5 отличных книг в жанре нон-фикшн — самое то для праздников Почему писатели пьют? Как меняется наш мозг без чтения? И чем вредны диеты?

В 2020 году из-за пандемии коронавируса не состоялось важное литературное событие — ярмарка Non/fiction, на которой обычно представлены лучшие представители жанра за год. По просьбе «Медузы» литературный критик Галина Юзефович выбрала пять нон-фикшн-книг на русском языке, на которые стоит обратить внимание.

Елена Мотова. Еда для радости. Записки диетолога. М.: АСТ, CORPUS, 2021

Идейный посыл книги диетолога Елены Мотовой не назовешь особенно оригинальным. В самом общем виде он сводится к довольно очевидному тезису: питание — такая область, где нет ничего однозначного, объективного и универсального, а это значит, что любые строгие предписания и запреты могут только порождать тревогу, но никак не способствовать здоровью и долголетию. Питаясь же разнообразно и сбалансированно, избегая крайностей и сохраняя должную меру открытости новому, мы без чрезмерных усилий добьемся оптимального результата. 

Однако если сама главная мысль «Еды для радости» выглядит скучновато и предсказуемо, то о той аргументации, которую автор задействует для ее обоснования, такого никак не скажешь. Елена Мотова убедительно объясняет, откуда берутся представления об исключительной полезности зеленого чая или, скажем, жира (если коротко, то из неверно прочитанных и однобоко интерпретированных исследований), рассказывает, как формируются расстройства пищевого поведения (в первую очередь орторексия — болезненное помешательство на здоровом питании), аккуратно ставит под сомнение модную концепцию «суперфудов», реабилитирует глютен (непереносимость которого, конечно, встречается, но редко) и зажигательно славит бобовые. Не столько отталкиваясь от расхожих стереотипов, сколько используя их в качестве отправной точки, Мотова уверенно формирует собственный взгляд на питание, который сама характеризует как «нетревожный» и основанный на безоценочном отношении к телу. 

Впрочем, не стоит думать, будто нетревожность предполагает радостную вседозволенность и тотальную легитимизацию фастфуда, продуктов глубокой переработки или, допустим, алкоголя — ни то, ни другое, ни третье никогда не будет ни полезным, ни полностью безопасным (и автор подробно, с привлечением самых свежих научных данных расскажет, почему так, а не иначе). Однако, отказываясь от жесткого прескриптивного подхода в пользу мягкого, описательного и объяснительного, Елена Мотова позволяет увидеть сферу питания как пространство куда более солнечное, комфортное и дружелюбное к человеку, чем мы привыкли думать. 

Макс Хейстингс. Вьетнам. История трагедии. М.: Альпина нон-фикшн, 2020. Перевод И. Евстигнеевой

Работа британского журналиста Макса Хейстингса, автора множества книг по истории войн ХХ века, поражает сразу двумя вещами: во-первых, масштабом, а во-вторых, удивительным по нынешним временам внешним консерватизмом. С поистине моммзеновской обстоятельностью Хейстингс берется излагать историю Вьетнама от окончания Второй мировой в 1945 году и вплоть до падения Сайгона под ударами северовьетнамских войск в 1975-м таким образом, чтобы из множества разрозненных деталей, подобранных с большим знанием дела, в конце концов сложилась монументальная целостная картина. Не прибегая к допущениям, не злоупотребляя прямой речью, не пытаясь залезть в голову своим героям, никого не идеализируя и вообще всеми силами стараясь сохранять объективность и достоверность, Хейстингс явно ставит перед собой задачу закрыть тему вьетнамских войн для широкого читателя — и в целом неплохо с ней справляется. 

Но не дайте сдержанности и кажущейся отстраненности Хейстингса ввести вас в заблуждение: его книга намеренно выстроена таким образом, чтобы, помимо прочего, вызывать в читателе мощную эмоциональную реакцию. Избегая нарочитой «художественности» и прочих дешевых трюков, автор «Вьетнама» добивается желаемого эффекта иначе — главным образом за счет выверенных композиционных решений. Так, к примеру, рассказывая историю катастрофического поражения французов в Дьенбьенфу, Хейстингс настолько мастерски чередует кровавые батальные эпизоды со сценами переговоров в Женеве, где решается дальнейшая судьба Вьетнама, что временами кажется, будто сквозь текст проступает завораживающий музыкальный ритм. А последовательно отказываясь выбирать «любимчиков» (с подлинной теплотой Хейстингс отзывается, пожалуй, только о Уинстоне Черчилле — все остальные исторические персонажи, что военные, что штатские, не вызывают у него особого энтузиазма), автор, тем не менее, ухитряется создать поразительно яркую галерею героев, вызывающих сочувствие и если не симпатию, то во всяком случае понимание. 

Оливия Лэнг. Путешествие к источнику эха. Почему писатели пьют? М.: Ad Marginem, 2020. Перевод Е. Березиной

Если вас в самом деле интересует короткий и простой ответ на вопрос, вынесенный в заглавие развернутого эссе англичанки Оливии Лэнг (российский читатель знает ее по книгам «Одинокий город» и «Под поверхностью»), то будьте готовы к разочарованию: его вы не получите. Все герои Лэнг (в фокусе ее внимания шесть важнейших американских литераторов ХХ века) пьют по разным причинам. 

Теннесси Уильямса тяготит болезненная застенчивость и терзают детские травмы, Хемингуэй оказывается обманут своей высокой толерантностью к алкоголю, Фрэнсис Скотт Фицджеральд заливает джином невроз, Джона Чивера гнетет скрытая гомосексуальность и мучительная неуверенность в завтрашнем дне. Кто-то из них воспроизводит родительский паттерн поведения, кто-то становится первым пьющим человеком в семье. Кто-то борется со своим недугом (так, Чиверу удалось в конце жизни освободиться от зависимости), а кто-то, напротив, рушится в бездну алкоголизма с чувством своеобразного облегчения. Кто-то мается от невыносимой бессонницы (ей посвящены самые страшные и мощные страницы Фицджеральда), а кто-то впадает в тяжелейший психоз.

Впрочем, сквозь множество различий во всех сюжетах писательского пьянства, которые прослеживает и разворачивает перед читателем Оливия Лэнг, проступает нечто общее. Биография каждого из героев — это всегда история человеческой уязвимости, которая, по версии Лэнг, неотделима от литературного таланта и подспудно присутствует даже в таких брутальных на первый взгляд фигурах, как Эрнест Хемингуэй или Рэймонд Карвер. Именно эта скрытая от внешнего взгляда хрупкость открывает лазейку алкоголю, который сначала поддерживает, утешает и вдохновляет, но позже оборачивается форменным проклятием. Накладывая фрагменты писательских жизнеописаний на опыт пьянства в собственной семье и научные данные о причинах и последствиях алкогольной зависимости, Оливия Лэнг, по сути дела, выходит за рамки заявленной темы: ее книга, камерная и негромкая поначалу, ближе к финалу трансформируется в масштабное исследование природы зависимости и ее темной, таинственной связи с человеческой одаренностью.

Марианна Вулф. Пруст и кальмар. Нейробиология чтения. М.: КоЛибри, Азбука-Аттикус, 2020. Перевод Е. Мягковой

Древнегреческий философ Сократ был убежденным противником письменности, полагая, что алфавит станет убийцей человеческой памяти, а повсеместное распространение грамотности приведет к необратимым изменениям в человеческой психике. Как ни парадоксально, автор обаятельной и глубокой книги «Пруст и кальмар», американская исследовательница, известный нейрофизиолог Марианна Вулф во многом согласна с Сократом — разница в их позициях, пожалуй, касается лишь знака. Письмо действительно значительно меняет человеческий мозг, однако, по мнению Вулф, эти изменения прекрасны, удивительны и, что немаловажно, сейчас оказались в опасности. 

Вынесенные в заглавие книги Пруст и кальмар — ключевая для автора метафора. Пруст для нее олицетворяет интеллектуально-культурный аспект чтения, кальмар же — лежащие в его основе нейрофизиологические процессы, и Марианна Вулф пытается смотреть на свой предмет сразу с обеих сторон. 

С точки зрения «Пруста», история чтения и письма — это история побед, прорывов и достижений. Органически мы не созданы для того, чтобы читать, и тем не менее, за какие-то две тысячи лет проделав путь от примитивных значков-токенов до максимально эффективного алфавита, человечество открыло пространство бесконечной пластичности собственного мозга, высвободило колоссальный ресурс — и направило его на достижение самых амбициозных целей. В некотором смысле вся современная цивилизация основывается на умении человека читать.

С точки зрения «кальмара», ситуация выглядит сложнее. Кое-что мы уже знаем: так, к примеру, у китайца, выросшего в иероглифической письменной традиции, и европейца, привычного к фонетическому алфавиту, во время чтения работают разные области мозга. Читая, мы конструируем сложнейшие нейронные связи, поэтому один и тот же текст будет по-разному понят людьми с разным читательским опытом. Однако многие области по-прежнему остаются для нас тайной: в частности, мы до сих пор не понимаем природу дислексии — и, соответственно, не можем оценить, что мозг приобретает (и приобретает ли), лишаясь возможности читать. 

Именно это последнее обстоятельство подводит нас к важному для Марианны Вулф заключению. В сегодняшнем мире, стремительно переходящем с «буквенного» контента на визуальный, мы стоим на пороге нового глобального изменения, которое затронет не только «Пруста», но и «кальмара». И в этой ситуации особенно важно понять, как же в процессе этого великого (и, похоже, неизбежного) перехода сохранить все то ценное, что наработал «читающий мозг». 

Люси Уорсли. Чисто британское убийство. Удивительная история национальной одержимости. М.: Синдбад, 2020. Перевод Е. Осеневой

Люси Уорсли известна российскому читателю своей книгой об устройстве английского дома, а также очаровательной биографией Джейн Остин, выстроенной как мысленное путешествие по домам, в которых прошла жизнь писательницы. На сей раз Уорсли обращается еще к одной важнейшей английской культурной универсалии — к великому общенациональному увлечению убийствами и, опосредованно, детективным жанром. 

По мнению Уорсли, зарождение этой мании, захватившей все слои общества на рубеже XVIII—XIX веков и почти выдохшейся к середине века ХХ, связано с двумя событиями: стремительным ростом городов и распространением идей романтизма. Первое повлекло за собой увеличение социальной напряженности, рост преступности, а вслед за этим — создание профессиональной полиции, призванной следить за порядком (сегодня трудно поверить, но вплоть до 1829 года в Англии не было вообще ничего хоть сколько-нибудь похожего на полицию в современном понимании, а расследованием преступлений как таковым никто не занимался вплоть до 1842 года). Второе вынудило публику с болезненным и жарким интересом вглядываться в таинственные бездны, таящиеся в человеческой душе, и превратило преступников в рок-звезд своего времени, а торговлю «криминальными» сувенирами — в доходный бизнес. Так, знаменитый «Красный амбар», где в 1827 году произошло громкое убийство молодой женщины, растащили по кусочкам и распродали зевакам буквально за несколько месяцев. 

Книга Люси Уорсли — прежде всего коллекция увлекательных историй и наблюдений, а не серьезная попытка осмыслить и проанализировать корни британского помешательства на криминальных драмах с социальной или психологической точки зрения. И в этом ее бесспорное достоинство: предложить сколько-нибудь непротиворечивую концепцию, описывающую феномен подобного масштаба, едва ли возможно. А вот читать о ранних попытках создания антикриминальных структур, поначалу почти неотличимых от банд уличных рэкетиров, о самых громких преступлениях Викторианской эпохи, о роли Чарльза Диккенса в «ребрендинге» лондонской полиции и о скрытых элитизме и ксенофобии в романах детективщиков золотого века (Агата Кристи, Дороти Сэйерс и другие) — сплошное удовольствие.