истории

«Рипли» — самая мрачная экранизация романа Патриции Хайсмит о талантливом мошеннике. Ближе к «Преступлению и наказанию», чем к фильму с Мэттом Дэймоном Это лучший сериал Netflix за несколько лет

Источник: Meduza

На Netflix вышел сериал «Рипли» — восьмисерийный триллер, снятый по роману Патриции Хайсмит о талантливом манипуляторе и социопате, который крадет жизнь своей жертвы — во всех смыслах. Рипли играет Эндрю Скотт («Дрянь», «Шерлок») — он на двадцать лет старше своего героя, и это в корне меняет всю историю. Черно-белый сериал Стивена Зеллиана драматически отличается от фильма 1999 года с Мэттом Дэймоном — перед нами самая мрачная и безнадежная трактовка романа. По просьбе «Медузы» о ней рассказывает кинокритик Елена Смолина.

Биография писательницы Патриции Хайсмит называлась «Прекрасная тень» (автор — Эндрю Уилсон, 2003 год). Название не обманывает: в книге Хайсмит почти сливается со своим самым знаменитым героем, готовым стать чужой тенью и, как в сказке Андерсена, погубить своего хозяина. Источники биографа вторят друг другу: Хайсмит категорически не любила людей, и в особенности женщин — в которых при этом чаще всего влюблялась. Несмотря на многочисленные романы, она не смогла сохранить ни одни отношения: всех отталкивала, ранила, прогоняла и фундаментально не понимала, как общаться с людьми.

При этом Хайсмит была гениальным, внимательным наблюдателем. Не могла положиться ни на бога, ни на черта, ни на нравственный закон, а ее основной писательской мотивацией было желание хотя бы не беспрерывно смотреть в лицо страшной черной пустоте человеческого существования (во время таких перерывов Хайсмит написала 22 романа и несколько сборников рассказов).

Самым близким Хайсмит писателем был Франц Кафка, пессимизм и ощущение двоящейся, троящейся, множащейся реальности которого она умножала на чистый жанр: триллер (пять романов о Томе Рипли), любовный роман («Цена соли», «Кэрол»), нуар («Незнакомцы в поезде», экранизированные Альфредом Хичкоком).

Книги о Рипли, аферисте с расщепленной личностью, экранизировали множество раз, но Стивен Зеллиан — режиссер и сценарист, писавший для Скорсезе («Ирландец», «Банды Нью-Йорка»), Спилберга («Список Шиндлера»), Сидни Поллака («Переводчица») и снявший в числе прочего очень хороший сериал «Однажды ночью» для HBO, — первый, кто не стал подстилать себе соломку и хоть чем-то компенсировать аудитории качества своего неприятного героя. В его сериале нет многоцветия Итальянской Ривьеры и костюмов, уже двадцать пять лет не покидающих журнальных мудбордов, как в фильме Энтони Мингеллы «Талантливый мистер Рипли» (1999). Нет и сказочной красоты самого героя, как у Рене Клемана, в картине которого мошенника играл Ален Делон («На ярком солнце», 1960). 

Рипли, роль которого у Зеллиана исполнил Эндрю Скотт, — отталкивающее, неодушевленное, страдающее от непроходящего голода существо: чтобы насытиться, оно сожрет ваши деньги, ваш мир, ваше имя, вашу жизнь, вашу память. И нет, оно при этом не будет каким-то особенно симпатичным. Амальфитанское побережье тоже не станет отдушиной: его снял великий оператор Роберт Элсвит («Ночи в стиле буги», «Магнолия», «Нефть») в строгом, драматически контрастном, почти экспрессионистском ч/б.

Восемь серий позволяют Зеллиану почти ничего не опустить в романе Хайсмит, а также кое-что добавить (при этом парадоксальным образом нельзя сказать, что Энтони Мингелла в своем фильме 1999 года что-то потерял, тот сценарий все же был поразительно эффективным).

После небольшого затакта — огромный мейнкун внимательно смотрит, как Рипли тащит по римской лестнице чье-то тело, — мы оказываемся в Нью-Йорке 1960-х, напоминающем своей гнусностью Петербург Достоевского: тут дрянной человек, Том Рипли, проворачивает свои дрянные дела. В основном он работает по мелочи, но делает это качественно: подделывает подписи, письма от коллекторов, неоплаченные медицинские счета, вымогает деньги по телефону в стиле «службы безопасности Сбербанка». Поэтому, когда богатый промышленник Герберт Гринлиф принимает Рипли за близкого друга своего непутевого сына Дики, мошенник подыгрывает.

Чтобы вернуть шатающегося по Италии Дики в Нью-Йорк и в лоно семейного судостроительного бизнеса, Гринлиф-старший готов оплатить Тому поездку на юг Италии — только бы мальчик выкинул из головы свою дурацкую живопись, к которой так располагает амальфитанское солнце. Том, конечно же, поедет. Он влезет в отношения Дики с его подругой Мардж и так полюбит роскошную жизнь, что захочет занять в ней место Гринлифа-младшего.

В романе Рипли двадцать пять лет, и хотя Эндрю Скотт замечательно моложав, тот факт, что ему 47, фундаментально меняет и тон, и смысл истории. Другие герои тоже стали постарше. Тут уже нет сомнительной курортной дружбы Дики — привилегированного выпускника Принстона — и Тома — стыдящегося своей бедности юного прилипалы. Перед нами гораздо более жуткий расклад: сорокалетний рыхлый Дики (Джонни Флинн) со своей непотребной живописью, Мардж (Дакота Фэннинг), ни шатко ни валко работающая над путеводителем по прибрежному Атрани, и почти пятидесятилетний Рипли — заинтересованный в близости не с Дики, а только с его трастовым фондом.

Фильмы Клемана и Мингеллы невозможно представить без секса (Делон, Джуд Лоу — постоянно чьи-то загорелые плечи), в то время как сериал Зеллиана невозможно даже помыслить в сексуальном контексте. Только преступление без наказания, просчитанное, а не полуслучайное, совершенное в состоянии аффекта, как у Мингеллы. Убийство, бег Рипли от правосудия: из Сан-Ремо в Атрани, из Атрани в Рим, из Рима в Палермо, опять в Рим, из Рима в Венецию — никакого аффекта, перед нами ледяная процедурная драма, асексуальная настолько, что это начинает восхищать.

Уязвимый и в чем-то бесстрашный подход Зеллиана — в том, чтобы освободить роман Хайсмит от всего теплого, чувственного, людского. Одержимость, с которой Рипли присасывается к Дики, — одержимость мальчика, который вот-вот лопнет лягушку. Ничего личного. С такой же увлеченностью он ищет в Неаполе, Риме и Палермо работы Караваджо, чтобы рассмотреть знаменитую светотень художника.

Непонятно, планировал ли это Зеллиан, но такая трактовка приближает его Рипли даже не к герою романа Патриции Хайсмит (конечно, тоже очень личного, несмотря на якобы чистый жанр), а к ней самой. В дневнике, который Хайсмит вела всю жизнь, есть такая запись: «Я легко могу выдерживать холод, одиночество, голод и зубную боль, но я не могу выносить шум, жару, когда перебивают и других людей». Слова, под которыми с легкостью подписалась бы чья-то сбежавшая тень — чужой подписью.