто перестала носиться с этими воспоминаниями и наконец поставила их, как красивую статуэтку, на полочку в своем новом доме. Я наконец научилась жить новую жизнь и хотела поделиться с людьми этим опытом. С такими мыслями и писала песню, но получилось как-то не очень. 

Может, после этого интервью мы попросим моих слушателей включить «Это было в России» еще раз, уже с осознанием того, в каком настроении я ее писала? Возможно, она для них раскроется в новом ключе. Я очень не хочу, чтобы они так плакали и мучились.

— К слову про «Это было в России» — у тебя есть какое-то особое воспоминание о том времени, которое чаще всего всплывает в голове? 

— Я постоянно вспоминаю наш первый поцелуй с Витей. Я помню каждую секунду: квартиру, комнату, еду, которую мы ели, ноутбук, на котором был включен фильм «Свидетели Путина» [Виталия] Манского. Мы смотрели его, но уже ничего не соображали, потому что были так влюблены друг в друга. И вот наконец поцеловались. Уже на следующий день я начала ностальгировать по этому моменту.

— Каково вам с Витей совмещать роли коллег и супругов?

— Мы время от времени ходим к семейному психотерапевту. Еще у нас есть важные установки. Например, мы один раз обсудили и закрепили, что в нашей работе никто никому ничем не обязан. То есть и я без Вити была бы прекрасной артисткой, и он без меня — прекрасным композитором. Конечно, все было бы по-другому, но все равно круто. Мы бы справились друг без друга. Мы очень боимся ссор на этой почве, а такая установка помогает нам сохранять легкость в работе.

— Как вы с Витей распределяли работу над новым альбомом?

— По-разному. Например, в «Выше крыш» у меня была мелодия припева, а Витя придумал мелодию для куплета и сделал всю аранжировку. То же самое было с песнями «Монополия» и «Заново». Для остальных треков я написала мелодию и для припева, и для куплета, а потом передала Вите. 

Но бывают случаи, когда он полностью придумывает музыку на мои стихи. У нас есть выработанный механизм: я отвечаю за слова, он — за звук. И мы не лезем в сферы друг друга. Мы пробовали давать [друг другу] советы, в итоге выходило плохо, песня от этого страдала. Поэтому мы выработали метод абсолютного доверия.

При этом у меня бывают сомнения, и в этом альбоме они были до последнего дня. Они рассеялись только когда спустя неделю я наконец-то села и послушала, что у нас вышло. Тогда я поняла, что имел в виду Витя в каких-то местах. Но вообще я настолько ему доверяю в музыке, что готова выпустить трек, даже если с чем-то не согласна.

— Для предыдущих альбомов ты чаще писала песни от лица лирических героев. Можно ли сказать, что новая работа более автобиографична?

— Абсолютно. Все песни, кроме «Монополии» и «Кис Кис Кис», написаны от моего лица, и я из-за этого очень волновалась. Но сейчас я больше себя принимаю и считаю, что у меня достаточно интересный опыт, чтобы о нем говорить. Это такое преодоление синдрома самозванца — он есть у всех творческих людей, которых я знаю, включая моих самых гениальных друзей.

— Очень личная песня «Селфхарм» стала самой популярной песней нового альбома в Spotify. Как ты к этому относишься?

— Меня вообще удивило, что для людей этот трек стал гимном любви, хотя он таким не задумывался. На самом деле я писала про самую нездоровую сторону себя как партнера. Это я в самый худший день. Иногда я хорошая жена, подруга, а иногда — ужасная. И хуже, чем в этой песне, я не бываю. 

Для меня было серьезным шагом выложить на стол аудитории все свои красные флаги. И я увидела, что люди восприняли ее как нежную историю про идеальные отношения… Но как они услышали, так и правильно. Что я держала в голове, пока писала, это десятое дело. 

— Песня «Заново» тоже про личные отношения?

— Я в браке уже три с лишним года. И за это время я действительно научилась каждый раз заново влюбляться в своего мужа. Иногда это происходит само собой, а иногда к этому нужно прилагать усилия, чуть-чуть подстроиться. Эта песня — о преодолении кризиса. Наверное, она подходит для всех отношений.

— Ты переживала из-за того, как примут такой личный альбом?

— Честно говоря, в этот раз, в отличие от первых двух работ, у меня была уверенность. Может быть, прозвучит нескромно, но я была уверена, что слушателям этот альбом понравится, потому что он — продолжение нашего бесконечного ежедневного общения в соцсетях в течение последних лет. Я думаю, аудиторию, которая за мной следит, я ничем в этом альбоме не шокировала. Это все и есть наши с ними шутки, молитвы, анекдоты и тосты.

«Даже среди тех, кто выступает на федеральном телевидении, есть несогласные»

— Этот альбом стал для тебя чем-то вроде исцеления после отъезда из России?

— Я прожила отъезд довольно быстро — как минимум, потому что я нигде не жила долго. После переезда в Москву [из Екатеринбурга] я успела прожить там несколько лет, каждые полтора года меняя квартиру. Переезд в Вильнюс — это часть моего пути.

В обстоятельствах войны я не считаю себя человеком, которого нужно жалеть. Наоборот, я хочу помочь тем, кто оказался в гораздо худших обстоятельствах. Например, — тем, кто не может позволить себе уехать из страны, с политикой которой не согласен. Это тяжелее, чем иметь такую свободу, как я: уехать и начать все заново, говорить смело хоть о политике, хоть о семье. Иметь возможность быть настолько открытой — это счастье.

— Как изменилось твое финансовое положение после эмиграции?

— Для того чтобы поддерживать [желаемый] уровень жизни, конечно же, теперь нужно работать больше. Но я благодарна, что работа есть, и такое количество концертов и новой музыки меня очень развивает как артистку. Я чувствую, что набираю огромное количество скиллов, и уверена, что это пригодится в будущем, когда у меня будут концерты в Москве и Киеве. Я буду совсем другой артисткой, более взрослой и профессиональной.

У меня появилось двое детей, что существенно повлияло на мои финансы — гораздо больше, чем переезд. Но я стала равнодушна к роскошным вещам, одним днем они потеряли всякий смысл. Я давно не носила вещей, которые мне было бы страшно потерять — это сейчас один из главных принципов, по которым я выбираю, что купить.

— Ты не боишься, что твоя жизнь как артиста в эмиграции со временем будет становиться все сложнее и сложнее?

— Нет, я знаю, что всегда найду чем заниматься. Я предприимчивый человек, все время что-то выдумываю. Я могла бы устроиться и на обычную работу — и никому не позволила бы меня за это осудить. Знаю, что всегда могу сделать шаг назад и это не будет поражением.

В случае чего Витя мог бы работать с другими артистами в любой стране. У него прекрасный английский и шикарное портфолио. А я буду снимать блог про воспитание детей и кулинарию. Буду, как Юлия Высоцкая, жечь сырники.

Выпуск музыкального подкаста «Творческие планы» студии «Техника речи» — о том, как Лиза Гырдымова и Витя Исаев работают над песнями

— Ты чувствуешь себя в безопасности в Литве? Особенно после нападения на Леонида Волкова.

— Мне кажется, как человек, который, во-первых, когда-то решил высказаться о политике, а во-вторых, имеет почти три миллиона подписчиков в тиктоке, я всегда должна думать о своей безопасности больше, чем обычный человек. 

В какой бы стране я ни жила, я должна заботиться о безопасности своих детей, продумывать самые параноидальные сценарии. Это не связано конкретно с Литвой или с тем случаем [с Леонидом Волковым], который, безусловно, нас всех шокировал, потому что Вильнюс — маленький город. Я стараюсь обезопасить нашу семью, и по этой причине, например, уже не могу себе позволить жить в доме без шлагбаума, без забора, там, где не закрываются подъездные двери.

— В 2022 году в интервью изданию Wonderzine ты говорила, что до войны представители власти приглашали тебя поговорить. Ты рассказывала, что это стандартная практика: артисту сообщают, что против него уже «что-то готовится», и предлагают «помочь». С тех пор, как ты уехала, с тобой не пытались связаться, предложить извиниться, поехать на Донбасс?

— Нет, они сразу поняли, что этот разговор со мной отныне бесполезен. Моя публичная позиция защищает меня от многих сложностей и недомолвок. Когда ты пытаешься усидеть на двух стульях, ты становишься мишенью для любых политических сил.

В то время, до войны, для нас с моим менеджером это было отдельной задачей — отшивать представителей власти, которые хотели со мной о чем-то договориться. Грубо отказать им я боялась, чтобы не нарваться на совсем уж серьезные проблемы, но и соглашаться идти на эту встречу в АП (администрацию президента, —прим. «Медузы») я, конечно же, тоже не хотела. Слава богу, мне хватило ума туда не пойти.

—Что ты чувствуешь к артистам, которые продолжают выступать в России? 

— Я узнала слишком много внутренних историй, чтобы осуждать этих людей. Я знаю, что даже среди тех, кто выступает на федеральном телевидении, есть несогласные. Не для всех артистов это был выбор в пользу комфорта, денег. Для некоторых это был вопрос безопасности семьи. Я не могу осуждать их, потому что, если меня буду шантажировать моими детьми, я скажу что угодно.

Я уверена, что придет время, когда они расскажут нам об этом. Я очень рекомендую им копить все скриншоты, записывать все разговоры на диктофон, потому что очень скоро мы будем готовы их выслушать. И лично я сделаю все возможное для того, чтобы по крайней мере моя аудитория их выслушала.

Мне повезло, что я, во-первых, быстро приняла решение, не стала тянуть [с высказыванием своей позиции]. А во-вторых, что на меня на тот момент еще не было никаких рычагов давления. 

— А злость к этим артистам никогда не испытываешь?

— Я испытываю злость, когда слышу, как публичные люди, чью позицию я прекрасно знаю, пытаются публично упрекнуть уехавших артистов. Они любят говорить, что мы не вправе высказываться про Россию, потому что уехали. Это меня и злит, и смешит. Ведь чаще всего я слышу это из уст людей, которые много лет не покидают своего роскошного рублевского дома или пределов Садового кольца. Артисты, которые работают на Кремль и живут на его деньги, не близки с Россией. 

Я чувствую, что они гораздо дальше от слушателей, чем я, даже если я нахожусь в другой стране. Я все эти годы поддерживала открытый и искренний диалог, потому что я люблю людей, пишу о них. Я готова пожертвовать собой, рискнуть для того, чтобы их защитить, лишь бы не втюхивать им какую-то дичь.

Единственное, что я сделала, уехав, — обезопасила себя от тюрьмы. Кто-то считает, что от этого мои высказывания становятся менее весомыми? А я считаю наоборот. Если я не могу сесть за свои слова в тюрьму, я что, недостаточно честная в этот момент? 

Я родилась в этой стране, училась гуманизму на произведениях русскоязычных авторов, поэтов, рэперов. Я — порождение этой культурной среды, и мой отъезд в 2022 году, мои новые песни — все это часть моей культурной идентичности. Никто не вправе у меня это отнять. 

«Ты никогда не будешь идеальной матерью для людей в интернете»

— Как опыт беременности и родов повлиял на твое восприятие собственного тела? 

— Мне понравилось, что из-за двух беременностей я чуть набрала в весе и стала более мягкой, округлой, женственной. Мне больше нравится мое отражение в зеркале. Появились какие-то недостатки, но я стараюсь на них не обращать внимания, потому что всем людям на Земле на них пофиг, включая моих слушателей и моего мужа. Я вообще не чувствую, что обязана себя как-то сексуализировать или объективировать, хотя, казалось бы, я певица, которая поет на сцене. Я могу сделать гораздо более крутые вещи, чем накачаться, похудеть или сотворить со своим телом что-то еще.

— Тебя задевает, когда в соцсетях комментируют твою внешность?

— Иногда бывает неприятно, но я такие комментарии баню, и мне становится легче.

— В новом альбоме есть песня, которая передает твои эмоции от объективации и сексуализации женщин — «Кис Кис Кис». Как ты ее придумала?

— Я обойдусь без фамилий, но есть несколько мужчин — рэперов, актеров. Они ощущают себя джентльменами, гордятся тысячей девушек, с которыми они спали, считают, что это делает их крутыми. Я вдохновилась их интервью и просто переделала слова. Я ничего не выдумывала. Мне просто захотелось, чтобы они почувствовали, насколько это неприятно, когда ты — объект.

Мы с Витей много рассуждали про то, что хорошо понимаем термин «токсичная маскулинность», а вот нетоксичная маскулинность — это закрытая от нас история. И только когда мы вместе прошли через роды, мы нашли эту «нормальную» маскулинность.

Я считаю, что реально классный мужской поступок — это, например, вместе со своей женой пройти через беременность. Вот реально: у тебя огромные яйца! Вместо того чтобы испугаться, отдалиться от нее, ты говоришь: «Дорогая, я знаю, на тебя столько свалилось сейчас эмоций, я проживу их с тобой. Я пойду на роды, потому что у меня достаточно тестостерона, чтобы любить тебя после них только сильнее. И что бы ни произошло, я буду сильным и стабильным для тебя». 

— В какие моменты ты особенно чувствуешь важность материнства для себя?

— Я люблю пересматривать фотографии своих детей и вообще их снимать. Люблю объятия, переглядки — иногда Нина так любуется мной, и Петя. Еще ни в чьих глазах я не была таким великолепным ангелом, богиней и королевой. Мне так приятно себя ощущать их мамой, человеком, на которого они смотрят вот так. И на Витю они так же смотрят. Пете всего четыре месяца, но он всегда смотрит на своего папу, забыв про всех остальных, как только услышит его голос. У них уже какая-то уникальная связь.

— Нина — любимица твоих подписчиков. Тебя это радует или бывают моменты, когда такое внимание пугает?

— Я стараюсь оставить для нее [личное] пространство — это важно, потому что даже позитивное внимание может травмировать ребенка. Я ограничу ее публичные появления, если в какой-то момент пойму, что это ей мешает, что это делает ее жизнь хуже или что ей это просто не нравится. 

Я снимаю ее не специально, это не часть моего контент-плана. Просто мы с ней постоянно вместе. Вот сейчас моя первая поездка [в туре] без нее — и то я с ней по шесть раз в день созваниваюсь.

— Как ты переносишь разлуку с ней?

— Я думаю, мне тяжелее, чем ей. Чтобы не скучать по Нине, я назначила много интервью, съемок, концертов. Я так забиваю свое время, чтобы у меня не осталось времени грустить. Можно же немножко побыть плохой мамой, да?

Я придумала для нее лайфхак: записала видео на разные случаи жизни, которые имитируют видеозвонки. Например, если она не хочет спать. И я оставила ей подарочки на каждый день, которые она утром распаковывает. Это наш ритуал, чтобы на маму можно было не только смотреть в телефоне, но еще и потрогать что-то, связанное с ней. Она потом весь день ходит с этим подарком.

— Ты представляла, как Нина будет слушать песню «Остановилось», посвященную ей, когда станет постарше?

— У меня нет таких сентиментальных мыслей, потому что я только знакомлюсь с этим человеком. Я вообще не знаю, какие у нас будут отношения, какие мои песни ей будут нравиться, а каких она будет стыдиться. Может, она вообще будет всех моих песен стыдиться. Я стараюсь ничего не загадывать и не планировать, потому что это отдельный человечек.

Хотя внешне она очень похожа на меня, и иногда это меня заставляет плакать или вводит в ступор. Например, когда я вижу в ней свою тревожность, свои испуганные глаза. Недавно Нина испугалась лая собаки. Обычно она плачет, когда боится, а тут она вдруг начала чесать свои руки, спину, делать себе больно. И я смотрю на нее, и у меня вся моя жизнь перед глазами проносится. Я тоже такая.

— Как ты думаешь, тебя начали воспринимать более серьезно с тех пор, как ты стала мамой?

— Я родила в том возрасте (24 года, — прим. «Медузы»), когда людям было непонятно, радоваться или сочувствовать. Как в передаче «Беременна в 16» немножко. Это в том числе связано с тем, что я стала популярна в подростковом возрасте, и для многих так и закрепилось, что я девочка, которая поет про школу. И тут вдруг такой переход. Для многих он стал неожиданным, но я этого не испугалась.

Я стараюсь как можно более открыто рассказать про свое материнство людям, и я рада, что они приняли меня как маму Пети и Нины, что мне не нужно все еще строить из себя девочку-подростка.

— Не бесит, когда к тебе все еще несерьезно относятся?

— Меня несколько раз удивляли комментарии типа: «Да куда эта мелочь лезет?», «Бедный ребенок». Раньше меня это очень бесило, но, как я понимаю, это часть моего амплуа — быть немножко наивным ребенком, который на все смотрит с широко раскрытыми глазами. Наверное, это во мне действительно есть и никуда не денется. Мне нужно просто с этим смириться.

Ты никогда не будешь идеальной матерью для людей в интернете. И бесполезно с кем-то спорить. Если вас кто-то ненавидит, скорее всего, с вами все в порядке. Я даже написала про это стихи — это еще не выпущенная песня.

«Нет никакой твоей стаи, страны, где тебя все принимают»

— У тебя вот-вот (вечером 8 июня, — прим. «Медузы») будет выступление на одном фестивале с Noize MC, Иваном Дорном и Луной. После начала полномасштабной войны российские и украинские артисты на одной сцене — редкость. Как удалось организовать этот концерт?

— Я не знаю, как это придумали, но когда меня пригласили, я сразу согласилась, потому что считаю это важным событием — по крайней мере, для меня. Очень интересно посмотреть на реакцию людей. Я готова поставить этот эксперимент и быть подопытным кроликом. 

Я думаю, этот фестиваль будет хорошим сигналом для организаторов и владельцев площадок, потому что они находятся в растерянности с начала войны. Они не понимают, например, каких артистов можно совмещать в одном концертном зале, а каких нет. Это мешает работе. Я хочу, чтобы они наконец-то сориентировались и поняли, что русскоязычная аудитория абсолютно адекватная и думающая. Она внимательно слушает твои слова, ценит поступки, которые совершает артист, и не хейтит его за одну только национальность.

— После начала войны тебе никогда не предъявляли за кричалку «Россия» в песне «Русский ковчег»?

— Я рекомендую всем читателям послушать эту песню с разных устройств. Послушав ее через хорошие наушники, они услышат, что там есть не только крик «Россия». На самом деле, там две толпы скандируют два разных лозунга.

— У тебя как-то изменилось отношение к своим старым песням? Не бывает грустно их слушать?

— Мне всегда интересно их слушать. Сначала я испытываю легкий кринж, но потом он превращается в теплые воспоминания — о том, какая я была маленькая, какой у меня был смешной голос. Я вспоминаю обстоятельства, в которых я писала песни, в какой жила квартире, как ходила к Вите в гости записывать их, как я стеснялась.

— Когда я слушаю твою песню «Последняя дискотека», я испытываю обиду из-за того, что на мою юность пришелся «конец света»: ковид, полномасштабная война. Чувствую, что меня немножко обманули. У тебя такого нет?

— Есть, но мне кажется, что у любого поколения есть это чувство. У нас просто все совпало, очень концентрированно получилось. Но я думаю, это в целом суть 25-, 30-летия: ты обнаруживаешь, что мир гораздо хуже, чем ты думал. Он злобный, и главный отличительный признак людей — это ненависть друг к другу.

Нет никакой твоей стаи, страны, где тебя все принимают. Они сожрут тебя при первой возможности. Это, конечно, вызывает разочарование. Я сейчас тоже нахожусь в стадии принятия этого.

Думаю, нужно просто мыслить меньшими категориями: есть твоя маленькая семья, любимый человек, может быть, друзья или родители — кому как повезет. Может, твои дети окажутся для тебя этими [поддерживающими] людьми. Но все остальное — иллюзия, на которую нельзя делать ставки.