истории

«Никаких границ для меня нет. И никто не пытается меня остановить» Паоло Соррентино — о «Новом папе», собственной вере и религиозном фанатизме

Источник: Meduza

10 января на британском канале Sky Atlantic (в России — 11 января на «Амедиатеке», в США — 13 января на HBO) выходит сериал Паоло Соррентино о Ватикане и вымышленных понтификах «Новый папа». Это продолжение «Молодого папы», в котором на этот раз главу католической церкви сыграл Джон Малкович. Кинокритик «Медузы» Антон Долин встретился с режиссером перед премьерой сериала и расспросил его о реакции католиков на скандальный сериал, работе с Юлией Снигирь и его собственном отношении к религии.

— На каком этапе вы поняли, что будете делать сиквел? Ведь «Молодой папа» производил впечатление завершенного произведения. 

— В процессе монтажа «Молодого папы». Мне пришла в голову идея, и я уже не смог от нее избавиться. Если понтифик не умрет, а впадет в кому, что будут делать остальные? Из этого вопроса родился замысел и сюжет. 

— Давайте я тогда сразу вас спрошу: а третий сезон тоже уже придумали?

— Придумал, да. Такой м-а-а-а-ленький… Но об этом рано говорить. 

— Первые же кадры из «Нового папы» выглядели как провокация — Джуд Лоу в одних трусах идет через пляж, переполненный соблазнительными женщинами. Как он отреагировал на предложение сыграть эту сцену?

— Сразу сказал «да»! Если бы меня попросили о таком, я бы тут же отказался. Но у него прекрасное тело, какой смысл его скрывать? Мне казалось забавным показать папу римского секс-символом, желанным в сексуальном смысле; если он всемогущ, то способен и на такое. А женщины вокруг — это своего рода перевертыши тех монахинь, которые появлялись в предыдущих эпизодах. Для меня — элемент игры, шутка. Кстати, снимали мы эту сцену зимой. Всем раздетым было очень холодно. 

— Вы не боитесь зайти слишком далеко, десакрализируя символы и разрушая табу?

— Никаких границ для меня нет. И никто не пытается меня остановить. Мне повезло с продюсерами. Вообще это интуитивно, нет никакого готового рецепта: перечитываю сценарий каждый день и все время задаюсь вопросом, «а это не чересчур?». Пока удается удержать баланс, как мне кажется. 

— Тем не менее ваш посвященный религии сериал полон телесных образов, в нем много обнаженной натуры. Это само по себе кажется рискованным.  

— Обнаженное тело — часть жизни, мои фильмы показывают жизнь, что может быть проще? Я не знаю, почему сегодняшняя культура так боится наготы. Человек может быть одетым или раздетым, это элементарно. И в моих фильмах персонажи или одеты, или раздеты. Это касается всех без исключений. Если мне нужна сексуальная сцена, она будет в фильме. Я не стану себя цензурировать. Никаких предрассудков! Меня называют экстравагантным, а мои фильмы гротескными, но я стремлюсь к реализму. Знаете, и папы иногда снимают одежду и остаются голыми. Как любой и любая, мужчина или женщина.

— Религиозным фанатикам эта простая мысль может не понравиться.

— Что поделать! «Новый папа» — фильм о феномене фанатизма, среди прочего. И не только об исламском экстремизме, о котором в последние годы так любят говорить, но о любых формах фанатизма, из которого так часто рождается что-то страшное. Фанатизм может быть связан с любовью к животным или природе, с гастрономическими увлечениями, да с чем угодно. А роль церкви, разумеется, бороться с этим. Любой фанатизм — атака на церковь. 

— Ватикан как-то реагирует на ваши фильмы?

— Долгое время они молчали. Они вообще очень медленно реагируют. В их ли интересах критиковать мой сериал? Прямое сопротивление может стать причиной катастрофы, как говорил швейцарский философ Амьель. Прекрасная мысль. Так и Ватикан затаился, следуя своей привычной стратегии. Потом не напрямую, а через статью одного из видных теологов до меня дошло суждение высших ватиканских чинов о «Молодом папе» как прекрасном сериале, который показывает разные стороны католической церкви, но не направлен против нее. 

— Было ли бы вам интересно снять документальный фильм о папе римском и Ватикане?

— Вим Вендерс смог это сделать, но он великий режиссер и рассказчик. Мне церковь всегда казалась довольно скучной — по меньшей мере, реальная церковь, а не та, которую я придумываю для моих фильмов. Скорее всего, я бы отказался. 

— Что было самым интересным для вас в процессе подготовки к съемкам и исследований, которые вы наверняка вели? 

— Я кое-что выяснил о технической жизни Ватикана перед съемками первого сезона, этим и довольствовался, не стремясь к документальной точности. У меня не было задачи узнать какие-то скрытые факты, секреты. Самые интересные вещи были связаны с психологией католицизма. С личной жизнью священников. Я был впечатлен, когда узнал, что не священник выбирает служение богу — наоборот, бог выбирает его. Все психологические проблемы священников очень похожи на кризис семейной жизни; сомнения в себе и в избранном призвании наступают примерно на десятом году после принятия сана, возникают мысли об измене. 

— Не думали ли вы сделать фильм или сериал не о католицизме, а о другой конфессии или религии?

— Я вырос в традиции католицизма, но его иконографическая сторона лишь оболочка, не более. Дело не в изображениях, а в том, что католиков я знаю гораздо лучше, чем протестантов или православных, не говоря о буддистах или мусульманах.

— Ваши фильмы любят прежде всего за неповторимую интонацию — она важнее, чем сюжет или работа с актерами. Как вы ее выстраиваете? Это рациональный или бессознательный процесс?

— Это интонация самой моей жизни. Нередко я впадаю в депрессивное состояние, но при этом окружающий мир все равно кажется мне забавным, и желание шутить над ним лишь усиливается. Я в депрессии, но не чересчур, лишь отчасти! Этот дух передается и фильмам. 

— Расскажите о вашем опыте работы с Джоном Малковичем, новым папой и новой звездой вашего сериала.

— Он невероятно открытый, милый, вежливый, профессиональный человек. Я могу перечислять наобум все актерские достоинства, и каждое из них в отношении Джона окажется справедливым эпитетом. 

— Как его персонаж изменил характер сериала?

— Герой Джуда Лоу был больше зациклен на самом себе, поэтому «Молодой папа» был о внутренних церковных ситуациях и проблемах, а у Малковича принципиально иной персонаж — поэтому в «Новом папе» гораздо больше говорится об отношениях Ватикана с внешним миром.  

— А как в «Новом папе» появилась роль для Юлии Снигирь?

— Я очень высоко ценю российскую актерскую школу и с самого начала решил пригласить кого-то из русских актеров в мою картину. Были пробы, и, наверное, Юлия на пробах показала самый впечатляющий результат на моей памяти, за всю мою жизнь. Я тут же прервал пробы и сказал, что не хочу никого, кроме нее. Потрясающе талантливая актриса.   

— В России «Молодой папа» моментально стал культовым сериалом, приведшим к активной общественной дискуссии и даже серии лекций от публичных интеллектуалов, обсуждавших вопрос о главном герое, Ленни: кто он — святой или самозванец, мессия или Сатана? А у вас ответы на этот вопрос есть? 

— Я не буду давать ответ. Мой персонаж — сумма разных вопросов, именно в этом его ценность. В теологии есть только вопросы, нет ответов. То же самое относится к искусству. Я даже не смогу ответить на вопрос о том, добро Ленни или зло. Каждый из нас складывается из добра и зла, одна из двух сил берет верх над другой, а потом вновь уступает. 

— Вы хотя бы можете отчетливо ответить, считаете ли себя верующим?

— Не могу. Скорее нет, но из моей жизни не уходит вопрос о том, верить ли мне в бога, существует ли он или нет. Возможно, я агностик, но не уверен даже в этом. Не исключаю, что более точным было бы слово «язычник».  

— Есть ли для вас существенная разница между съемками полнометражного фильма и сериала?

— Полагаю, что нет. Сериал отнимает больше времени и сил, поскольку он значительно длиннее, вот и вся разница. Он сложнее исключительно в этом смысле. Ну и написать сценарий для сериала — более длительный и тяжелый процесс.

— У вас уже есть план следующего полнометражного фильма?

— Я пишу сценарий для Дженнифер Лоуренс. Это будет англоязычный фильм. Она написала мне и спросила, не хочу ли я поработать вместе. Идея тоже пришла от нее. Это реальная история одной женщины, еврейки, которая выросла среди влиятельных мафиози, любила их, жила с ними, а потом разочаровалась в них и добровольно стала двойным агентом, начала работать на ФБР. Мне очень нравится, что наконец-то я сниму фильм не по собственной, а чужой идее, и в центре его — впервые в моей карьере — будет не мужчина, а женщина. Теперь я достаточно стар — мне почти пятьдесят! — чтобы отважиться на такое.