истории

Зачем ставить на сцене «Капитал» Карла Маркса? Антон Хитров — о том, как война остановила левый театральный поворот

Источник: Meduza

С октября в Москве работает новый независимый театр «Среда 21», созданный продюсерами Татьяной Лукьяновой и Андреем Поздняковым. В декабре компания показала свою первую премьеру — «Капитал» Нади Кубайлат и Алексея Цветкова по Карлу Марксу. Эту книгу в России почти никто не читал — но сегодня самое время достать ее с полки: без Маркса трудно понять, почему западные демократии продолжали продавать российскому режиму оружие и покупать у него газ даже после 2014 года. Критик Антон Хитров убедился, что театр — идеальное место для ликбеза по марксизму.

Два «Капитала»

Я не впервые смотрю спектакль, основанный на «Капитале». В 2010 году фестиваль «Территория» показывал в Москве немецкий проект «Карл Маркс: Капитал, том первый». Его создали Хельгард Хауг и Даниэль Ветцель из театральной команды Rimini Protokoll, у которой почти нет равных в области нон-фикшн-театра. Премьера прошла в Дюссельдорфе в 2006 году.

В «Капитале», как и в других работах Rimini Protokoll, герои представляли себя сами, без посредников-актеров. Авторы спектакля не пытались пересказывать Маркса: их больше занимали частные судьбы, которые либо складывались под влиянием марксизма, либо могут иллюстрировать собой его постулаты. Например, историк Таливалдис Маргевич вспоминал, как, будучи младенцем, сам едва не стал товаром, а техник-электронщик Ральф Варнхольц рассказывал о победе над игровой зависимостью. За теоретическую часть спектакля отвечал экономист и статистик Томас Кучински, но теории в этом проекте было совсем немного: Ветцель и Хауг рассчитывали, что зрители более-менее разбираются в предмете и способны без подсказок увидеть связь между Марксом и азартными играми.

Новый московский спектакль устроен принципиально иначе. Он адресован публике, которая ничего или почти ничего не знает о марксизме. Выглядит это так: молодой актер Александр Николаев в образе безумного старого профессора популярно излагает маленькой аудитории — «Среда 21» арендует здание в Саду Баумана на несколько десятков зрителей — ключевые тезисы из первого тома «Капитала». Первое, что требует лектор у слушателей, — отбросить хотя бы на время все свои предубеждения относительно Маркса.

Николаев — однокурсник режиссера Нади Кубайлат, которой принадлежит замысел этого спектакля: оба учились в ГИТИСе у Сергея Женовача, бессменного руководителя «Студии театрального искусства» (а до недавнего прошлого — еще и лидера МХТ им. Чехова). Кубайлат получила диплом четыре года назад и выпустила больше десятка спектаклей на разных российских площадках, в том числе в московском «Сатириконе» и не менее успешном Воронежском Камерном. Консультантом и, по сути, драматургом ее нового проекта стал Алексей Цветков, писатель, публицист и популяризатор марксизма, автор предисловий и комментариев к «Капиталу». Специально для постановки Кубайлат и Николаева Цветков написал объемную книгу, где разобрал 15 основных понятий из работы Маркса. То, что зрители слышат со сцены, — лишь малая часть материала, подготовленного писателем.

Театр как товар

Марксизм — это неочевидная, контринтуитивная трактовка нашей повседневной жизни: такие вещи способны приносить удовольствие сами по себе. Цветков и Кубайлат исходят из идеи, что знакомство с «Капиталом» может или даже должно быть эмоциональным опытом, чем-то вроде приключения. Задача проекта — чтобы зрители не просто смогли пересказать важнейшие положения марксистской теории, а пронаблюдали, как эти положения связаны с реальностью. 

Поскольку, согласно Марксу, при капитализме любая подлежащая обмену вещь — это прежде всего товар, а потом уже что-то еще, публике не дают забыть об экономической подоплеке театра. На сцене светится секундомер с неудобной подписью: «Время, которое вы купили». Тесная площадка завалена нарочито случайными вещами: вычурная люстра, плюшевый медведь, манекен, искусственный фикус. Все это товары, поясняет лектор, и сам он — тоже товар. Актер — это продукт, а роль — его товарная форма. Чтобы зрители прочувствовали разницу между товаром и продуктом, герой Николаева тут же просит их продолжить рекламные слоганы, по факту никак не связанные со своими продуктами: мы платим не за сладкую воду и не за жевательную резинку, а за въевшийся в сознание образ.

Зачем Марксу сцена

Даже в консервативной «Студии театрального искусства», где работает Николаев, гротескная манера «Капитала» казалась бы чрезмерной. Уморительно серьезный профессор с его нездоровым энтузиазмом — до того ненастоящий, что даже грим у него отваливается. Это нужно не только чтобы показать зазор между продуктом-актером и товаром-персонажем: такой демонстративно театральный способ общения с публикой в каком-то смысле честнее, чем обычная лекция, хотя лекция кажется более очевидным выбором, если вы хотите говорить о марксизме. 

Кто такой лектор-марксист? В сущности, это агитатор. Его работа — просветить людей, как именно их эксплуатируют. Если в результате лекции слушатели не изменят свою жизнь, значит, она провалилась. Но выйти из капиталистических отношений способны единицы, это любому ясно, и никакие, даже самые убедительные аргументы этого не изменят. Любая лекция по «Капиталу» заведомо лишена практического смысла, она так или иначе будет имитацией, спектаклем. Осознать этот факт и не замалчивать его, а, наоборот, всячески подчеркивать — лучшее, что вы можете сделать в такой ситуации.

Театр необходим Кубайлат и Цветкову как самый прозрачный формат разговора из возможных. А лучшие спектакли — это такие, которые могут быть только спектаклями и больше ничем: ни фильмами, ни выставками, ни лекциями. Одно дело, когда художник занимается театром, потому что больше ничего не умеет, и совсем другое — когда его работы оправдывают обращение к театральной форме: такие проекты доказывают, что театру по-прежнему есть место в культуре.

Левый театральный поворот отменяется?

Это был последний спектакль, который я посмотрел в довоенной России. Тогда, в феврале, он представлялся мне приметой нового времени в российском театральном искусстве. Казалось, на сцене назревает левый поворот. 

К примеру, за два года до премьеры «Капитала» в московском Центре им. Мейерхольда вышел «Кариес капитализма» Ады Мухиной, Алены Папиной, Ольги Таракановой и Дарьи Юрийчук — еще один спектакль, где популярно рассуждали об экономике с левых позиций. Создательницы проекта рассказывали на собственных примерах, как устроен творческий труд в России, используя понятие «прекариат» — так британский экономист Гай Стэндинг окрестил новый класс, у которого, в отличие от пролетариев, нет постоянной работы.

Если на Западе социалистические взгляды — интеллектуальный мейнстрим и спектакли вроде «Капитала» Rimini Protokoll никого не шокируют, то в российском театре еще недавно лидировали люди, заставшие декоративный советский марксизм и как минимум равнодушные к левым идеям. Они могли не принимать репрессивный режим, но капитализм их, в общем, устраивал. В последние же годы, с угрожающим ростом бедности, на сцену вышли художники, у которых накопились вопросы к рынку.

Война сделала бессмысленными любые культурные прогнозы — мы не знаем, по каким правилам теперь будет жить общество в целом и искусство в частности. Если государство, пользуясь чрезвычайными обстоятельствами, захочет ужесточить контроль вообще надо всем, никакого левого поворота в театре, скорее всего, не случится. Побег от реальности станет единственной легальной художественной задачей.