истории

«Посмотрела новости — ничего не поняла. Зачем воевать?» Что думают о войне россияне, которые до этого «политикой не интересовались». Вот истории нескольких из них

Источник: Meduza

Из-за войны с Украиной жизнь многих россиян кардинально изменилась. В результате некоторые из тех, кто еще вчера не задумывался о политике, теперь следят за новостями и начинают осторожно критиковать власть, увольняются с работы в знак протеста и даже выходят на антивоенные акции. «Медуза» рассказывает истории нескольких из них.

Лариса

48 лет, маркетолог из Москвы (имя изменено)

Мне сейчас 48 лет, осталось не так много до пенсии, но я этого не ощущала. Привыкла, что постоянно совершенствуюсь, опираюсь на себя и свои силы. Что там вокруг в мире происходит — мне было как-то все равно. Как будто у всех к старости силы угасают, а у меня — наоборот, с каждым годом все больше и больше энергии.

Я в прошлом мастер маникюра, но последнее время занимаюсь таргетированной рекламой в соцсетях — работаю в основном с бьюти-сферой. Во время пандемии начала учиться: как-то сидела, листала инсту и решила — почему бы не монетизировать просмотр соцсетей? Прослушала один обучающий курс — не мое, выбрала другой и поняла, что таргетированная реклама мне лучше заходит. В обучение таргету я вложила 97 тысяч [рублей], но, кстати, отбила их довольно быстро.

Сначала пошла по знакомым — раскручивать их страницы. Коллеги — мастера маникюра, визажисты, парикмахеры — оставляли свои отзывы, я работала на портфолио, потом начала брать немного денег. Со временем пошли более крупные заказы от преподавателей маникюра и других бьюти-процедур. В конце концов я подняла ценник, клиентов стало даже больше. Именно тогда я впервые почувствовала, что добилась успеха.

Мне казалось, что пенсия мне не грозит: буду вечно жить в инсте и фейсбуке, узнавать что-то новое, возможно, открою свои курсы по рекламе. Но случилась блокировка [компании Meta].

Все были в шоке. Это наша прибыль, наша работа. Когда началась война, я не думала о блокировке, о кризисе, о том, что что-то пойдет не так. Слухи ходили, но я не вникала — сейчас понимаю, что мозг до последнего отказывался в это верить. А сейчас мир рухнул. В шоке и мои преподаватели по рекламе, и мастодонты — маркетологи с большой буквы. Теперь различия между нами стерлись — мы все начинаем заново.

Я не люблю политику, никогда ею не интересовалась. Естественно, когда начались военные действия в Украине, мне было жалко людей, я не хочу даже это обсуждать сейчас. Но спецоперация — это одно, это что-то далекое, а наши соцсети — это же про человеческое, это обычная жизнь, это то, с чего ты кормишься. Теперь уже, когда все это произошло, понимаю, что надо держать руку на пульсе, надо знать, что происходит вокруг тебя, к чему готовиться, чему сопротивляться, чтобы это все было хотя бы не так внезапно.

Со временем эмоции поутихли. Ловлю себя на том, что все реже захожу в инсту и фейсбук: большинству клиентов включать VPN лениво, а что там делать без клиентов? Сейчас срочно переобуваюсь. Когда-то начинала работать в VK, но ушла оттуда: очень неудобно. Да и считалось, что аудитория бизнеса там не сидит — больше школота и студенты. Алгоритмы фейсбука и инстаграма работают лучше, в VK все надо делать вручную. На то, чтобы разобраться, у меня уходит время, которое я могла бы потратить на клиентов. Плохо, конечно, ругать наши соцсети, но я сейчас чувствую себя так, будто я в последние годы ездила на Mercedes, а теперь надо пересесть на Lada Kalina. 

Начинаю все с нуля, потому что весь твой опыт в других соцсетях ничего не стоит. Опять работаю забесплатно, набираю портфолио. Этот месяц я без зарплаты, следующий, думаю, тоже. Есть финансовая подушка, но когда ты привык видеть живые деньги — конечно, сложно перестроиться. Мысли только о том, как бы хватило денег, можно ли тратить сейчас, потому что неизвестно, насколько мне придется растягивать эту «подушку». Очень не хочу возвращаться обратно в маникюр.

Яна

34 года, рукодельница из Свердловской области (имя изменено)

У нас очень маленький город, и политику я всегда воспринимала как что-то далекое. Ну, ходят люди на протесты в Москве и Питере, ну, чем-то недовольны. Какой-то там закон приняли депутаты, которые от нас в двух тысячах километров. Нет, у нас тоже проблем хватает, но никогда не было понимания, что политические события как-то нас касаются. Люди там протестуют, а у нас зарплаты падают, не было ощущения, что это связано. Я вообще жила в своем выдуманном мирке.

Когда я была маленькой, бабушка научила меня вязать крючком. Это всегда было моим хобби: я выучилась на сестринское дело, работала в больнице. Одно время даже забросила вязание. Но потом наступили сложные времена, денег не было, и я начала вязать милые игрушки и продавать их через инстаграм. Неожиданно продажи пошли, и я решила продолжать заниматься этим, даже когда появились деньги. Сейчас я зарабатываю только тем, что получаю с продажи вязаных игрушек. Основной доход в нашу семью несет муж, а у меня вообще нет фиксированной зарплаты: что навяжу, то и продам.

Политику люди воспринимают как что-то сложное, грязное, мутное, какие-то подковерные игры. А вязанием обычно девочки занимаются — ну, такие, позитивные. Кто пробивные — наверно, бизнес строят или, не знаю… в полицию идут. А у нас в вязании девчонки всегда милые, без негатива. Всегда принято хвалить работы друг друга. Мы создаем красоту, мы создаем радость. И ты так проникаешься этим розовым миром, что не хочешь в свою жизнь ничего тащить, кроме радости. Ты просто метровый забор выстраиваешь в своей голове — и все, пока все живы-здоровы, тебя ничего не касается.

Но вот война — это не когда все живы-здоровы. Нас, как и всех, воспитывали так, что мы уважаем память ветеранов, помним подвиг советских солдат. И как-то благодарность за то, что живем под мирным небом, оставалась со мной. И вдруг просыпаешься — а небо совсем не мирное, твоя страна вдруг начала войну. Какая война? Зачем война? С ума, что ли, посходили? Я думала, войны — это где-то в Африке или в неблагополучных странах вроде Афганистана. А зачем наша страна в войну ввязалась? Зачем война нужна Украине?

Посмотрела новости — ничего не поняла, честно говоря. Что там такого случилось, что нельзя было решить мирным путем? Ну, дипломаты не договорились — ну есть же эти всякие санкции, экономические угрозы. Зачем воевать? Я с первого дня хотела, чтобы этот ужас закончился, чтобы не страдали украинцы. Мне до сих пор непонятно, зачем моя страна несет им эти страдания. Сначала я была растеряна. Потом, когда поняла, что необходимости в этой войне не было, — разозлилась. На Россию, на правительство. Мне так больно знать, что за меня решили убивать соседей, от моего имени кто-то берет и рушит их жизнь.

Я решила, что жизнь все-таки продолжается. Война — ужасно, но что я сделаю, чтобы ее остановить? Я могу продолжать жить свою жизнь. Так я и решила делать свою работу и нести радость своими игрушками. Сколько-то дней пожила в состоянии «никакого негатива, только милые вязаные зверюшки». А потом заблокировали инстаграм, и мне и работу мою делать не дали.

Пришлось все заново настраивать через VK. Часть клиентов ушла за мной, часть осталась со мной в инсте: с VPN я худо-бедно разобралась, хотя даже с ним инстаграм не всегда хорошо работает. Но часть клиентов отпала, надо искать новых. 

Да и вообще, сейчас кризис, времена непростые — тут не до игрушек. Люди начинают просить скидки, говорить, что будут деньги — обязательно купят мои поделки. Вот это «с зарплаты» я сейчас чаще слышу, чем раньше. Деньги не хотят тратить, я их понимаю — но мне-то тоже надо что-то есть. Еще на удивление подскочили в цене расходники. Я сначала обалдела: пряжа-то наша [российская], как на нее-то санкции повлияли? Оказалось, пряжа наша, а перевозки ее туда-сюда, погрузка-разгрузка — все завязано либо на иностранных компаниях, либо на курсе доллара. 

Доход и так был небольшой, сейчас просел из-за того, что покупателей меньше. К счастью, у мужа с деньгами все вроде нормально. Я подприжалась в своих расходах, не могу сказать, что голодаю. Но постоянная тревога: что будет завтра? Искать ли мне новую работу или еще можно повязать? Клиентов будет больше или меньше? А что с ценами? Думаю, может, начать вязать не игрушки, а шарфы, свитера — но не знаю, будет ли на них спрос.

Поначалу смотрела телевизор, новости в интернете читала, но не нашла ответ, почему это все случилось. То есть, понятно, Запад вводит санкции, все дорожает, потому что война в Украине — а какого черта мы в Украину-то полезли, мне никто не объяснил. Я плюнула, решила почитать, что пишут в других источниках. На слуху было «Эхо Москвы», я ищу — а его нет уже, оказывается. Я нашла какие-то другие статьи, картинки, не вспомню уже где. И я просто в шоке. Разрушили города, просто уничтожили, людей в машинах расстреливают, гуманитарной помощи нет. Это такой ужас, все мои жалобы на то, что поднялись цены и нет клиентов, — ничто по сравнению с тем, что происходит в Украине. 

У меня голова отказывается это принимать. Я больше не смотрела ни тех, ни этих [ни государственные, ни независимые СМИ]. Я просто не могу на это смотреть, пока не переварила. Но и жить, как раньше жила, просто вязать игрушки я уже тоже не смогу. Это ужас, который надо остановить. Я не хочу выяснять, кто виноват, кто не виноват, — войну надо остановить. Пока политики играют, гибнут простые люди. Возможно, я приду в себя и буду выяснять дальше, что происходит в Украине. 

Маргарита

24 года, историк из Москвы (имя изменено)

До 24 февраля до меня долетали обрывки новостей — целенаправленно я не следила. В политике участвовала на уровне «схожу-ка, проголосую против Путина, что-то слишком много духовных скреп и мало денег».

Я не была подписана на какие-то новостные сообщества, читала только то, что мне репостили в ленту более политически активные знакомые. Что-то узнавала от отца, который плотнее интересовался политикой. Что-то всплывало на стартовой странице «Яндекса». Меня эмоционально затрагивали только новости, касающиеся науки, искусства или феминизма.

Все, что я знала об акциях протеста, просто случайно мелькало в моем инфополе. Я думала: «Какой кошмар, посадили человека за политические взгляды, государство ужасно, жить страшновато», — и проматывала. За что посадили — я не очень вникала. Все, что я знала о том же [Алексее] Навальном, — это то, что он какой-то политик, вроде как националист, мелькающий с 2012 года, критикует власть, а потом его чуть не отравили и посадили. Мне было удивительно, что огромное количество людей вышло его поддержать.

Моя собственная политическая активность ограничивалась выборами президента и [депутатов] Госдумы. Просто было неприятно, что вот эти люди, благодаря которым жизнь становится хуже, припишут себе мой голос. Однажды слышала фразу, которая мной руководила, — что люди умирали тысячами за наше право поставить галочку в бюллетене. Дел на час, участок в соседнем районе, а я пусть так, но выражу несогласие с какими-то странными делами, которые творит правительство, благодаря которым у нас растут цены и «за границу поехать» — что-то на богатом.

Чаще всего я голосовала либо за беспартийных, либо за «Яблоко» — как-то краем глаза пробежала основные пункты их программы, мне понравилось, что они за равноправие и в целом люди вроде как просвещенные. Просто ставила галочку, кидала бюллетень в урну и шла в соседний дом к родителям пить чай.

Какие-то звоночки, вроде признания Путиным Донецкой и Луганской республик, проскальзывали в ленте, но мозг это не воспринимал.

Я существовала в своеобразном интернациональном пространстве, только что прошла Олимпиада, несмотря на все неприятные истории вроде дела Валиевой — праздник спорта. Российские спортсмены в совершенно мирном деле по заветам Пьера де Кубертена защищали честь нашей страны. Это было и нервно, и грустно, и радостно, мы общались со знакомыми из Украины, некоторые из них болели за российских спортсменов, а мы поддерживали их ребят. Самым важным было мирное соперничество, когда закончилось соревнование — и спортсмены вместе идут отмечать. А потом полетели бомбы. На русскоязычные, кстати, по большей части города. И это было точкой невозврата — которую поставила, увы, моя страна. 

Вчера человек из ленты писал веселый текст по фандому — а несколько дней спустя пишет с вокзала в Киеве, пытаясь пробиться на эвакуационный поезд. Обещает, что когда наступит мир — обязательно напишет еще тексты. Если выживет.

Я оканчиваю магистратуру по истории. Аполитичность с этим прекрасно уживалась. В российской гуманитарной науке, тотально «переевшей» исторического материализма, политизированность — это синоним ненаучности и приговор работе. Историк должен максимально отделять свои взгляды от того, что он исследует, и это, на мой взгляд, идет ему на пользу. 

Я до сих пор считаю, что историку лучше не вовлекаться в политику. Это возможно только в том случае, когда вопрос выходит за сугубо политические рамки и затрагивает категории морали. Для меня в этом пример — Марк Блок. Основатель одной из наиболее значимых исторических школ (школы «Анналов»), расстрелянный за участие во французском Сопротивлении. Сопротивление — это не о политике, в нем сотрудничали [идеологические противники] коммунисты и консерватор Шарль де Голль. Потому что победить носителей человеконенавистнической идеологии важнее, чем политические разногласия.

И война в Украине для меня — это тоже не политика, это мораль. Понимание того, что там живые люди, кое-кого из них я знаю по имени или нику в твиттере, привело к осознанию — можно не лезть глубоко в политику, чтобы иметь четкую позицию по конкретному вопросу. Может проскальзывать любая информация — но есть неприкрытая и никем не отрицаемая истина: моя страна начала боевые действия на территории соседней и от этого гибнут люди, теряют дома. Рушится вся их жизнь. И если я могу сказать свое «это то, что нужно остановить» — я должна это сделать. Даже если это ничего не изменит — это то, чего требует моя совесть.

Я начала расклеивать по району антивоенные листовки. Очень боялась. Ходила почти исключительно по ночам в рабочие дни, старалась менять верхнюю одежду, все время носила маску. Особенно страшно было, когда я вышла в минусовую температуру: из-за маски намертво запотевали очки, я просто не видела, куда иду, чуть не упала с бордюра пару раз. Я боялась, что вот сейчас подойдут какие-то пьяные ура-патриоты, или полицейские, или вообще хоть кто-то — а я не смогу убежать. Дошло до смешного — я приняла нарост на дереве за лицо какого-то страшного старика. 

Потом я впервые в жизни вышла на митинг. Для меня было откровением, что [во время митинга] люди не просто идут одним строем — это постоянное передвижение по городу, ускользание от полицейских и поиски места, где бы еще покричать важные вещи. Я ускользнула с Манежки, покричала в толпе антивоенные лозунги, потом сделала вид, что просто стою и курю, когда толпу зажали, и люди пошли на прорыв. Отбившись от основной толпы, мы, человек двадцать, шли по улице в центре. Молча, без плакатов — даже толпой это можно было назвать условно.

Рядом с нами притормозил автозак, выскочили люди в разной форме, некоторые просто в гражданском, никто не представился. С криками выстроили в колонну, заставили снять маски, человек в гражданском фоткал нас на телефон. Допрашивали, чей плакат лежит на земле — никто из нас не держал его в руках, скорее всего, просто подбросили. Потом всем сказали идти в автозак, скидывая все вещи в кабину, включая мобильные телефоны. Я у автозака держала его в руках, но человек в маске-чулке и с оружием очень резко приказал мне его убрать в сумку, а сумку потом отдать. В кармане остались только наушники.

Сначала задержание даже как-то радовало — у меня ноги уже гудели от постоянной ходьбы, хоть посижу в тепле. В автозаке перезнакомились — мы ведь, по сути, были случайными людьми. Положенный по закону звонок нам не дали. Вывели из автозака, опять выстроили в шеренгу, сказали издевательски, мол, хотели митинговать — митингуйте. Запускали группами по несколько человек, остальные стояли на морозе. Последние несколько человек — я среди них — простояли почти полтора часа.

Нас задержали на восемь часов, еды и воды не предложили, не сказали, что можно отойти в туалет, я не просила: считаю унизительным просить что-то у тех, кто над тобой издевается. Тех, кто выполнял все их требования, быстро отпускали. Я уперлась, и мне стали угрожать, унижать меня. В итоге заплакала я уже тогда, когда меня отпустили из ОВД. Вернувшись домой, я узнала, что в тот же день пытали девушку в ОВД «Братеево».

После задержания на какую-то масштабную оппозиционную деятельность у меня нет сил. Даже просто повесить листовку или ленточку. Или что-то сказать продавцу, который жалуется, что не проходит оплата. Я просто живу, что-то репощу, стараюсь работать над дипломом. Стараюсь поддержать близких — моя семья и друзья против войны, хотя не все высказываются публично. Я хочу, чтобы хорошие люди, которые меня окружают, пережили войну с сохранившейся психикой.

Я не герой. Я просто человек и делаю то, что сейчас могу, — даже если этого мало, это хотя бы что-то. Считаю, что не вправе судить ничью позицию, если это не поддержка войны.

Руслан Достовалов

бывший исполнительный директор в Газпромбанке

Пожалуй, раньше меня можно было назвать аполитичным, как и многих в России. Я всегда понимал, что страна сейчас находится в плохом положении, но считал, что ничего нельзя изменить.

У меня была возможность идти по карьерной лестнице, зарабатывать деньги. Я работал в Газпромбанке, за два года мне удалось занять позицию исполнительного директора одного из департаментов. Занимался бизнес-процессами банка, автоматизацией и улучшением.

Как у многих, у меня были надежды, что правительство не вечно, когда-нибудь оно сменится и мы сейчас мелкими шагами идем куда-то в светлое будущее. Можно было предположить, что через 100 лет, если люди продолжат так же двигаться [в том же направлении], здесь будет хорошо. В России очень много земли, я задумывался о том, чтобы построить свой дом. Но сейчас стало понятно, что никуда мы не шли.

Я и сейчас аполитичен, не хочу воспринимать происходящее через призму политики, геополитики, обсуждать какие-то стратегии Запада и Востока. Для меня есть факты — что Россия ввела войска в Украину, что есть огромное количество жертв среди мирного населения. Я не хочу говорить, о какой-то «закулисе» и осуждать действия США и Европы. 

Мне было горько смотреть на праздник в «Лужниках». Такое количество соотечественников, которые по своему легкомыслию встают под эти Z-знамена. Директор канала, журналисты НТВ (принадлежит «Газпром медиа», — прим. «Медузы») делают пропаганду, они виноваты в этом. А «Газпром медиа» — «дочка» Газпромбанка. И если раньше у меня не было претензий к Газпромбанку — они работают в соответствии с законодательством, — то сейчас я решил уволиться.

Когда жизнь налажена, есть доход, карьерный рост — от этого отказываться, конечно, некомфортно. Были мысли, что, возможно, увольняться глупо. Но потом я подумал и решил: не уйду — меня будет грызть, что я не поступил по совести. Подумал, что за мой поступок [увольнение] мне точно стыдно не будет. А если буду закрывать глаза на то, чем занимается «Газпром-медиа», несмотря на то, что я все знаю и понимаю, будет стыдно. Решил, что совесть и уважение к себе дороже, и написал прощальное письмо коллегам.

90% моих коллег поблагодарили меня за то, что я озвучил свою позицию. Сказали, что для них это важно, потому что в последнее время им казалось, что они такие одни. У нас коллектив, в котором не принято ничего обсуждать. Я от многих получил звонки с благодарностью, кто-то говорил, что они тоже ищут работу. Не у всех есть возможность уволиться прямо сейчас. 

Были люди, которые работают на высоких должностях, но почему-то говорят мне: «Куда ты сейчас поедешь, в Европу? Там тебя вообще убьют. Если Европа сейчас что-то сделает, то ее не будет вообще». Огорчает, что среди умных людей все равно есть такие высказывания. 

Близким о своем решении я пока не рассказывал, чтобы не волновать лишний раз. Расскажу, как все уляжется, чтобы не нервничали. Сейчас я ищу работу: будет мой работодатель в России или за рубежом — это уже как получится. Независимо от того, где я буду работать, я вижу свое будущее в России. До войны я присматривал землю [для покупки]. Всегда мечтал жить в [своем] доме, Россия меня в этом плане устраивала: побережье Волги, Конаково — часа два от Москвы, там невероятно красивые места. Я здесь очень хорошо себя чувствую.