истории

«Лучше подметать улицы, чем работать в театре с людьми, которые смалодушничали» Интервью театрального режиссера Никиты Бетехтина. Он находится в России и борется с театрами, которые вывешивают символ Z на своем фасаде

Источник: Meduza

С марта 2022 года на фасадах и афишах российских театров появились символы поддержки российской «спецоперации» в Украине. Символы Z и V, которые российская армия наносит на военную технику, «украшают» теперь Московский театр Олега Табакова и Брянский театр драмы имени Алексея Толстого. Руководители театров и члены труппы выражают согласие с идущей войной. Российский театральный режиссер Никита Бетехтин ведет список театров, поддержавших войну в Украине. Он открыто выступает против идеологизации театров, отказывается от сотрудничества с театрами, которые занимаются пропагандой, и призывает к тому же коллег. «Медуза» узнала у режиссера, могут ли театры бороться с госзаказом на пропаганду, как театральное сообщество реагирует на насаждаемую государством поддержку войны и почему восставать против нее необходимо.

— Как театральный режиссер вы сотрудничаете с государственными театрами?

— Последние 11 лет я ставлю спектакли в России и в Европе. Всегда считал себя не только российским режиссером, но и частью мирового театрального сообщества. Мне был интересен европейский театр, но я всегда гордился и русским театром. Подавляющее большинство моих работ было выпущено в российских государственных театрах, не вижу в этом никакой крамолы. С частными независимыми институциями я тоже сотрудничаю. Но как режиссер я работаю и собираюсь работать дальше с государственными театрами. 

— Вы собираете список государственных театров, которые вывешивают у себя на фасаде знаки Z и V. Вы отказываетесь с ними сотрудничать, к вам присоединяются другие театральные режиссеры. Почему?

— Мы пришли к тому, что государственные театры начинают использовать как рекламное место. Как представитель театрального сообщества я против того, чтобы театр использовали как рекламное место в целях пропаганды войны. Пусть на фасадах театров будут их афиши. Вот и все. Сейчас примерно 5% театров [вывесили на фасаде символ Z]. По данным Минкульта на 2018 год, в России 649 театров. Пока только 33 театра сделали «зигу» [на фасаде]. Подавляющее большинство еще не сделало этого.

Театр — неотъемлемая часть городской среды. Театр формирует доверие, театр — это моральный и эстетический ориентир, у всех нас он ассоциируется с чем-то высоконравственным. А если вешают Z, то, значит, все нормально: [война] — это правое дело.

Мы не хотим оставлять коллег в этой борьбе. На многих худруков давят, а многим вообще не предлагают [поместить символ Z на фасад].

— Кому не предлагают?

— Я знаю нескольких коллег, но не могу называть имена. Им не предлагали и не предложат, потому что власть знает: эти люди просто уволятся из театра — и будет скандал, еще громче, чем появление Z. 

— Сколько в вашем списке театров, которые были использованы как «рекламное место для пропаганды»?

— Их 33, и список будет пополняться. К сожалению, к 9 Мая можно ожидать всеобщего повального использования театров в таких целях. 

— В чем суть вашей инициативы борьбы с театрами, которые оказались вовлечены в пропаганду?

— Инициатива заключается в том, чтобы убедить коллег отменить сотрудничество с «зигующими» театрами, разорвать с ними контракты, а театрам — выразить свое отрицательное отношение к их «зига-акциям». Театральному сообществу нужно включить нужные нам рычаги социального управления, которые у нас, как у любого сообщества, есть. У нас есть возможность использовать рычаг общественного порицания или общественного поощрения.

— Как вы придумали инициативу?

— В конце марта на фасаде легендарного Московского театра Табакова по инициативе его художественного руководителя [Владимира] Машкова вывесили символ этой войны. Первыми, как утверждает пресс-центр театра. И следом «флешмоб» подхватили региональные театры: первым — Красноярский театр оперы и балета. Я работал в Красноярске, знаю коллег оттуда. Я достаточно жестко заявил у себя в фейсбуке — основном средстве коммуникации прогрессивного театрального сообщества, — что на любом этапе [работы над спектаклем] откажусь от сотрудничества с театрами, если они разместят у себя любые из знаков войны с Украиной. Тогда я не знал, что найдутся и другие примеры. Коллеги начали присылать свои примеры и фотографии театров. Многие выражали боль и непонимание от того, что происходит. Буквально через несколько часов у меня был список из 12–15 театров, где я не собирался больше работать. Я объявил, что не смогу работать с этими театрами до тех пор, пока там как минимум не сменится руководство. Это было мое заявление. К нему присоединились коллеги, и это превратилось в инициативу. А акция Машкова с буквой Z на фасаде превратилась во флешмоб, который сейчас региональные СМИ называют «всероссийской акцией». 

— Как вы думаете, зачем власти решили размещать баннеры с буквами Z, V на фасадах театров?

— Во ВЦИОМе решили, что подавляющее большинство россиян поддерживает войну. Но в театральном сообществе пропорционально наоборот. Театр всегда был оппозиционным, сложным искусством с подтекстом, чего и боялась власть. Из пьесы слов не выкинешь, а каждая пьеса в контексте звучит по-другому.

Культурные институции [сверху] заставляют выразить свою поддержку для того, чтобы прицельным выстрелом убить слабое звено — примерно четверть общества [по результатам опроса ВЦИОМа], которая не поддерживает войну. 

— Вы составляете таблицу с театрами, которые вывешивают у себя баннеры с Z. Для чего? 

— У таблицы несколько задач. Этот список нужен для свободных художников, которые не привязаны к какой-либо институции, но сотрудничают с государственными театрами. Чтобы они знали, с кем имеют дело, и понимали, стоит в этих театрах говорить про гуманизм и «жизнь человеческого духа» — термин [Константина] Станиславского — или все-таки стоит воздержаться от работы, если театры поддерживают мерзость этой войны. Вторая задача — дать инструмент театрам, которые сталкиваются с давлением. В-третьих, это просто хроника. Интересно, как коллеги сегодня поддерживают войну, а завтра будут ставить «А зори здесь тихие…» к 9 Мая. Скорее всего, это потрут, удалят и скажут: «Мы этого не делали». Что будет, когда это все закончится и мы снова заговорим о ценности человеческой жизни? Останутся свидетельства. Список есть онлайн, коллеги сохраняют его себе в офлайн. Его уже не уничтожить, даже если я его удалю. 

— Какие аргументы могут использовать театры в споре с региональными властями? 

— Например: вы сейчас нас заставляете повесить плакат. Он повисит у нас три дня, но это [событие] не обойдет стороной общественность и театральное сообщество. Мы дорожим своей репутацией, к нам приезжают критики, мы ездим на фестивали, сотрудничаем с известными режиссерами. [После поддержки «спецоперации»] к нам больше никто не поедет, никто не будет иметь с нами дело. Извините — у нас премьера. Возьмите баннер и повесьте как в Улан-Удэ — на постамент [статуи] Ленина. Там ему и место. 

— Как я понимаю, не все коллеги поддерживают вашу инициативу?

— Большинство в [театральном] сообществе против войны, многие смело высказываются в фейсбуке. Многие говорят о своей потерянности, беспомощности, депрессии, эмоциональных переживаниях, отказе от профессии. И это понятно, так как мы столкнулись с чудовищным опытом — быть гражданином страны-агрессора. При этом мы столкнулись и с расколом мнений. Нам говорят: «Вы составляете расстрельные списки», «Мы против культуры отмены», «Мы против того, чтобы делать из театров изгоев». И самый главный аргумент: «Они не виноваты. Эти здания принадлежат городу, поэтому муниципалитет и региональные власти сами решают, что на этом здании вешать». В какой-то момент приходят и рассерженные коллеги. Мне уже лично обещаны «встреча в аэропорту», разборки, мордобои, угрозы и пожелания «чтоб ты сдох». Но все это мелочи и пакости. Все меркнет в сравнении с масштабом той мерзости, которую мы видим.

— Как вы относитесь к обвинениям в том, что вы составляете «расстрельный список»?

— Это не расстрельный список. Я могу только отказаться от сотрудничества с этими институциями как театральный режиссер. Могу выразить свое резко отрицательное отношение, могу отказаться пожать руку и сказать, что эти [поддерживающие войну] люди для меня — нерукопожатные. А государство может за мои слова и посты включить карательные меры ко мне и моим коллегам — и применить те самые расстрельные списки. 

— Есть какая-то общая механика того, как театры становятся вовлеченными в пропаганду?

— Мы стали понимать, как это происходит. Сначала некий этап переговоров власти и руководителя театра, где под каким-либо предлогом предлагается поучаствовать в этой акции. Это могут быть рабочие мотивы — от улучшения финансового состояния театра и грантовой поддержки до «Мы вам помогли, дали деньги на детский фестиваль, и вы нам помогите». Благодаря общению с коллегами мы даже знаем формулировки. Например: «Это наше общее дело, сейчас нам надо включить креативное мышление и войти в федеральную повестку с таким решением». 

Так как единого стиля нет, дальше театры сами решают, что делать. Z, V — это же айдентика, брендинг. Я по четвертому образованию проектный менеджер и понимаю, что это часть пиар-кампании, пропаганды, для того чтобы нормализовать войну у горожан. Особенно в регионах. Всех нужно «усыпить» и сказать, что все в порядке. А дальше кто во что горазд — от небольшой баннерной растяжки до огромного плаката или лайтбоксов, из которых составляются горящие Z и V. Каждый использует свое: то Z, то V, то их вместе, то хештег «своих не бросаем». Особенно забавно это смотрится на брошенных и абсолютно забытых театрах вроде Омского ТЮЗа. Теперь у него на фасаде размещен светодиодный большой экран и надпись: «Своих не бросаем». Но мне кажется, что этот театр [местные власти] уже давно бросили. 

— Одним баннером вовлечение театров в пропаганду не ограничивается?

— Да, чаще всего просто рекламным местом не ограничивается. Дальше руководитель театра должен дать комментарий СМИ или даже развернутое интервью. А дальше СМИ говорит, что деятели культуры нашего города поддержали «специальную операцию». В материалах СМИ, которые мы нашли, большинство руководителей чаще всего используют обобщение: «мы, культурные деятели нашего региона», «мы, театральные деятели нашего театра», «всей страны», «мы, актеры, и наш театр». Всегда есть обобщение. Например, восемь артистов Новосибирского областного театра кукол, выступая в поддержку войны, говорят от лица всего театра. А их в труппе 28 человек. 

— Есть театры, труппы которых единогласно поддержали вторжение?

— Есть театр, который реально выступил единогласно: не просто повесил себе «зигу» на фасад, но и записал творческое видео. Это Минусинский [драматический] театр, там подошли креативно.

[На сцене] во главе — художественный руководитель, он сидит в центре, его окружает труппа. Каждый называет свою национальность: «Я русский, но во мне течет и татарская кровь», «Я русский, но во мне и украинская кровь». В какой-то момент они говорят: «Мы — россияне, и мы должны поддержать наших». И поднимают рукописные плакатики: Z, V, «За победу», «Сила в правде», «Своих не бросаем». А потом поют русскую задушевную песню. 

На слова, что театр заставили это сделать, есть контраргумент. Хорошо, театр заставили. Но заставить творчески подойти к выполнению задания? Это — умопомрачительная инициатива театра. Поэтому вопрос, поддерживает ли Минусинский театр войну, закрыт. Не только поддерживает, но и тратит себя и свои творческие единицы на то, чтобы сделать это креативно. 

— С какими театрами вы лично прекратили сотрудничество?

— Я работал в Воронежской драме и знаю многих артистов. Но теперь на этом театре висит буква Z, и [его] худрук дал интервью с масштабной мыслью: он сравнил несогласных [с войной] с Ромео, который хотел сделать хорошо, но был виноват в смерти Меркуцио. Это «глубина» режиссерской мысли. 

Или с Архангельской драмой [где также повесили символ Z на фасад здания] я планировал проект еще до войны. Я счастлив, что он отменился в первые недели войны по независящим причинам. Сейчас я бы лично его отменил. 

Я заявил театрам, с которыми имею договоренности, что если они вывесят у себя буквы, то я разорву любой контракт, верну авансы, понесу финансовые потери, но с ними больше работать не буду. Театры, с которыми я общался, отнеслись к этому с абсолютным понимаем и уверили, что не будут участвовать в этой «всероссийской акции». 

— Вы общаетесь с театрами, которые выступают в роли «рекламного щита для пропаганды»? Что там говорят? 

— Общаюсь, и лично, и через коллег. У меня завязалась дискуссия с директором Архангельской драмы. Он говорит, что это [Z на фасаде здания] не его рук дело: здание ему не принадлежит. Да, здание не принадлежит, но ключи от рекламного бокса, на который вы вешаете афиши, принадлежат вам. Глупо думать, что эти ключи есть у муниципалитета. Баннер вешали ваши сотрудники, это, скорее всего, было с вами согласовано. 

— Какие еще вопросы вы задаете сотрудникам таких театров? 

— Если это не позиция театра, то почему нет никакого маркера, по которому ваши зрители могут понять, что это не позиция театра? А если он есть, то где? А есть комментарий театра о войне и отношении к этому? Нет. Это значит, что вы хотите провести большой детский фестиваль под буквами войны, о которых уже в каждой школе знают? 

— В театрах, где были вывешены баннеры, есть люди, которые не поддерживают войну. Несмотря на это, они продолжают там работать. Что они вам говорят?

— Коллеги из одного театра написали: «Мы отвоевали фасад здания, но в приказном порядке нам пришлось повесить на театр плакат». Плакат восемь на восемь метров, с проезжей стороны. А директор театра говорит, что надо «объединяться вокруг нашего верховного лидера», «поддержать своих» и «бороться с нацизмом». То есть они поддерживают войну словами пропаганды.

— Какие аргументы эти коллеги приводят в свою защиту?

— Там несколько контраргументов, но они легко разбиваются. Первый: «А что я могу сделать? У меня нет выбора». Ты можешь уволиться. У всех нас есть выбор, он никуда не делся. За этот выбор мы несем ответственность. Если ты за — ты несешь одну [ответственность], если против — другую. Если против и выражаешь [свою позицию] публично — третий вид ответственности. Выбор — это первый аргумент. 

Второй: «Здание нам не принадлежит, здание — не лицо театра». Но «зига» висит там, где у вас репертуар. Ваш зритель считывает это только как поддержку [войны] вашим коллективом, а не главой города или региона. Баннер висит в рекламном боксе, ключи у вас. Вы не высказали никакой позиции, значит, вы промолчали. 

Третий аргумент: «На моем театре „зига“, но у меня идут оппозиционные спектакли, важные, резкие, с политическим высказыванием». Ни о каком высказывании [в таком случае] говорить нельзя, так как все это нивелируется символом Z. Как можно ставить пьесу [драматурга Евгения] Шварца «Дракон» и говорить на таком языке, если вы смалодушничали. 

Есть аргумент, что война — это дело одного человека [Владимира Путина], его мечты и больные фантазии. Но если на культурной институции были знаки войны, которыми российская армия маркировала свои танки и бронетехнику, то она — все тот же русский корабль, который идет на…

— Сколько коллег уже последовали вашему примеру и отказались работать с театрами, которые разместили Z и другие символы войны?

— Мы не ведем статистику, но знаем об отмененных постановках. Я лично знаю с десяток отмененных проектов и имена драматургов, которые потребовали от театров объяснений. Знаю тех, кто потребовал расторгнуть контракты. Ася Волошина сделала это публично — в том числе потому, что появилась эта инициатива. Ася увидела у меня в фейсбуке, что Челябинский театр, где шла ее пьеса, все сделал креативно, подсветил здание проекторами. Ася потребовала снять свою фамилию с афиши и заявила, что все деньги [полученные от театра] перечислит в помощь Украине. Но большинство коллег в силу разных обстоятельств не могут сделать этого публично.

Также коллеги обращаются за юридической помощью. На общественных началах юристы готовы их поддержать консультацией, как правильнее разорвать отношения с театром. 

— То, что вы делаете, — это проявление гражданской инициативы. Вы не боитесь преследований?

— Боюсь.

— И вы находитесь в России?

— Да.

— Почему тогда вы продолжаете этим заниматься?

— Я не могу по-другому. Я не могу позволить себе говорить в своих спектаклях, что война — это мерзость, как в спектакле «Цемент» по Хайнеру Мюллеру, а потом делать вид, что все нормально. Я не могу найти смысл в том, чтобы закрыть глаза и делать вид, что у нас все нормально, когда [на самом деле] ненормально. Да, есть паблики провластные, которые угрожают. Но я не отношусь к этому серьезно. Что они [власти] могут сделать? Дать штраф? Я оплачу. Я правда считаю, что лучше подметать улицы, чем работать в театре с людьми, которые смалодушничали. Это принесет больше пользы. Я не хочу работать с людьми, которые делали вид, что это нормально, — по причинам алчным, или по причинам личным, или по причинам боязни за свой театр. У меня есть право выбора. Я имею право работать там и с теми, с кем я хочу. Если со мной не захочет работать ни один театр России или даже мира — что ж, я найду чем заняться.

— С какими еще мнениями вы столкнулись после запуска инициативы?

— Критики говорят: «Рефлексируй [войну] в своем творчестве». Я не акционист и не перформер, который работает с быстрыми медиа. Я театральный режиссер, а для театра очень важно время для рефлексии о том, что с нами происходит. 

Сейчас есть смысл не в художественной рефлексии, а в простой гражданской — чтобы подумать своей головой. Театральное сообщество — это сообщество интересных, талантливых людей. И свой талант можно направить на маленькие шаги, чтобы отстоять театры как институции. Мой лозунг: «********** [отстаньте] от театров». Это маленький шаг к важной и нужной победе. 

— А что делать, если по каким-то причинам ваш коллега не может высказаться против войны так же, как вы, публично и громко?

— Мы можем делать и не громкие заявления. Это могут быть и личные сообщения, и просто комментарии в социальных сетях. Даже самые осторожные комментарии, но выражающие отрицательную позицию. Мы должны включить доступные нам средства, чтобы сказать, что [война] это плохо. Чтобы дать знак, что, во-первых, коллеги не находятся в одиночестве. Во-вторых, что мы не собираемся жрать этот кусок дерьма, который нам предлагается жрать как сообществу. Потому что если съедим это — съедим до конца все, что предложат [потом].

Пусть коллеги подумают, что они могут сделать. Каждый может. Сколько дней войны должно пройти, сколько трупов у нас еще должно быть, чтобы каждый спросил у себя: «Что я могу сделать? В чем может быть мой личный тихий протест?» Даже если мы артикулируем протест шепотом, даже губами — можно протестовать. Толпа людей, которая говорит шепотом, создает ужасный шум для тех, кто шум не любит.