истории

Если женщина хочет войти, ей надо открыть Константин Бенюмов рассказывает историю Марии Захаровой. Она создала новый язык российской дипломатии

Источник: Meduza

Официальный представитель министерства иностранных дел Мария Захарова — одна из самых узнаваемых российских публичных фигур за пределами страны. Первая в истории ведомства женщина, возглавившая пресс-службу, Захарова радикально изменила представление о том, как МИД общается с журналистами и с внешним миром, — и о том, как может выглядеть и вести себя российский дипломат. Она выстраивает работу с прессой по западным стандартам — и одновременно превращает свои брифинги в театральные постановки; общается с коллегами по официальному дипломатическому протоколу — и комментирует новости дня в фейсбуке с помощью мемов и стихов собственного сочинения. Спецкор «Медузы» Константин Бенюмов провел несколько часов с самой Захаровой, а также поговорил с ее коллегами, друзьями, учителями и оппонентами — и узнал, как девушка из советской дипломатической семьи стала определять язык российской дипломатии.

«Уважаемый господин Кадыров. У нас сегодня на брифинге присутствует представитель финского телевидения, Экка Микконе, которого очень интересует тема наличия в Чечне геев или их отсутствия, — сказала официальный представитель российского министерства иностранных дел Мария Захарова, стоявшая на трибуне в пресс-центре ведомства. — Не могли бы вы организовать ему ознакомительную поездку в Чеченскую Республику, где он сможет найти ответы на все интересующие его вопросы?»

Захарова перепутала — или не расслышала — имя человека, на чей вопрос она отвечала. Финского журналиста на самом деле звали Эркка Микконен. Он работал в Москве уже пять лет и несколько раз ходил на брифинги МИД — а 31 мая 2017 года решил спросить пресс-секретаря о положении геев в Чечне: в тот момент СМИ много писали о репрессиях в отношении гомосексуалов в республике.

Пресс-секретарь отреагировала неожиданно резко. Напрямую переадресовав финна к Кадырову, она, сходя с подиума, снова обратилась к журналисту и спросила: «Вы же не боитесь? Еще раз говорю: это все не шутки, прямо занимаемся вами и отправкой вас в Чечню». А затем — едва заметно подмигнула.

Вечером того же дня последовала и реакция самого Кадырова. «Приезжайте. Пишите правду, — заявил глава Чечни. — Но как-то неактивно стремятся за объективностью журналисты. Прям хоть конкурс устраивай: „Напиши правду — получишь iPhone 7“».

«Я чувствовал себя очень неловко и неприятно, — вспоминает Эркка Микконен в разговоре с „Медузой“. — Как в школе перед учительницей. Она публично старалась сделать так, чтобы я почувствовал себя идиотом».

Впрочем, финский журналист признает: со своей работой Захарова справилась. «Ее задача — не делать людям приятно, а объяснять все так, как выгодно России, — рассуждает Микконен. — Это невероятно трудно, ведь часто взгляд официальной России очень отличается от правды. И Захарова, как мне кажется, достаточно хорошо справляется с этой задачей. В истории со мной, например, для российских СМИ она вышла победительницей».

В советские времена пресс-конференции министерства иностранных дел были мероприятием рутинным и невыразительным. Как правило, выглядели они так: серьезные мужчины (всегда мужчины) в костюмах выходили к журналистам и зачитывали по бумажке сухие канцелярские сообщения — а затем тем же языком отвечали на вопросы.

В 1990-х общение дипломатов с журналистами немного оживилось, но принципиальных изменений не происходило до самого недавнего времени. Возглавляли Департамент информации и печати МИД всегда мужчины, для которых пресс-служба была только кратковременной остановкой в дипломатической карьере — чтобы потом стать послом или замминистра.

В последние годы брифинги МИД похожи на спектакль — и иногда собирают на ютьюбе миллионы просмотров. Новый официальный представитель ведомства, 42-летняя Мария Захарова, которая не только выступает от имени ведомства, но и формирует его стратегии в соцсетях, стала одним из самых узнаваемых российских чиновников и внутри страны, и за ее пределами.

«Ей действительно нравится эта работа, она явно ловит кайф от того, что делает, — говорит профессор Высшей школы экономики Алексей Маслов, в начале 2000-х бывший научным руководителем Захаровой. — Она превратила деятельность пиар-менеджера МИД в высокое театральное искусство».

Захарова создает новый образ МИД и визуально, и стилистически. Она рассказывает о российской внешней политике не только на брифингах, но и в телевизионных ток-шоу и в личных социальных сетях. Ее манера общения далеко не всегда соответствует устоявшимся представлениям о дипломатическом языке — особенно когда она заявляет, что Дональда Трампа привели к власти евреи с Брайтон-Бич или публикует карикатуры на британского министра иностранных дел.

Поведение Захаровой кажется правильным далеко не всем коллегам. «Вообще-то это была прямая угроза журналисту, — говорит про инцидент с Микконеном собеседник „Медузы“ в правительстве РФ. — Никто из ее предшественников себе такого не позволял. Не могу себе представить, чтобы в таком тоне советские дипломаты общались во времена Громыко».

Алексей Маслов сравнивает Захарову с талантливым лектором — к такому приходят студенты, даже если он ведет самый скучный предмет: как в театр. «У людей от этого наступает катарсис, — говорит Маслов. — По крайней мере, можно выйти из аудитории — или выйти с пресс-конференции Маши — и сказать: „Что она несет?“ А вспомните других пресс-секретарей МИД? Да никто не вспомнит».

Пекинский веер

24 декабря 1981 года — в день, когда Марии Захаровой исполнилось шесть лет, — она вместе с семьей переехала в Пекин. Столица коммунистического Китая ей поначалу совсем не понравилась. «Это был шок, — вспоминает Захарова. — Из белой, нарядной, предновогодней Москвы мы вышли в серую, пыльную, холодную до ужаса — потому что там нет снега, а только ветер — страну. Все носили какие-то зипуны с тулупами, кепки со звездами. Ездили зимой на черных велосипедах».

Символом того потрясения для Захаровой стал китайский веер. Ее первое памятное пекинское впечатление — поход в магазин для иностранцев: продуктов там было немного, зато в отделе народных промыслов на втором этаже она увидела веер — красный, с шелковой лентой и большим пионом. В итоге мама купила его дочери как подарок на день рождения — потратив на это значительное количество специальных чеков, которые в Китае выдавали иностранным дипломатам (как в СССР — сертификаты в «Березку»).

Этот веер до сих пор лежит у Захаровой дома. «С него начался мой Китай, — объясняет она. — С одной стороны — убогость и нищета Пекина 1980-х, с другой — этот красный веер как вход в какой-то совершенно иной мир, которого я никогда не видела».

В Пекин Захаровы приехали из-за работы отца. Владимир Захаров — дипломат, которого знакомый с ним Алексей Маслов характеризует как «абсолютно системного человека», — провел в Китае большую часть карьеры: сперва как сотрудник посольства, затем в качестве заместителя генерального секретаря Шанхайской организации сотрудничества. «Он знает Пекин и Шанхай лучше, чем Москву, — рассказывает Маслов. — При этом он франкофон, утонченный ценитель французской музыки, культуры, французской живописи. Такая компенсация за постоянное пребывание на Востоке».

По словам бывшего научрука Захаровой, та очень привязана к семье — «она дочь в самом хорошем смысле этого слова». И если профессию она себе выбрала как у отца, то склонность к театрализации и провокации унаследовала от матери. Как говорит Маслов, Ирине Захаровой — искусствоведу и сотруднице Пушкинского музея — очень свойственна «вот эта абсолютно театральная, пафосная экзальтация»: «Она из той породы музейных работников, которые смотрят на любой черепок и говорят, что это потрясающе. Умножьте Машу на три — получится ее мама».

«Родители ждали мальчика, в этом их клятвенно заверяли врачи, — говорит сама Захарова. — После того как появилась девочка, думаю, папа не воспринимал меня всерьез. Любил, занимался, но без особых ожиданий. Тогда я этого не ощущала, но, мне кажется, в подсознании это отложилось». Захарова добавляет: именно поэтому, когда она повзрослела, ее не удивляло, что к женщинам-профессионалам в России относились снисходительно.

Одна из самых памятных детских историй случилась с будущей сотрудницей МИД в 1985-м — когда ее семья на несколько лет вернулась в Москву и девочка пошла в пятый класс советской школы. Особенно тяжело ей давалась геометрия: в первых трех четвертях она получила четверки, и только к концу года «все открылось». Учительница вызвала 10-летнюю Машу к себе и объяснила, что итоговую пятерку поставить не может, — как говорит теперь Захарова, «это был первый урок для меня, что уважать нужно всех».

Учительница предложила школьнице вариант: позаниматься летом, а потом сдать экзамен с комиссией — и получить за учебный год такую же оценку, как на экзамене. Захарова ездила на уроки все лето — и в итоге сдала на отлично. «Через какое-то время, не сразу, папа мне сказал такую фразу: „Вот когда ты сама решила летом пересдавать геометрию и, хотя тебя никто не заставлял, сидела и занималась, я так подумал: может, из тебя толк-то и выйдет!“» — вспоминает она.

Примерно в те же годы — ближе к средней школе — Захарова стала мечтать о том, чтобы в будущем стать дипломатом или журналистом-международником: обе эти профессии ассоциировались у нее с чем-то романтическим и таинственным. Кроме отца ее кумиром был автор книг и телепередач о Китае Владимир Куликов — она любила смотреть его программы по телевизору. Когда девочка рассказала о своих амбициях маме, та ужаснулась. «Она мне сказала: пойми, ни то ни другое тебе не светит, — рассказывает Захарова. — В нашей стране женщины не бывают ни дипломатами, ни журналистами-международниками».

Девушка с красным дипломом

В 1991 году Захаровы снова поехали в Пекин. О том, что СССР распался, семья узнала именно в Китае.

Иллюзий по поводу советского строя у ее родителей, по словам Захаровой, не было — еще в начале 1980-х советские журналы отказывались публиковать искусствоведческие статьи Ирины Захаровой о китайской народной игрушке, ссылаясь на состояние советско-китайских отношений. Случалось, что на границе у матери будущего чиновника отбирали альбомы по искусству, усмотрев в них порнографию. Сейчас Захарова называет это «перегибами» советской системы — но признает, что в годы перестройки симпатизировала Михаилу Горбачеву.

«Я считаю, что правильно видеть и плюсы, и минусы, — рассуждает она. — То, что развалилась огромная страна, что люди остались, как сказал президент России, самым большим разделенным народом, — это колоссальная трагедия. Но при этом те вещи, которые Горбачев пропагандировал, — это было не пораженчество. Это была рука, направленная в сторону Запада».

После августовского путча 1991 года жизнь советского посольства в Пекине стала тяжелой. Сотрудникам подолгу не платили зарплату; все постоянно ждали эвакуации. «Мы жили от месяца к месяцу, — вспоминает Захарова. — Говорили, что пришлют самолет, всех в него погрузят и мы улетим. Только куда? Мы улетали в Пекин с паспортами Советского Союза, а возвращаться нужно было в какую-то совсем новую и непонятную страну».

Впрочем, о том, чтобы ехать куда-то еще, в семье даже не задумывались. «Эта тема [эмиграции] была закрыта навсегда, — говорит Захарова. — Там наша семья, там наша родина, не в каком-то пафосно-истерическом плане, а просто. Там дом. Мы должны были вернуться в Москву, что бы нас ни ждало. Хотя, помню, даже самые близкие говорили: не возвращайтесь».

В итоге в Москве Захаровы оказались в 1993 году. Родителям, потерявшим все накопления, надо было выживать на зарплаты бюджетников, а дочери — получать высшее образование. К тому времени она уже не так увлекалась дипломатией — в старшей школе Захарова серьезно занималась математикой, а в выпускном классе «жила поэзией Серебряного века». Семья рассматривала несколько вариантов — от МАДИ (он находился рядом с домом, плюс там много лет работал дед Захаровой) до истфака МГУ: мама хотела, чтобы дочь изучала историю искусств, но сама Захарова была уверена, что провалит экзамены. Но в итоге обладательнице серебряной медали, хорошо знавшей китайский, проще всего оказалось поступить в МГИМО.

Как утверждает сама Захарова, престиж дипломатического университета в начале 1990-х был не так уж и высок — вступительный экзамен по китайскому сдавали всего три человека. «В то время все шли в бизнес, — вспоминает она. — Наверное, ни до, ни после я бы не поступила. У меня ведь не было ни репетиторов, ни возможности посещать курсы. На сбор документов и подготовку было меньше месяца». Повезло с темой вступительного сочинения: достался тот самый Серебряный век.

Бывший научрук Захаровой Алексей Маслов уверен: дело не в случайности. По его словам, поступление в МГИМО — «абсолютно стандартная история» для детей из дипломатических семей. «Дипломатия — это клановая структура, потому что главное в ней — это понимание и соблюдение правил игры: что делать можно, а чего нельзя, — объясняет ученый. — Со стороны люди приходят очень редко».

По словам Захаровой, когда она начала учиться, она поняла, что ей это нравится — и что она хочет связать свое будущее с дипломатией и Китаем. Чиновник с гордостью рассказывает, что она и ее коллеги по академической группе умудрялись получать отличные оценки даже по курсам, которые вел Юрий Вяземский (ведущий программы «Умники и умницы» в МГИМО славится своей строгостью). Выпустилась Захарова в 1998 году с красным дипломом — и, получив рекомендательные письма от крупнейших китаистов, отправилась устраиваться на работу в Первый департамент Азии МИД.

И ее не взяли.

«Это был настоящий шок, — рассказывает Захарова. — Я пять лет к этому шла, еще до этого учила китайский в школе, у меня публикации были в журнале „Проблемы Дальнего Востока“. И когда мне сказали „нет“, это была катастрофа».

Something Big

Поначалу Захарова пыталась искать работу на ярмарках вакансий. Как она вспоминает, выпускников МГИМО тогда охотно брали в бизнес и в государственные органы — ее, например, звали в только создававшуюся Федеральную налоговую службу. Однако в итоге «снова вмешалась судьба» — Захарову все-таки приняли в МИД, только не в китайский департамент, а в пресс-службу.

Судьбоносную роль сыграл Игорь Рогачев — тогдашний посол России в Китае, с которым, по словам Маслова, много работал Владимир Захаров. «Он был тогда в Пекине, но как-то узнал, что меня не приняли, и, кажется, через родителей предложил еще один вариант: пресс-служба», — рассказывает Захарова. Ее тогда возглавлял еще один бывший сотрудник китайского посольства и хороший знакомый Захаровых — Владимир Рахманин.

На работу в департамент информации и печати Мария Захарова вышла 20 сентября 1998 года. «Это был страшный позор, — вспоминает она. — Всех берут летом, а у меня дата зачисления — когда все комиссии для „перспективных“ уже прошли». Впрочем, переживаний по поводу того, что в ее назначении могли играть роль покровители, у девушки не было. «По какому блату? О чем вы говорите? — удивляется она. — В 1990-е по блату брали в банки, в международные организации, а в МИД на зарплату в 30 долларов не то что брали — объявления давали в газетах, только никто не шел».

Пределом мечтаний для выпускника МГИМО в то время, по словам Захаровой, было устроиться в корпорации вроде Procter & Gamble или Philip Morris. В МИД шли либо идейные, либо те, кому некуда было больше идти.

Первой ее работой в МИД стал журнал «Дипломатический вестник» — специализированное издание при ведомстве, которое в основном печатало разнообразные указы, договоры и архивные документы, оставляя лишь небольшую часть объема для научных и публицистических статей о дипломатии. Захарова занималась всем этим прежде всего в надежде на то, что в какой-то момент все-таки уедет в Китай. Параллельно она занималась любимой культурой как ученый — поступила в аспирантуру и начала под руководством Маслова писать диссертацию о китайских народных праздниках.

«Китайские праздники — очень запутанная история, очень отличная от европейской, — объясняет ее научный руководитель. — С одной стороны, все знают про китайский Новый год и праздник фонарей, с другой, как вдруг оказалось, никто не писал, как в современном, абсолютно урбанизированном Китае его празднуют». По словам Маслова, к нему в РУДН Захарова перешла, поскольку для МГИМО ее тема была «слишком необычной» — «к тому же там не учат науке, а скорее каким-то практическим навыкам».

Как рассказывает Маслов, в качестве наработок для диссертации Мария Захарова принесла ему разрозненные заметки о китайских праздниках, собранные безо всякой системы или методологии. Научный руководитель сперва усомнился, что у аспирантки получится превратить это в научную работу, однако в последующие два с половиной года Захарова, по его словам, показала огромную работоспособность и «системное мышление». «Я тогда понял довольно интересную вещь, — говорит Маслов. — Она безумно быстро учится, она выхватывает все, впитывает как губка и потом хорошо воспроизводит». Защитилась Захарова без единого голоса «против».

«Эта работа, может быть, „плохая“, может, не окончательно научная, но абсолютно искренняя, — говорит сама Захарова. — Она вызрела из моего ощущения Китая».

Маслов считает, что при некоторых усилиях работу Захаровой можно было бы даже превратить в докторскую — и такой ход даже обсуждался. «Но есть три момента, — заключает ученый. — Во-первых, у нее нет времени. Во-вторых, настоящая наука требует уже другого уровня мышления. В-третьих, мне кажется, она не решится на это — она боится, что будут говорить, что она получила степень не за работу, а из-за ее публичного статуса. Она очень совестливая в этом плане».

Работая в «Дипломатическом вестнике», Захарова еще до того, как стать кандидатом наук, редактировала статьи коллег. Одной из них было исследование о космическом мусоре, которое написал Александр Яковенко. Через год, когда Яковенко возглавил департамент информации и печати, он вспомнил о Захаровой — и позвал ее заниматься коммуникациями МИД, тем, как ведомство работает с журналистами.

По словам Захаровой, этот ключевой карьерный поворот тоже случился почти случайно: они с Яковенко сталкивались в коридорах и улыбались друг другу; в какой-то момент, когда они встретились в МГИМО (Захарова сдавала там кандидатский минимум), мужчина решил спросить, кто она и чем занимается. «Узнав, что я возвращаюсь на работу в МИД, он предложил поехать вместе, и мы разговорились, пока добирались от „Юго-Западной“ до Смоленки по пробкам», — рассказывает Захарова. Дипломат признался новой знакомой, что не очень понимает в информационной политике; та в ответ поделилась своими соображениями — и новый глава ДИП предложил ей оформить свои идеи на бумаге.

«Я, наверное, не до конца соответствовала возложенной задаче, но я понимала, что происходит, как говорится, something big — и что у меня есть один шанс стать частью этого», — вспоминает Захарова. В ту же ночь она написала концепцию информационного сопровождения крупного международного мероприятия, а на следующий день вышла на новую работу.

Свою задачу на новом месте Захарова видела даже не в том, чтобы модернизировать работу пресс-службы МИД, а в том, чтобы выстроить ее с нуля. «Советская система пропаганды перестала работать, так что не нужно было ничего рушить или менять — надо было выстраивать что-то на совершенно других началах», — объясняет она. Ориентировались, по ее словам, на западные образцы — в том числе на США. При Яковенко департамент отказался от еженедельных брифингов в пользу оперативной работы с запросами от СМИ, тогда же начал развиваться сайт министерства. Глава ДИП начал ежедневно выходить к журналистам с заявлениями, составленными в ответ на их запросы, участвовать в прямых эфирах (впрочем, открытые брифинги в министерстве проводились и раньше — при первом постсоветском министре иностранных дел Андрее Козыреве).

«Вы вспомните: государство до этого момента вообще не слушали и не слышали, — объясняет Захарова задачи, стоявшие перед пресс-службой МИД в начале 2000-х годов. — Были какие-то кланы, поделившие все телеканалы. Государство даже не могло сказать: ребята, мы сейчас подписываем важное соглашение, давайте хотя бы на это как-то обратим внимание. Внешней политике в эфире места не было».

В 2004 году министром иностранных дел стал Сергей Лавров — а еще через год Захарова поехала в свою первую длительную командировку в Нью-Йорк, руководить пресс-службой представительства России при ООН, которое Лавров возглавлял десять лет до повышения. «Российское постпредство всегда было вотчиной Сергея Викторовича, — объясняет источник „Медузы“ в правительстве РФ. — Это все достаточно близкие ему люди. И если Мария там оказалась, значит, у них [к тому моменту] сложились какие-то нормальные отношения».

Розовые очки

«Я была уверена на сто процентов [что на Западе все устроено правильно]. Нам же об этом с утра до ночи рассказывали в 1990-е. Что это мы просто не дотягиваем до какого-то такого „правильного“ уровня», — говорит Захарова, вспоминая, с каким настроением она ехала в США.

«Розовые очки» продержались недолго. Как утверждает чиновник, чтобы понять, что к чему, ей хватило одного закрытого заседания Совета Безопасности ООН — где «те же люди, которые на публику рассказывают о правах человека, за закрытыми дверями легко разбрасываются человеческими жизнями». «Я оказалась не готова к тому, насколько все это цинично и грубо, — говорит Захарова. — Что нет никаких высоких ценностей, а есть только интересы, за которые все будут биться до конца».

В Нью-Йорке россиянка прожила три года — в основном на работе: из комплекса постпредства в 20 милях от города она приезжала на работу на Манхэттен к 9 утра и заканчивала около полуночи. Город Захарова до сих пор любит — но после этого опыта у нее «не осталось никаких иллюзий относительно того, что [в США исповедуют] какие-то высокие идеалы и гуманистические ценности». Среди прочего, как она рассказывает, пресс-секретаря угнетало, что американские журналисты не писали о России ничего хорошего — их интересовали только преступность, терроризм и коррупция.

Люди, которые сталкивались с Захаровой в годы ее работы в ООН, не помнят, чтобы она озвучивала подобные оценки, — возможно, потому, что в те годы внешняя политика России была направлена скорее на сближение с Западом и представители МИД работали именно в этой парадигме. «Сергей Лавров, пока он [до 2004 года работал] в ООН, казался совершенно другим человеком, — отмечает Мэтью Рожански, американский политолог, директор Института Кеннана в Международном научном центре имени Вудро Вильсона. — Он был вполне мейнстримовым российским дипломатом. Надо понимать, что и у него, и у Захаровой в те годы было совсем другое начальство».

Взлет карьеры Захаровой пришелся на годы президентства Дмитрия Медведева, когда в российско-американских отношениях была объявлена политика «перезагрузки». Именно в тот момент с Захаровой познакомилась еще одна влиятельная женщина в российской власти — тогдашний пресс-секретарь Медведева Наталья Тимакова, которая в 2009 году приехала вместе с президентом на Генассамблею ООН. «Часть встреч нам тогда организовывало агентство Ketchum, которому по контракту государство на тот момент платило довольно большие деньги, — вспоминает Тимакова в разговоре с „Медузой“. — Встречи, которые в постпредстве для меня устраивала Мария, сама, без поддержки „Кетчума“, были по составу участников и уровню СМИ, которые там присутствовали, значительно более интересными».

Профессионализм Захаровой и ее понимание медиа произвели на Тимакову впечатление. Понравилось ей и то, что пресс-секретарь полпредства не любит прятаться за формальную повестку и не боится высказывать собственное мнение — «действовать, как тогда было модно говорить, проактивно». Тимаковой показалось, что эти качества могут пригодиться МИД России — и она убедила Сергея Лаврова дать Захаровой более ответственную работу.

Как вспоминает сама Захарова, в конце ее пребывания в Нью-Йорке у нее были разные «опции», связанные с переходом на постоянную работу в ООН, — «но я четко понимала, что хочу все, что увидела, донести до родины и там применить».

«Мне говорили: оставайтесь в США, в России инициативным никогда не дадут пробиться, — рассказывает чиновник. — Риск, конечно, был: ни блата, ни финансовой поддержки, ничего. Но я знала, что мне надо домой, и чем скорее я вернусь, тем лучше». По словам Захаровой, чтобы ускорить возвращение в Москву ей даже пришлось пойти наперекор начальнику — постоянный представитель России в ООН Виталий Чуркин хотел продлить ее командировку в США.

В самом МИД, судя по всему, не очень хорошо понимали, что может предложить ведомству Захарова. И сама пресс-секретарь министерства, и другие собеседники «Медузы» рассказывают, что в МИД не представляли, зачем, к примеру, нужно заниматься соцсетями. Сама Захарова, впрочем, тоже освоила их незадолго до этого — как рассказывает «Медузе» Михаил Зыгарь, в конце 2000-х работавший в «Коммерсанте», он учил чиновника пользоваться фейсбуком, когда она только вернулась в Москву. «Мы тогда много разговаривали о социальных сетях, и, как это ни удивительно, Мария совсем не представляла, как они работают, — вспоминает журналист. — Кажется, она знала о существовании „Одноклассников“, но про фейсбук точно узнала от меня».

По словам Тимаковой, Захарова никогда не просила ее об участии в своей карьере — пресс-секретарь президента помогала ей «из желания поддержать толковую женщину». Она несколько раз обсуждала Захарову с Лавровым; иногда — в присутствии президента Медведева. Собеседник «Медузы», близкий к правительству, уверен, что без этой поддержки Захаровой было бы трудно «презентовать» себя в министерстве, где уровень заместителя директора департамента считается для женщины «фантастической карьерой». Женщин-послов можно пересчитать по пальцам; в составе коллегии МИД Захарова — единственная женщина; сразу несколько собеседников «Медузы» назвали МИД самым сексистским ведомством в стране.

У самой Захаровой, впрочем, никаких претензий к количеству коллег-женщин нет. «В МИД Франции обязательно должно быть 50 на 50 [мужчин и женщин], и хоть ты тресни! Хоть с улицы бери, хоть из магазинов — все равно, — говорит чиновник. — У нас никогда не было квотирования, обязаловки. Зато те, кто добился высоких постов, сделали это не благодаря квотам, а в силу своих способностей».

Американский опыт борьбы за гендерное равенство Захаровой тоже не по душе. Рассуждая о нем, она вспоминает свой первый визит в США — в 2004 году, в составе официальной делегации МИД. Три свободных часа в Вашингтоне она решила посвятить походу в Национальную галерею. «Естественно, я пошла на каблуках, — рассказывает чиновник. — Это же National Gallerу!»

По воспоминаниям чиновника, на шпильках ей пришлось пройти несколько километров — и по дороге к музею, и внутри. Однако ее страдания были вознаграждены, когда в одном из залов с ней заговорил пожилой чернокожий смотритель. «Мадам, я бы убрал все из этого зала вон, но поставил бы здесь в центре эти ваши туфли на каблуках, — передает Захарова слова смотрителя. — Как я устал наблюдать за людьми в кроссовках, и за женщинами в кроссовках, в этой ужасной, бесформенной обуви!» Как говорит Захарова, в этот момент она ощутила, что Америка живет в «перевернутом мире»: в признании пожилого музейного смотрителя она увидела тоску по временам, когда женщины могли быть женственными, а мужчины сохраняли право делать комплименты.

То, как в американском обществе устроены отношения между мужчиной и женщиной, и то, как в США борются с сексизмом, кажется Захаровой категорически неправильным. В России, на ее взгляд, более здоровая ситуация — есть и права (Захарова уверена, что на высших должностях женщин будет становиться все больше), и «галантность, которая является частью традиции». «Я считаю, что если женщина идет и несет тяжелую сумку, а рядом с ней идет мужчина, он должен предложить ее донести, — настаивает Захарова. — Если женщина хочет войти в дверь, женщине надо помочь ее открыть».

Несколько собеседников «Медузы», близких к МИД, считают, что своей нынешней должностью Мария Захарова обязана именно новым гендерным тенденциям в мировой политике — чем-то вроде «моды на женщин». Один из них называет назначение Захаровой «ответом Джен Псаки» — та была официальным представителем Госдепартамента США с 2013 по 2015 год.

Мидовские тролли

В 2011 году Захарова стала заместителем директора департамента информации и печати — в этом качестве она отвечала за организацию брифингов, обеспечение зарубежных визитов и ведение мидовских соцсетей. Именно в это время появились «мидовские тролли» — так ведущие твиттер-аккаунта МИД назвали себя 1 апреля 2013 года, вскоре после того как этот аккаунт появился. Год спустя Захарова получила от имени департамента «премию Рунета» в номинации «культура, СМИ и массовые коммуникации». 

Шутки на 1 апреля с тех пор стали традицией — как и ежегодные предновогодние капустники с участием журналистов, которые готовит ДИП. Захарова мидовским юмором явно гордится — до той степени, что в разговоре с «Медузой» проигрывает с телефона одну из своих любимых шуток: «Добрый день. Вы позвонили в посольство России. Если вы хотите заказать звонок российского дипломата вашим политическим конкурентам, нажмите „1“; чтобы воспользоваться услугами российских хакеров, нажмите „2“; по вопросу вмешательства в выборы нажмите „3“ и ждите начала избирательной кампании. Обращаем внимание: с целью повышения качества услуг все разговоры записываются». Аудиоролик с этим «звонком в посольство» был придуман и опубликован в твиттере МИД к 1 апреля 2017 года — когда тема вмешательства России в американские выборы была одной из важнейших в мировых СМИ.

Когда в 2015 году Захарова была назначена главой ДИП и стала сама вести брифинги и ходить на эфиры, шутить она не перестала — и тоже иногда делает это не так, как обычно позволяют себе дипломаты. В ноябре 2016 года Захарова в шутку заявила в программе Владимира Соловьева, что Трампа избрали евреи с Брайтон-Бич — причем с карикатурным еврейским акцентом.

«В этом вся Маша, она провоцирует, конечно, — говорит Елена Черненко, редактор „Коммерсанта“, хорошо знающая Захарову. — Но все эти шутки — она правда такая, она ровно так же шутит в личном общении».

Захарова признает, что значительная часть ее публичной работы направлена на внутренний, российский рынок. Важнейшей частью своей работы она считает возможность говорить напрямую с людьми — и язык общения МИД, по ее мнению, должен варьироваться в зависимости от потребителя: «Реальность сейчас такая, что ты должен говорить теперь не только для СМИ». При этом она утверждает, что следит за тем, чтобы атмосфера на брифингах была уважительной — а сами они не превращались в «площадку для ангажированных заявлений».

Случай с Эрккой Микконеном, которого она отправила к Кадырову, Захарова исключением из правил не считает — говорит, что ее вывели из себя «расслабленная поза» финна и его тон. При этом внутри России этот инцидент и правда был расценен скорее как риторическая победа представителя МИД — ютьюб-видео с заголовком «Захарова при всех ЗАГНАЛА В УГОЛ западного журналиста» собрало больше миллиона просмотров.

Захарова уверяет, что никогда не занималась «ребрендингом» — ни министерства, ни себя самой, а только «механически усовершенствовала качество работы пресс-службы». Однако люди из ее окружения вспоминают, что к назначению на публичную должность она отнеслась очень ответственно — в том числе проделала большую работу над собственной внешностью. «Маша подошла к этому очень методично, — рассказывает одна из собеседниц „Медузы“. — Начала регулярно ходить в спортзал, нашла тренера, который контролировал ее режим питания и занятий, преобразилась в плане одежды». «Все эти усилия были не то чтобы обязательными, — говорит другая. — Но она понимала, что ей надо будет представлять страну, что ее будут показывать по телевизору. Это вызывает у меня большое уважение».

«Маша вообще никогда не носила плоскую обувь. Только на дальних перелетах через океан ее можно было увидеть в кроссовках. Когда я впервые ее увидела, мне самой тут же захотелось купить туфли на шпильках, — вспоминает Черненко. — Я просто помню, что я ничего не могла с собой сделать. В какой-то момент я обнаружила себя в обувном магазине перед полкой с какими-то невероятными каблами, и вот я уже их покупаю, и вот я уже надеваю их в командировки и понимаю: ***** [черт побери], я же шею сверну, но как же это круто».

Ключевая характеристика Захаровой, которую можно услышать абсолютно от всех работавших с ней журналистов, — это не безупречный внешний вид, но профессионализм западного образца. Как вспоминает директор одной из программ Московского центра Карнеги Александр Габуев, близко работавший с Захаровой в бытность журналистом «Коммерсанта», она первой начала спрашивать у журналистов, обращавшихся за комментарием, когда у них дедлайн. Эта стандартная на Западе практика до сих пор непредставима в большинстве российских ведомств — и не была принята и в пресс-службе МИД, где, по словам Габуева, традиционно работали «карьерные дипломаты, которые вообще не понимают, как устроены СМИ».

Журналисты отдают Захаровой должное и за то, что она работала с самыми разными СМИ — включая те, что считаются «оппозиционными». «Она никогда не требовала согласовывать заранее вопросы и всегда давала мне слово, не зная заранее, что я спрошу, — вспоминает Антон Желнов, работавший в мидовском пуле от телеканала „Дождь“. — Так было, например, на итоговой пресс-конференции в январе этого года; я тогда спрашивал последним и задал Лаврову вопрос о российских частных военных компаниях. Лавров тогда первым из высоких чиновников заявил, что проблему надо решать законодательно, признав существование ЧВК в России. Разумеется, этот вопрос я ни с кем не согласовывал».

Захарова отличается не только четкостью, но и открытостью — многие журналисты вспоминают, как в ходе продолжительных перелетов подолгу беседовали с чиновником на самые разные темы. Некоторые, например Черненко, в итоге стали ее близкими друзьями. Журналистка говорит, что у них с Захаровой есть серьезные расхождения по некоторым вопросам и что чиновник всегда придерживалась по ним «более государственнических, консервативных взглядов» — но общаться это им не мешает.

«Я очень часто не согласна с тем, что Маша говорит и публично, и вот при таких беседах, но мне нравится с ней спорить, потому что она пытается тебя переубедить, но при этом слышит твои аргументы, а не говорит: все, ты не прав, забудь, — объясняет Черненко. — Это реально разговор, из которого видно, что ты ей интересен. Таких людей среди чиновников не так много».

Сама Захарова вспоминает, как она однажды на повышенных тонах спорила с журналистами в мидовском самолете вскоре после референдума о присоединении Крыма: они считали, что Россия нарушила международное право; она — нет. «Мы летели долго и дошли уже до крика: и мне кричали, и я кричала в ответ, — рассказывает Захарова. — Так мы обсуждали не только Крым, но и кампанию #MeToo, например. После таких ситуаций я на следующий день подходила, либо звонила, либо писала, но давала понять: я вчера перебрала с эмоциями или перешла на личности, я не имела на это права. И слышала извинения в ответ».

«Маша, конечно, свойская — и в самолете, и на мероприятиях, — возражает журналист Максим Мартемьянов. — Но стоит переступить границу, и она оборачивается такой грозной директрисой». Мартемьянов несколько раз путешествовал с мидовским пулом в 2014–2015 годах, когда писал для российской версии GQ статью о Сергее Лаврове. По его воспоминаниям, Захарова «ревностно охраняла министра», следя за тем, чтобы в прессу не проникало никаких «человеческих» деталей о его характере: «Мне тогда показалось, что она совмещала должности замглавы департамента в МИД и личного пиар-менеджера Лаврова».

Чума политическая

Елена Черненко и другие люди, близко работавшие с Марией Захаровой, сходятся во мнении, что между тем, как она ведет себя на работе и в обычной жизни, нет никакой специальной разницы.

«Маша производит впечатление человека, который искренне верит в то, что говорит и знает, — уверена Черненко. — В английском есть для этого слово integrity. То, что она говорит публично и, например, что она говорит тебе не под запись и без посторонних ушей, — нет ощущения, что она конъюнктурно пытается подстроиться под партийную линию».

Есть, однако, и другие мнения. Бывший министр иностранных дел Андрей Козырев, последние много лет живущий в Нью-Йорке и последовательно критикующий нынешнюю политику России, указывает, что знает двух Захаровых — до событий в Крыму (они познакомились в Америке в середине 2000-х) и после. «Для меня это очень болезненная тема, потому что после Крыма мои товарищи, талантливые дипломаты, которые проводили до того мою политику, условно говоря прозападную, стали заявлять совершенно чудовищные вещи», — объясняет он.

Одним из таких людей был ближайший друг и однокурсник Козырева — Виталий Чуркин, который с 2006 года возглавлял российское постпредство в ООН (а когда-то сам руководил департаментом, который теперь возглавляет Захарова). «Он был такой талантливый человек, — рассказывает отставной дипломат, — вел блестящие брифинги, отстаивал мою политику. А после Крыма Виталий стал выступать с какими-то просто удивительно оголтелыми заявлениями в поддержку аннексии и потом даже интервенции в Восточной Украине».

То же самое, считает Козырев, произошло и с Марией Захаровой. «[Когда мы познакомились] Мария произвела на меня очень хорошее впечатление: очень вежливая, профессиональная, очень нам помогала, — вспоминает бывший министр. — Больно видеть, как на людей вдруг какая-то чума политическая нападает».

«Что на самом деле Маша думает про тот же Крым, сложно сказать, — добавляет журналист Мартемьянов. — Но, безусловно, говорить [публично] она может только то, что соотносится с линией президента. Они [дипломаты] же не принимают решений, они их обосновывают перед мировым сообществом. Это дипломатическая дисциплина. Вполне возможно, они вообще ни во что не верят».

К провокационной риторике Захаровой по-разному относятся и в самом МИД. Как рассказывают собеседники «Медузы», в ведомстве у нее есть сразу две группы противников: «консервативная мужская» и «рациональная». Одним Захарова кажется слишком развлекательной и легковесной, другим — слишком театральной.

«Она как marmite: кто-то в МИД ее обожает, а кто-то ненавидит, — говорит российский дипломат, сейчас работающий в США. — Но министр [иностранных дел Сергей Лавров] относится к первой группе, а это самое важное».

Как волна, снова свободна

Мария Захарова действительно открыта к общению с журналистами. «Медузе» удалось договориться с ней об интервью с помощью нескольких СМС; согласие было оформлено так: «ОК. Гадости пишете?» Как и в случае с брифингами, вопросы согласовывать никто не просил — единственное требование касалось возможности согласовать прямую речь перед публикацией. В ходе сверки Захарова попросила, чтобы в тексте ее называли не чиновницей, а чиновником: «Чиновница — это жена чиновника, — написала она. — Так думал Дмитрий Николаевич Ушаков, так думаю и я».

Пресс-секретарь МИД назначила встречу в «Старбаксе», из которого видно огромный герб СССР на здании ведомства, — и подробно отвечала на вопросы о своем прошлом и настоящем.

Впрочем, есть и темы, на которые Захарова разговаривать не хочет. Внутреннюю политику России она не комментирует — потому что считает «дурным тоном публично рассуждать о вещах, в которых ты не являешься специалистом». При попытке сравнить российские реалии с западными пресс-секретарь быстро берет рабочий тон. «Я с вами категорически не согласна относительно несменяемости власти у нас и у них, — говорит она. — Это вообще-то американская находка — игра в долгосрочные смены. Это что, сменяемость власти, когда Билл Клинтон был два срока президентом, а потом его супруга [баллотируется на выборах]? Или семья Буш, люди из команды которой снова в 2018-м пришли к власти в Вашингтоне. Тот же [советник Трампа по национальной безопасности, а в начале 2000-х — заместитель госсекретаря США] Джон Болтон. Клановая система, не предполагающая реальной смены властной элиты».

Захарова разговаривала с «Медузой» в течение четырех часов на протяжении двух дней — после работы. Несмотря на такой график, чиновник говорит, что семья для нее важнее, чем МИД. От публичности эту семью она тщательно оберегает — Захарова охотно рассказывает о родителях и ребенке, но не о муже: про человека, за которого она вышла замуж в 2005 году в Нью-Йорке, не известно фактически ничего.

Самые ожесточенные споры, по словам Захаровой, — о политике, дипломатии и истории — происходят у нее с отцом.

В последние месяцы пресс-секретарь МИД все чаще упоминается в сферах совсем далеких от дипломатии: Захарова пишет стихи о российских военных в Сирии («Помянем, братья, тех, кто мир собой закрыл, / Про личный свой успех для нас навек забыл») и становится соавтором песни Кати Лель («Вот и остановлен этот бег — / Ты не мой любимый человек, / Я, как волна, снова свободна»).

«Это была реакция на события, которая таким образом просто вылилась, — объясняет сама Захарова, говоря о песне „Верните память“, написанной после гибели российского летчика в Сирии в 2015 году. — Я не пишу стихи. Я хочу, чтобы вы это поняли. Стихи писала Ахматова, Ахмадуллина. А у меня — стихоплетство, графоманство. Такая русская народная забава».

Собеседники «Медузы», близкие к правительству, считают все это «шоу-бизнесом» — дополнительным усилением театрализации в работе Захаровой, цель которого состоит в повышении цитируемости. «Раньше пресс-секретарям не требовалось танцевать, чтобы привлечь внимание, — рассуждает один из источников. — Но политика, конечно, сильно изменилась, и сейчас пресс-секретари считают себя первыми лицами. Маша привнесла в косную российскую дипломатию много свежего. С другой стороны, дипломатии отчасти и положено быть косной и немного унылой, поэтому большой вопрос, насколько хлесткие фразы и развязные манеры достигают своих целей».

По мнению профессора Высшей школы экономики Маслова, успех Захаровой связан с тем, что она оказалась в нужном месте в нужное время — когда российскому правительству понадобился яркий человек, представляющий его во внешней политике. «Мария Захарова, безусловно, войдет в историю, — считает ученый. — Она олицетворяет собой новый этап развития российской дипломатии. Но когда этап заканчивается, ярких людей могут вообще убирать».

«Она далеко не глупа и понимает, что все это танцы на минном поле, — заключает ученый. — Пока что от больших взрывов бог ее отводит. Самое страшное — это если такой талантливый человек превратится в сухого мидовского червя. Она, конечно, может дорасти до очень высоких позиций, но при этом, если она утратит свою изюминку, она будет не столь интересной. Художник важен, пока он рисует».

Обновление: после публикации текст был изменен. В первоначальном варианте содержались незначительные неточности: в частности, было сказано, что Захарова окончила школу с золотой медалью (на самом деле серебряной). «Медуза» приносит извинения читателям.