5 книг о том, что такое коллективная вина и как она меняет жизнь людей «История одного немца», «Неудобное прошлое», «Благоволительницы»

После начала войны на Украине жители России обнаружили себя на стороне агрессора — и невольно ощутили стыд за происходящее в мире. По просьбе «Медузы» литературный критик Галина Юзефович выбрала пять книг, в которых тема коллективной вины — одна из основных. Возможно, именно сейчас российскому читателю они будут близки как никогда.

Себастьян Хафнер. История одного немца. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2020. Перевод Н. Елисеева

Книга немецкого журналиста, писателя и патриота Себастьяна Хафнера поражает своей прозорливостью и беспощадной ясностью: написанная в 1939 году, еще до начала Второй мировой войны, она предельно точно фиксирует и логически увязывает все этапы сползания немецкого общества в бездну нацизма. От милитаристского угара в 1914 году Германия мигрирует к разочарованию и коллективной депрессии в 1918-м, которые сменяются лихорадочным оживлением середины 1920-х, ресентиментом начала 1930-х и, наконец, его закономерным следствием — ростом националистических и реваншистских настроений.

Отслеживая процессы на макроуровне, Хафнер в то же время вдумчиво анализирует и те механизмы, при помощи которых нацистская идеология проникает в сердца отдельных людей: спекуляции на прекрасной идее товарищества, коллективная ответственность, словесные манипуляции, навязанная беспомощность. Именно в деконструкции, в тотальном разоблачении этих нехитрых, но безупречно работающих в любую эпоху приемов, пожалуй, и состоит главная ценность «Истории одного немца» для сегодняшнего читателя: понимая, как они работали в 1930-е годы в Германии, мы сможем лучше распознавать те же методы и, соответственно, лучше им сопротивляться.

Джонатан Литтелл. Благоволительницы. М.: Ад Маргинем, 2019. Перевод И. Мельниковой

Ту же тему проникновения глобального зла в человеческую душу разрабатывает в своем знаменитом романе француз Джонатан Литтелл. Главный герой «Благоволительниц» — офицер, эстет, интеллектуал, сноб и в довершение всего гомосексуал (грех по меркам Третьего рейха абсолютно непростительный) — начинает с абсолютного отрицания «плебейской» нацистской идеологии. Однако по мере наблюдения за происходящим в его голове происходит нормализация, за нормализацией — соучастие, а после пусть снисходительное и слегка брезгливое, но принятие тех ценностей, которые раньше казались отвратительными. И вот уже он, Максимилиан Ауэ, аристократ, любитель немецкой музыки и тонкий знаток поэзии, за ручку ведет к расстрельному рву заблудившуюся трехлетнюю еврейскую девочку, не чувствуя при этом ничего, кроме усталости.

Роман Литтелла, жуткий сам по себе, пугает особенно остро, в частности, потому, что написан от первого лица и все происходящие с героем мутации мы переживаем буквально у него в голове. Назвать это чтение поддерживающим или утешительным не повернется язык, однако сверить эмоции Максимилиана с собственными и проверить, надежно ли задраены переборки, нет ли лазейки для мрака извне, будет, пожалуй, нелишним. 

Кадзуо Исигуро. Погребенный великан. М.: Эксмо, 2015. Перевод М. Нуянзиной

Главная тема романа нобелевского лауреата Кадзуо Исигуро — коллективная вина в ее связке с исторической памятью. В условной артуровской Британии происходит геноцид одного народа другим и для того, чтобы избежать мести со стороны уцелевших, чародей Мерлин насылает на всех коллективное забвение. Люди забывают собственную жизнь, они не помнят, что произошло вчера или неделю назад, они не твердо узнают родных, но вместе с этим они утрачивают и жажду покарать виновных. В стране устанавливается мир, и потомки жертв живут с убийцами их соплеменников бок о бок, в дружбе и согласии.

Однако можно ли навечно удержать память под спудом, и если да, то не будет ли цена за это слишком высокой? А если все же выпустить правду на волю, что станется с теми, кому есть за что просить прощения, и не обернется ли восстановление справедливости новым кругом крови и убийств? Задавая ключевой для любого народа, имеющего в анамнезе нечто ужасное, вопрос — что лучше, помнить или забыть, Исигуро проигрывает оба возможных сценария, но не дает обнадеживающих ответов. Впрочем, сама формулировка проблемы, само признание важности и неизбежности осознания и принятия своей доли в общей вине сейчас кажется очень важным и в чем-то целительным. 

Николай Эппле. Неудобное прошлое: Память о государственных преступлениях в России и других странах. М.: НЛО, 2020 

Книга историка Николая Эппле разрабатывает тот же сюжет — соотношение коллективной памяти и коллективной вины, но уже на реальном историческом материале. Как учились жить с памятью о репрессиях, диктатуре, геноциде и несправедливых войнах с собственным участием в Аргентине, Польше, ЮАР, России и как искали — иногда успешно, иногда не очень — собственные стратегии примирения и согласия — обо всем этом Эппле рассказывает очень спокойно, сдержанно и на первый взгляд академически нейтрально.

Однако по мере углубления в тему с кристальной ясностью вырисовывается позиция автора, надежно подкрепленная фактами: прошлое формирует и определяет настоящее и любая страна, не разобравшаяся со своими старыми грехами, имеет шансы на их повторение в том или ином виде. Сегодня мы все имеем неприятную возможность убедиться в истинности этого суждения, и понятно, что ту относительно комфортную точку осмысления и проработки, о которой пишет в своей книге Эппле, мы уже миновали. Но впереди нас, хочется верить, ждет следующая — уже связанная с происходящими сегодня событиями, и важно подойти к ней подготовленными. 

Моника Блэк. Земля, одержимая демонами. М.: Альпина Нон-фикшн, 2021. Перевод Н. Колпаковой 

Еще полгода назад книга американской исследовательницы Моники Блэк, посвященная бурному разгулу оккультизма, мистики и сектантства в послевоенной Германии, читалась как интересная аналогия с российскими 1990-ми годами, когда после долгих советских запретов на поверхность внезапно массово полезли всевозможные колдуны, астрологи и экстрасенсы. Однако с сегодняшней позиции «Земля, одержимая демонами» выглядит несколько иначе: из исторической параллели она превращается в прогноз или, если угодно, предостережение.

Давящая, не находящая себе выхода и не проработанная коллективная вина имеет свойство прорываться наружу в самом иррациональном и безумном виде, порождая ложные надежды, страхи, ломая причинно-следственные связи и сгущая и без того густой ментальный туман. Анализируя те формы, которые подобные настроения принимали в Германии конца 1940-х — начала 1950-х, Моника Блэк показывает нам то, к чему нам стоит готовиться и чего надлежит остерегаться в ближайшем будущем.