истории

Режиссер «Не время умирать» и «Настоящего детектива» Кэри Фукунага еще в начале марта поехал в Украину волонтером Он рассказал «Медузе» о своей работе с украинцами и объяснил, почему не хочет снимать кино об этой войне

Источник: Meduza

Практически сразу после начала вторжения российских войск в Украину американский кинорежиссер Кэри Фукунага, снявший последнюю на данный момент часть бондианы «Не время умирать» и первый сезон «Настоящего детектива», отправился на войну волонтером с некоммерческой организацией World Central Kitchen, которая предоставляет гуманитарную помощь и продовольствие в кризисных зонах. Он принципиально не работает в Украине как режиссер, хотя все же сделал из своего инстаграма (с более чем 90 тысячами подписчиков) военный блог с места событий. Фукунага рассказал «Медузе» об опыте волонтерства и общении с украинцами.

Я не впервые занимаюсь волонтерством, но на этот раз у меня появилась возможность больше в это вовлечься и поработать в полную силу, пусть и временно: после окончания моей [волонтерской] смены мне нужно будет вернуться в США. Решение поехать [в качестве волонтера] в Украину зрело во мне уже давно, но 24 февраля я понял, что настал тот самый момент. Я был очень взбешен. 

На самом деле я давно ждал этого [начала войны]. Я следил за аннексией Крыма, а потом за тлеющим конфликтом в Донбассе. Я чувствовал, что в какой-то момент это перерастет [в масштабный конфликт]. И когда в конце 2021 года стали приходить новости о том, что на российско-украинской границе сосредотачиваются [российские] войска, кто-то стал говорить: «Ой, да это блеф». «Черта с два это блеф, — отвечал я им, — ради блефа на границу не стягивают сотню тысяч солдат». Я подозревал, что Запад и НАТО никак не отреагируют заранее — так и случилось.

Помню, как мы ехали из польского Пшемысля в сторону украинской границы. Был уже поздний вечер — я немного припозднился, потому что ждал фотографа, которого должен был забрать с собой в Украину. Мы направились в сторону Львова, был очень красивый зимний вечер, чудесный закат. И одна вещь особенно привлекла мое внимание — повсюду были птичьи гнезда, установленные на помостах. «Что это за гнезда?» — начал выпытывать я у местных. Один человек объяснил мне, что это гнезда аистов — в Украине их [аистов] называют «лелека». Для них строят специальные платформы, и если аист совьет на них свое гнездо, это означает, что твой дом благословлен. 

Я окончил старшую школу в городе Севастополе, но не в том, который в Крыму, а в Калифорнии. Я еще ребенком читал про Крымскую войну [1853–1856 годов] и Украину, потому что обожал изучать карты. Моя бабушка оформила мне подписку на журнал National Geographic просто потому, что каждый месяц в новом выпуске была какая-то новая карта. Так что я знаю географию чуть лучше, чем среднестатистический американец. Я без труда мог рассказать, где находится какая страна бывшего СССР. Но [до 2022 года] я ни разу не был ни в Украине, ни в России — к большому сожалению. Вообще, у меня есть мечта проехать по Транссибирской магистрали, из Санкт-Петербурга на восток. Не знаю теперь, смогу ли я когда-нибудь это сделать.

Я приехал в Украину с организацией World Central Kitchen. Мы не готовили еду, — это делали местные. Мы работали с местными [кейтеринговыми сетями и заведениями общепита], то есть наша функция была в основном координационной. Мы работали с сотнями ресторанов и кафе по всей Украине — связывали между собой службы доставки, поваров, узнавали, куда и в каком объеме нужно доставить продукты. Работы очень много.

В интервью одному украинскому телеканалу я уже говорил, что хочу оставить украинским кинематографистам право рассказать их истории [про эту войну] самим. Да, почти всегда у меня с собой была камера, но я особо не снимал. Я приехал не для этого. Я и так посвятил достаточно времени в жизни наблюдению и фиксации. Я хотел именно принять участие, стать частью происходящего. Что касается съемок в будущем — не знаю, посмотрим. Просто если я начну снимать [здесь и сейчас], это автоматически изменит причины моего пребывания в Украине. Это превратится в нечто корыстное [нечто, что я делаю в собственных интересах], а я очень не хочу этого. 

В США есть такая крайность: тебе можно снимать фильмы только о том опыте, который соответствует твоему личному. Например, как американец со светлой внешностью я не могу снимать фильмы о коренных американцах. А здесь я говорю немного о другом: в Украине так много разнообразных человеческих историй и все они настолько сложные [для понимания и репрезентации], что я просто с этим не справлюсь. Я думаю, что для этого нужно все-таки быть украинцем, — тем более тут очень много прекрасных рассказчиков, и это их история.

[В Украине] я познакомился со многими местными кинематографистами. Например, я встречался в Харькове с [режиссером и оператором] Кириллом Гончаром. А в Киеве виделся с Катериной Горностай, которая сняла фильм «Стоп-земля». В Харькове я познакомился еще и с Мстиславом Черновым, мы очень хорошо провели с ним время. Здесь очень много талантливых людей.

Одна вещь не переставала меня удивлять. С одной стороны, людей объединяет мобилизация [перед лицом противника], в Украине заметно растут уровень патриотизма и желание объединиться. С другой — я вижу здесь огромный социальный раскол. Когда война закончится — а закончится она, конечно, в пользу Украины, — Украине придется столкнуться с этим чудовищным расколом. Он станет токсичным продолжением войны. В Харькове до сих пор есть люди, которые смотрят российское телевидение, — на них падают ракеты, но они продолжают смотреть телевизор. Они думают, что их бомбят украинцы, и переубедить их невозможно. Они не хотят верить ни во что другое. Телевизор буквально разделил некоторые семьи [в Украине и России], они просто больше друг с другом не разговаривают.

Я не смог себе это объяснить. Конечно, у всех нас есть предубеждения. После того как я — американец — прислушался к тому, как к Америке относятся за пределами США, многие из моих тревог как американца только укрепились. [Бывший президент США Дональд] Трамп подлил масла в огонь и приложил максимум усилий, чтобы расколоть страну и общество надвое. Случай США, конечно, не уникален — то же самое происходит в Бразилии, России. И мы видим сейчас, что есть ряд лидеров, которые спекулируют на этом разделении — вопрос только в том, когда это достигнет такой критической точки, что люди решат, что им нужно с этим что-то делать.

Можем ли мы, кинематографисты и люди, которые работают в медиа, как-то повлиять на это? Может ли, например, документальный фильм кого-то в чем-то переубедить? Я не знаю. Может ли конструктивный диалог помочь лучшему пониманию? Мы с друзьями буквально вчера это обсуждали, и не только в отношении Украины. Например, в Словении только что на выборах была одержана победа над националистом, но во Франции, например, 40% людей проголосовали за [лидера правых популистов Марин] Ле Пен — это не на шутку пугает. Я пытаюсь посмотреть на это отстраненно, но потом все равно возвращаюсь к мысли: а как вообще в таком мире создавать семьи, растить детей? 

Я не знаю, как нам совместить инклюзивность и терпимость, как нам решить вопрос расизма и классовых предрассудков. Потому что в США перегибы происходят с обеих сторон — как со стороны консерваторов, так и со стороны условно прогрессивной общественности. 

Эта война не пройдет бесследно: она уже повлекла за собой столько жертв, что невозможно будет это игнорировать. Но я не знаю, какой конкретно это [результаты войны] будет иметь эффект, найдут ли человеческая эмпатия и воображение материальное воплощение. Я со своей стороны буду рассказывать о своем опыте, когда вернусь в США. Я не буду никому навязывать свою картину мира, просто расскажу, что я видел. 

Я не чувствую, что получил психологическую травму [за период волонтерства], но да, я очень устал. За два месяца у меня не было ни одного выходного. Что касается восприятия, со временем психика оказывается настолько перегружена, что острота восприятия падает. Нельзя сказать, что ты начинаешь считать эти ужасные события нормальными, но боль уже не так сильна. Самое сложное — общаться один на один [с украинцами], когда ты очень хочешь помочь, но понимаешь, что тебя на всех не хватает. Например, в Днепропетровске я встретил пожилую женщину из Мариуполя. Они с сыном должны были эвакуироваться из города по отдельности [и потом встретиться], но она в итоге оказалась в Днепропетровске без вещей и документов, а его [российские войска] насильно эвакуировали в Крым. Она одна, совершенно потерянная, уставшая, в состоянии шока. И таких, как она, тысячи. Разговаривая с этими людьми, ты чувствуешь свою беспомощность, потому что ресурсов на всех не хватает. 

Я не хочу говорить о погибших, я хочу сказать о живых. Наверное, одно из самых сильных моих воспоминаний — 4 апреля, когда мы с коллегами-волонтерами приехали в Бучу. Из укрытий начали выходить люди, которые больше месяца прятались от российских военных в подвалах своих домов. Надо было видеть, как они смотрели на нас. Мы были в чистой, постиранной одежде. Они были все черные, даже их руки были в грязи. Эта сцена напомнила эпизод из какого-нибудь документального кино, когда показывают освобождение узников из концлагерей. Я сделал несколько фотографий, но не очень много, потому что я просто оцепенел в тот момент. 

Фотография Владимира Зеленского во время посещения Бучи облетела весь мир. Он беспрецедентно храбрый человек. Сможет ли он объединить людей, остаться национальным лидером и после войны и стать своего рода анти-Трампом, анти-Путиным? Не знаю. Я очень уважаю то, что делали Виталий Кличко как мэр Киева и Владимир Зеленский как президент Украины, но вообще больше всего я верю в людей, в народ Украины. А все остальное покажет время. 

Я хотел бы вернуться в Украину. Но я не хочу, чтобы мы воспринимали эту войну в отрыве от других войн и гуманитарных катастроф, которые происходят в мире. Не надо забывать о Палестине, Сирии. Война в Украине повлечет за тобой кризис продовольствия — и многие страны, особенно на Ближнем Востоке, столкнутся с проблемой голода. Это притом что у нас уже есть колоссальный гуманитарный кризис в Йемене. Восемьдесят процентов зерна в Ливан импортируется из Украины. Я сразу начал об этом говорить, как только приехал в Украину. Я не говорю, что World Central Kitchen решит проблему голода в Украине и в мире [в ближайшем будущем], но я хотел бы продолжать привлекать к этому внимание.