истории

Жидкая пища для скорбящего лучше твердой. Кроссворды дают краткое успокоение Писательница Джоан Дидион исследует свое горе в книге «Год магического мышления»

Источник: Meduza

Литературный критик Галина Юзефович рассказывает об эссе американской писательницы и журналистки Джоан Дидион «Год магического мышления». Автор переживает трагедию: пока дочь Дидион находилась в больнице, от инфаркта внезапно умер муж писательницы. Она внимательно анализирует свое горе и скорбь, как будто «одновременно тонет и мастерски фиксирует симптомы утопления».

Джоан Дидион. Год магического мышления. М.: АСТ, CORPUS, 2021. Перевод Л. Сумм

Джоан Дидион, одна из основоположниц (вместе c Томом Вулфом и Норманом Мейлером) «новой журналистики», прозаик, сценаристка, публицистка и вообще икона американской культуры 60-х — 70-х годов, в нашей стране парадоксальным образом известна лишь в одной своей ипостаси — скорбящей. Семь лет назад на русском вышло большое эссе Дидион «Синие ночи», повествующее о смерти Кинтаны, 39-летней дочери писательницы. Написанный семью годами раньше и опубликованный, наконец, на русском «Год магического мышления» — тоже «траурное» эссе, посвященное смерти мужа и многолетнего соавтора Дидион писателя Джона Данна, скончавшегося от обширного инфаркта в тот момент, когда их дочь лежала без сознания в реанимации.

«Жизнь меняется быстро. Жизнь меняется за секунду. Садишься ужинать и знакомая тебе жизнь кончается» — эта фраза, записанная Джоан Дидион в своем дневнике через пять месяцев после смерти мужа, открывает книгу и становится своеобразным ключом к ней. Вот Джоан и Джон приехали из больницы, где навещали дочь. Вот они обсуждают монографию о Первой мировой войне, которую Джон закончил читать накануне. Вот Джоан накрывает на стол к ужину и разводит огонь в камине. Какая-то секунда — и вот уже Джон лежит на полу, над ним склоняются парамедики. Еще одна смена кадра — Джоан возвращается из больницы одна, и теперь кто-то (неужели она сама?) должен выбросить ненужные уже шприцы и электроды от ЭКГ, а также замыть кровь.

Как то, что заняло жалкие секунды, может оказаться таким необратимым, способным перечеркнуть сорок лет любви, счастья, доверия? Почему случайное событие, разразившееся буквально как гром среди ясного неба, нельзя открутить назад? Может быть, Джон умер не в Нью-Йорке, а на Западном побережье, где время отстает на несколько часов, он еще жив, и если сохранить его смерть в тайне, то ничего не случится? А если правильно, до конца, исполнить все погребальные ритуалы — тогда Джон снова будет рядом? Если отдать на благотворительность всю его обувь, что он будет носить, когда вернется? Из всех этих вопросов — таких иррациональных и вместе с тем таких понятных — вырастает сложнейшая система опор (ложных и истинных), страхов, надежд, маленьких ритуалов и нарастающего безумия, в котором автор тонет на протяжении следующего года и которое в то же время внимательно и зорко протоколирует. 

Несмотря на то, что книга Дидион полностью основывается на ее собственных опыте и боли, «Год магического мышления» — не плач (хотя весь он буквально соткан из скорби), не вопль овдовевшей женщины, ребенок которой тоже балансирует на грани жизни и смерти, и уж тем более не терапевтическое письмо. Погружаясь в самый черный, непроглядный мрак (через несколько месяцев после смерти отца Кинтана выздоровела, вновь заболела, опять выздоровела, но через две недели после выхода «Года магического мышления» умерла от нового осложнения), Дидион пытается понять его структуру. Женщина, для своих книг и фильмов не раз интервьюировавшая свидетелей нападения на Перл-Харбор и родственников людей, погибших во время катастрофического пожара в ночном клубе «Коконат-Гроув», остается верна себе: она становится наблюдателем, свидетелем и хроникером горя — на этот раз не чужого, а своего.

Утрата близкого человека переживается как физическое, острое страдание, накатывающее приступами и сопровождающееся удушьем, болью, спазмами в горле. Кроссворды дают краткое успокоение и вносят в жизнь элемент контроля, безвозвратно потерянного в других областях. На поэзии (если выбрать правильные строки У. Х. Одена или Э. Э. Каммингса) можно продержаться несколько дней. Современный мир утратил навык переживания горя — сегодня «траур» воспринимается как нечто неприличное, ущемляющее право окружающих жить и наслаждаться жизнью. Жидкая пища для скорбящего лучше твердой. Личина «крепкого орешка» может скрывать все, что угодно. В жизни женщины, потерявшей мужа, появляются новые страхи — например, сломать шейку бедра в ванной, из которой тебя некому будет вытащить.

Дидион не только рефлексирует собственные наблюдения — эти и другие: она безостановочно читает, ищет подтверждения одним своим догадкам и опровержения другим. В ход идут самые неожиданные источники информации — от популярной психологической литературы до поэзии и от мемуаров людей, переживших нечто подобное, до интервью Стивена Хокинга и инструкций по правильной организации похорон. Оставаясь одновременно внутри своего горя и отчаяния, Джоан Дидион в то же время переносится наружу, чтобы осмыслить и понять происходящее извне, сопоставить его с чужим опытом — и эта ее способность вызывает уважение, плавно переходящее в восхищение. Пожалуй, кроме нее нечто похожее проделал только Джулиан Барнс в своем эссе «Уровни жизни», написанном вскоре после смерти жены, но даже ему пришлось все же сделать выбор в пользу внешнего, сведя внутреннее к минимуму. Дидион же каким-то непостижимым способом ухитряется в равной мере присутствовать в обоих мирах, быть и наблюдателем, и объектом наблюдения.

Славу Джоан Дидион принесли в первую очередь ее романы (самый известный — «Играй, что выпадет»), политический нон-фикшн и сборники рассказов — ничто из этого, к несчастью, не переводилось на русский. Однако решение начать знакомить отечественного читателя с Дидион посредством двух ее камерных «траурных» эссе выглядит не настолько спорным, как может показаться на первый взгляд. Какими бы атипичными для Джоан Дидион ни были «Синие ночи» и «Год магического мышления», они все же позволяют понять, что же собой представляет их создательница — редкий писатель, способный одновременно тонуть, захлебываться, и мастерски фиксировать симптомы утопления.