истории

«Они считают, что тюрьмы недостаточно переполнены» На Яшина завели дело — по той же схеме, что и на Кара-Мурзу. Их защищает адвокат Вадим Прохоров. Мы поговорили с ним — о политиках, отказавшихся уезжать из России

Источник: Meduza

Вечером 12 июля стало известно, что на политика Илью Яшина завели уголовное дело о «фейках» про российскую армию (207.3 Уголовного кодекса) — эта статья предусматривает до 15 лет лишения свободы. Сам Яшин сейчас находится в спецприемнике, где отбывает 15 суток административного ареста, назначенные по обвинению в «неподчинении полицейскому». «Медуза» поговорила об этом с адвокатом Яшина Вадимом Прохоровым. Он же защищает еще одного оппозиционного политика Владимира Кара-Мурзу — тот, как и Яшин, после 24 февраля отказался уезжать из России и вскоре стал фигурантом уголовного дела о «фейках».

— Что известно про дело против Ильи Яшина?

— Да ничего не известно ровным счетом. Я сегодня успел навестить его во втором спецприемнике [в Москве], он должен был выходить после 15 суток. На выходе с территории я заметил полицейский автобус, напротив — автомобиль ГУВД.

Час спустя, я еще домой не успел доехать, звонок. Незнакомый мужчина, представился следователем Сидоренко. Говорит: «Вот возбуждено уголовное дело на Илью Яшина, начинается обыск, он просил вас быть, как адвоката». И вот этот автобус и машина ГУВД, которые я на территории спецприемника видел, сейчас стоят возле дома Яшина на Красных Воротах. 

— Обыск закончился?

— Он только сейчас начинается.

— Как Илья?

— Я его еще не видел, он сидит в полицейском автобусе. Я с ним говорил по телефону — он как всегда бодр. Морально, насколько я понимаю, он готов. Вернее, как? Он человек крепкий, со стержнем, но уголовное дело — это же совсем другой расклад [по сравнению с арестом на 15 суток].

— В каких условиях он сидел в спецприемнике?

— В привычных. Сидел в той же камере, в которой уже отбывал пять раз подряд по десять суток.  

— Что его дальше ждет, уже понятно?

— Следствие будет выходить с ходатайством об избрании меры пресечения. Они считают, что российские тюрьмы недостаточно переполнены, их надо забивать сильнее. Пока все идет ровно по той же схеме, что у другого моего подзащитного — Владимира Кара-Мурзы.

— У которого вы были в СИЗО полторы недели назад. В каких условиях он находится?

— По пунктам: понятно, что он [Кара-Мурза] категорически не согласен ни с предъявленным ему обвинением, ни с избранной мерой пресечения. Великий украинский писатель Гоголь писал: «Неча на зеркало пенять, коли рожа крива». То есть как можно «дискредитировать» правдой что-либо и кого-либо?

Но при всем при этом мы, его адвокаты, пока не обжалуем условия содержания, поскольку с персоналом, а тем более с сокамерниками, у Кара-Мурзы нормальные отношения. И дело ведь не в условиях содержания — ему не нравится сам факт предъявления ему обвинения. Понятно, что СИЗО-5 — это не курорт, мы не можем сказать, что довольны. Но главная проблема не в СИЗО, а за его пределами.

— Кажется, они действительно прошли по одному пути с Яшиным.

— Вплоть до того, что Кара-Мурзу и Яшина отправляли в один спецприемник и обоим совершенно необоснованно была предъявлена абсолютно одинаковая статья Административного кодекса — 19.3 [о неподчинении полиции].

В первом случае, по версии полицейских, Кара-Мурза «изменил траекторию движения в собственном дворе». Во втором случае Илья Яшин [якобы] «вылез из кустов и начал проявлять агрессию в отношении полицейских». Вот я представляю себе абсолютно непьющего Яшина, который почему-то вылезает из кустов и начинает ругаться на полицейских… Это еще больший абсурд, чем «изменение траектории во дворе». 

То есть эти люди даже не удосуживаются придумывать менее абсурдные версии. Мне кажется, это не только показатель идиотизма наших правоохранительных органов, но и сознательный вызов: «Что бы мы ни сделали, все проканает». И оно действительно проканывает.

Я не помню, у кого, то ли у Варлама Шаламова, то ли у Льва Разгона, был сосед по лагерному бараку, которого посадили по статье «латинский шпион». То есть у всех [на следствии] спрашивали: «Какой язык знаешь?» Тех, кто знал английский, записывали в английские шпионы, а этот персонаж владел латынью и стал «латинским шпионом». 

— Вы понимаете, что сейчас вместе с коллегами становитесь кем-то вроде адвокатов, защищавших диссидентов: Бориса Золотухина, Семена Арии, Дины Каминской и Софьи Калистратовой? Как вам такая роль?

— Тяжело. Но не столько из-за сравнения. Они как были великими, так и останутся, я себя с ними не равняю — яркие знаковые личности. Хотя недавно подумал, что в мемуарах Каминской «Записки адвоката» есть много полезного и для теперешних судов. Думаю, надо перечитать еще раз. 

А тяжело мне из-за ситуации, которая сейчас есть. Мой друг [диссидент] Саша Подрабинек со мной, наверное, не согласится, но я считаю, что ситуация сейчас немногим лучше советских времен. Саша, как человек, боровшийся с растреклятым совком, считает, что отличия есть, а с моей точки зрения, ситуация уже сравнялась.

Количество оправдательных приговоров сейчас в разы меньше, чем при Сталине. Даже во время Подрабинека уголовные дела по статьям за «антисоветскую пропаганду» и «распространение заведомо ложных сведений, порочащих советский строй» рассматривались открыто. А сейчас судебные заседания стараются сделать максимально закрытыми, что, с моей точки зрения, абсолютно возмутительно и должно вызывать реакцию общественности. 

Напомню, что у [осужденного на семь лет муниципального депутата Алексея] Горинова закрыли часть заседания, у Кара-Мурзы закрыли заседание по мере пресечения. Так же поступили в случае с [адвокатом Дмитрием] Талантовым.

Еще раз: уголовные дела по таким же статьям в советское время рассматривались открыто. Конечно, на них привозили специальную публику, комсомольских активистов и чекистскую шоблу, но могли пробиться и родители подсудимых. А мать Кара-Мурзы не могла зайти в зал, где продлевался арест ее сына, потому что судья закрыла зал. 

— И сделать вы ничего не можете.

— Давайте определимся в понятиях. Как говорил один из персонажей фильма «Место встречи изменить нельзя», «Петровку я приступом взять не могу».

Другой вопрос, что каждый, например хирург, оперирующий неизлечимо больного пациента, делает все, от него зависит. И предание гласности, и борьба легальными методами, которая пока еще в каком-то виде остается — в том числе защита прав подзащитных в формулировании правовой позиции, — это то, что должен делать адвокат.

Вот я с вами сейчас общаюсь, рассказываю — а журналистов в суд не пускают. С одной стороны, роль адвоката ничтожно мала, но с другой — ты доносишь информацию до российской и мировой общественности.

— Вы своим подзащитным — Кара-Мурзе, Яшину — после начала войны не советовали уехать из России к чертовой матери?

— Вы знаете, я, с вашего позволения, личное общение со своими подзащитными оставлю при себе. Поставленный вами вопрос вполне актуален, но каждый решает сам за себя. Кара-Мурза и Яшин никуда не уехали. Люди верны своим принципам.

Я не уверен, что они хотят, чтобы их считали героями, — но то, что у них есть внутренний стержень, очевидно. Как он есть у Горинова, у [арестованной художницы Саши] Скочиленко, у [арестованного издателя алтайской газеты «Листок»] Сергея Михайлова. Понятно, что идет отрицательная селекция, власти зачищают остатки хоть какого-то оппозиционного поля внутри страны. Людей выдавливают в эмиграцию или сажают за решетку.

— При этом пространство для действия стремительно сужается.

— Вы знаете, мой давний доверитель, общением с которым я очень дорожил, [советский диссидент] Владимир Буковский очень правильно написал в своей книге «И возвращается ветер», что каждый делает свой выбор для себя. Когда ты понимаешь, что это не твоя коммунистическая система, ты не собираешься жить по ее преступным правилам, ты просто делаешь для себя вывод, что ты вне ее и против нее, — и она теряет одну 240-миллионную (или сколько тогда народу жило в СССР?) частицу своей силы. С одной стороны, это немного — но и немало тоже. 

— И жизнь станет лучше?

— Хочу напомнить, что темнее всего перед рассветом. Тьма, безусловно, сменится солнцем. Вопрос в том, когда темнее всего — сейчас уже совсем темно? Или дальше будет хуже? Я думаю, второе.