истории

«Я не могу с такой злостью требовать добра» Актер Никита Ефремов — о «московском деле», роли ангарского маньяка и съемках у Богомолова и Серебренникова

Источник: Meduza

В прокат вышла четвертая часть российского мультфильма «Иван Царевич и Серый волк», в которой актер Никита Ефремов в очередной раз озвучил главного героя. «Медуза» встретилась с ним перед премьерой и обсудила мультфильм, а также многое другое — поддержку актерами фигурантов «московского дела», съемки у Константина Богомолова в сериале «Хороший человек» и работу с Кириллом Серебренниковым.

— Александр Паль в интервью «Медузе» сказал, что вы были одним из первых актеров, кто поддержал его флэшмоб в защиту Павла Устинова. Почему вы решили это сделать, были ли у вас сомнения?

— Вы знаете, на тот момент нет. В памяти осталась история, как репортеры вытащили Голунова, так же и здесь я понимал, что есть актер Устинов, вокруг которого мы тоже можем сплотиться и вытащить его.

— У вас были ожидания, что возникнет такая большая волна поддержки именно со стороны актеров?

— Да, были.

— Сейчас, спустя пару месяцев, как вам кажется, насколько помогло именно актерское сообщество фигурантам «московского дела» в целом?

— Это надо спрашивать у коллег, поскольку я [в это время] был занят. Мой плакат, моя конкретная акция была связана с Устиновым. Что касается других дел. После того, как произошла вся эта история с Устиновым, я почувствовал сильную эмоциональную вовлеченность, у меня внутри рождалось огромное количество зла, чувство несправедливости, обиды на систему. Для меня это крайне непродуктивное состояние. Я не говорю про других людей, я их очень уважаю, это круто, что они этим занимаются. Однако про себя я знаю, что если я действую не из спокойствия, не из внутренней доброты, а из-за того, что «что же они за козлы такие, надо им отомстить и показать вообще», по сути, я злом отвечаю на зло. Лично для меня это так. Мне очень близко это выражение [Григория] Померанца про то, что «дьявол рождается из пены на губах ангела».

И вот я почувствовал такой тремор. Внутренне очень сильно подключился, чересчур стал этим одержим. На тот момент для меня было честным просто отойти в сторону. Я не могу с такой злостью требовать добра.

— Это бы помешало вашей работе?

— Нет, это мешает моим личным внутренним убеждениям. Мне хотелось, чтобы было больше любви, больше добра, больше какой-то справедливости. Я не могу этого добиваться злом, агрессией, обидой, такими способами.

— Но вы продолжаете следить за этим делом?

— Мне хотелось, чтобы у меня возникла такая внутренняя почва, где я могу спокойно это делать. Пока этого нет, к сожалению. Я очень эмоциональный человек.

Так или иначе, я все равно наблюдаю за этим со стороны. Мне очень приятно, что некоторые ребята, несмотря на условный срок, не оказались в реальной тюрьме. Но лично для меня важно сохранять свой мир, стричь свой газон.

— Вы сейчас снимаетесь у Константина Богомолова в сериале об ангарском маньяке — «Хороший человек», где, собственно, играете маньяка. Насколько сценарий сериала близок к реальной истории?

— Он просто основан на том, что был такой человек. Он документально не выверен. То есть это сериал по мотивам — есть реальная история человека, но все остальное — плод вымысла сценаристов.

— Как вы работали над этой ролью?

— Я спросил у Константина Юрьевича Богомолова, как мне лучше играть, что мне делать. Он сказал — мне не нужно делать ничего. Я ничего и не делал.

— Как это?

— Не знаю. Моя основания функция — доверять. Есть режиссер, мне интересно на данном этапе просто довериться ему и следовать его четкому указанию, поскольку в данной ситуации он — мой непосредственный начальник. Но мне интересен такой подход.

Я так никогда не пробовал. Я не знаю, что из этого получится. Мой путь — это всегда подготовка, копание, искание, а здесь все совсем по-другому. Если получится — будет круто, значит, будет какой-то другой опыт. Не то, что это «вау, класс, можно ничего не делать!», а наоборот, это порождает у меня огромное количество страхов, с которыми мне приходится сталкиваться. А как это? Что значит — не готовиться? Как это — не изучать [персонажа]?

Ведь во время подготовки я на самом деле успокаиваю и свои страхи. Что выйдет в ситуации, когда я их не кормлю? И они бередят душу: а как я ему доверюсь? точно ли? это же Богомолов! вдруг я вообще ничего не сыграю? Такая ответственность. При этом мне очень интересно довериться режиссеру и попробовать сделать все по-новому.

— То есть обычно вы долго изучаете своего персонажа, а тут вообще ничего о нем не знаете?

— Обычно я очень долго изучаю материал, изучаю персонажа, если он является историческим. Или, если он вымышленный, я изучаю время, эпоху, какие-нибудь фантазийные обстоятельства. Происходят долгие репетиции.

[Во время работы над «Хорошим человеком»] у нас тоже были репетиции, то есть я не хочу сказать, что мы вообще не готовились, просто это был другой процесс под чутким руководством Константина Юрьевича. Мы встречались и с Юлией [Снигирь], и с ним отдельно. Зачастую бывает, что я вижу в сценарии что-то одно, а режиссер видит совсем другое.

— Тяжело ли эмоционально играть маньяка?

— Нет, почему? Это же игра. В данной ситуации я не руководствуюсь классической школой реалистичного сильного проживания, вживания в образ. Я, в общем, даже не знаю, какой у нас метод, давайте назовем его «метод Богомолова» что ли. Когда вы смотрите на человека, вы же не знаете его сценарий, правильно?

Сперва кажется, что это очень мрачная история про то, как человек кайфует от убийств. Но он не кайфует от убийств. Этот персонаж, которого мы пытаемся сделать, так скажем, считает это своей работой. Существуют такие маньяки, которые кайфуют от самого процесса убийства, а он пытается исправить мир. Он такой как бы чистильщик, педагог, можно сказать. Я не уверен, что наши учителя всегда кайфуют от того, что они преподают ученикам в сотый раз что-то. Так же он пытается объяснить, с его точки зрения, грешным барышням, что они не на том пути. Для него это не всегда процесс кайфа, может быть, это даже где-то процесс муторный.

Есть очень много классических маньяков, сыгранных, допустим, сэром Энтони Хопкинсом, у которых дикие глаза, эмоции, по-актерски это все — полное включение. Но здесь нам интересно другое — спокойствие и уверенность человека в том, что он делает. Для него это вообще внутренняя рутина, наверное.

— Но это ведь еще более чудовищно?

— Может быть. Но сейчас у меня нет такого, что я испытываю эмоции от того, что делаю. У меня мама иногда точно так же переживает: «Вот, ты же там играешь, там же тяжело, наверное, эмоционально тратишься», — а мне как-то…

Я, конечно, трачусь, но тяжелее дается, наоборот, не переживать и не включаться. Не играть. Потому что меня хлебом не корми, дай окунуться, дай все вот это на себя натянуть. Это все прочувствовать, чтобы потом самому в интервью рассказывать, как же было эмоционально сложно играть эту роль. Как я вживался, как я прочитал 800 книг, в общем, так я трудился, и так мне тяжело, поэтому дайте мне сейчас премию или что-нибудь. 

— Но вам нравится эта роль? 

— Мне сложно в этом процессе. Сложно довериться. На других работах я смотрю плейбэк — это тоже проявление недоверия, контроля. Режиссер говорит: «Стоп, снято», а я: «Дай посмотреть, что я там сыграл». Я сомневаюсь и в себе, и в нем. А здесь все по-другому, это первый такой опыт.

У меня уже спрашивали, писали в соцсетях: «Зачем вы это прославляете?» Мне очень интересна реакция на это. В связи с этим рождаются очень интересные вопросы. А можно ли убивать убийц, например? Чикатило или [«ангарский маньяк»] Попков, заслуживают ли они смерти?

— Не знаю, я против казней.

— Это такой момент — возможно, так кажется, пока лично тебя это не коснется. Очень вдохновляют истории — мне кажется, я вряд ли был бы способен на такое, — когда родители жертв убийц прощают убийцу. Это очень интересный момент. Обижаться, быть на стороне какой-то правды, испытывать праведный гнев, говорить, какая он сука, — это можно, а здесь…

Не то что я хочу его оправдать, нет. Но бывают ведь такие люди, которые не могут контролировать себя, — я помню в ютьюбе какое-то интервью четырехлетней девочки-убийцы, которая тоже то ли сестру задушила, то ли еще что. Она спокойно отвечает, что ей руководило. А вот наш ответ, почему так происходит, вы уже узнаете, посмотрев сериал.

— Хотела бы еще вернуться на год назад и спросить вас про фильм «Лето», где вы сыграли Боба — то есть Бориса Гребенщикова. Что можете рассказать про съемки у Кирилла Серебренникова?

— Это профессионализм. Каждый человек занимается своим делом. Для меня часть профессии актера, например, уважать труд других служб и не считать, что ты самый крутой. В профессии режиссера — уметь так сделать, чтобы за тобой все шли, чтобы хотели с тобой работать. Создать эту атмосферу работы на площадке. Поэтому я считаю, что у Серебренникова — просто профессионализм. Уникальный талант, трудолюбие, удача. 

Лидерство — это вообще такая вещь, она довольно редкая, как мне кажется. Сложно быть лидером, принимать решения, брать на себя ответственность и рефлексировать так, чтобы все люди рядом с тобой тоже подхватывали эту рефлексию. 

— Когда вы узнали то, что Гребенщиков недоволен сценарием, как вы отреагировали?

— Никак, я считаю, что он имеет на это полное право. 

— В нескольких проектах вы работали вместе с отцом, Михаилом Ефремовым. Вам это помогает в работе или скорее работать вместе тяжело?

— Мне с ним очень интересно. Мы с ним на «Полете» (сериал Петра Тодоровского — прим. «Медузы») работали, и там я очень многому научился — как быть легким, как быть профессионалом, как включаться, когда надо; выключаться, когда надо; как не тратить лишнюю энергию, при этом тратить ровно столько, сколько от тебя требуют. Как, опять же, с уважением и с юмором относиться на площадке к людям. Он профессионал своего дела, поднимает настроение очень сильно на площадке, ко многому относится легко и очень по-взрослому, так скажем. Там, где нужно, казалось бы, уже включиться и раздухариться, он сохраняет этот внутренний баланс. Это очень круто.

— Вы в четвертый раз озвучили Ивана Царевича в мультфильме «Иван Царевич и Серый Волк». Почему вам интересно работать над этой франшизой?

— Круто, когда семья приходит в кино с ребенком, для ребенка — это процесс социализации. Это целая история, мне кажется. Когда выходит фильм типа «Звездных войн», на который все ходят и ходят, это становится уже чем-то большим, чем кино. Я хотел бы, чтобы наш мультфильм тоже стал ритуалом новогодним, чем-то большим, чем кино.

— Что вы можете сказать про своего персонажа? Насколько, как вам кажется, вы на него сами похожи?

— Мне кажется, он более любящий, терпеливый, он лучше, чем я, умеет выражать свою злость. То есть он как-то свою злость выражает просто, говорит «я злюсь» и все равно продолжает любить. А у меня бывают такие захлесты — я свою злость очень тяжело выражаю. Мне в Иване нравится сочетание озорства, ребячества и при этом такого хорошего русского мужика, который говорит «главное, чтобы она была довольна», «все в семью».

— Но он, конечно, хороший парень. Хороший человек. 

— Круто. Видите, сколько у меня вокруг хороших людей.