Все еще не верите, что статус «иноагента» — это самая настоящая дискриминация? Вот много (коротких и выразительных) примеров, почему это так

О том, что меня признали «иностранным агентом», я узнала от друга. Он прислал мне сообщение со ссылкой на сайт Минюста и выделил на скриншоте мое имя. 

В прошлом году «иностранное» финансирование мы якобы получали от таких организаций: Торгово-промышленная палата Тольятти, ООО «Виктория» и Союз журналистов России. От последних у нас был грант на публикации на социальную тему. Так вот он был признан иностранным финансированием, потому что Союз журналистов России получал средства от некой организации, которая получала средства от некого иностранного источника. То есть это уже «троюродная племянница» какая-то.

Вот если появляется клиент, я заключаю с ним договор, мне обращаться в Росфинмониторинг? «А сообщите, пожалуйста, а не работал ли этот клиент с какими-то другими клиентами, у которых было иностранное финансирование?» А Росфинмониторинг что сделает? Он пошлет меня просто лесом. Скажет, что не обязан представлять нам такие сведения.

Если я потратила кэшбэк, который приходит каждый месяц от банка, я должна отчитаться и за него. Зато указывать каждую покупку отдельно в отчете вроде бы не нужно. Почему вроде бы? Потому что объяснений, как заполнять эти формы, нет. Кто-то из «иноагентов» вписывает каждую шоколадку и номер чека, другие объединяют категории товаров, например, «продукты», «транспорт» и так далее. 

У меня больше нет частной и личной жизни, потому что товарищ майор и Минюст знают обо мне буквально все, включая марку тампонов, которой я пользуюсь. О каждой своей покупке, даже самой маленькой, я должна подробно отчитываться. Я должна подавать отчет каждый квартал. Форма занимает 86 листов, в которых подробно описываешь, на что потратил деньги: кефирчик, корм коту.

Я волнуюсь и за своих близких, которые переводили мне деньги, — теперь я должна указать их в отчете. В нашей стране никогда не знаешь, как могут использовать эту информацию. Не захотят ли на меня давить через них, если я буду как-то неправильно, по мнению государства, себя вести?

Если я размещу объявление о продаже шкафа, там мне тоже надо будет помечать это сообщение. Если я буду выпускать дипломную работу в каком-нибудь вузе на русском языке, то там я тоже должна писать эту пометку, если я буду зарегистрирована в приложении знакомств — должна буду помечать свой профиль.

Даже репосты нужно сопровождать плашкой — ну, это же полный бред. Перепосты я, видимо, теперь перестану делать. А сам буду только больше писать содержательных постов вместо репостов: они стимулируют меня работать.

От меня, новоиспеченного «иноагента», отвернулись те издания, которые традиционно громко сообщают о презрении к существующей политической системе… Они не пожелали ставить перед моими текстами приписку об «иноагенте». Пафосно заявили, что не признают закон об «иноагентах», добавили, что пометка портит внешний вид новостей и текстов и резюмировали: «Руководство выступило против таких приписок в материалах на сайте». Тут важно оговориться, что за отсутствие оговорки про «иноагента» оштрафуют не СМИ, а меня.

Когда говорят, что «иностранный агент» в России обладает теми же правами, что и остальные граждане, — это, конечно, неправда. Возьмем хотя бы твиттер: я лишен возможности им пользоваться.

Екатеринбургское общество «Мемориал» в 2020 году оштрафовали на 300 тысяч рублей из-за отсутствия маркировки на баннерах и информационных стендах на публичном мероприятии, посвященном памяти жертв политических репрессий. Екатеринбургский «Мемориал» не выступал организатором мероприятия, не был собственником баннеров, а изображенный на них логотип относился ко всему движению «Мемориал». 

В ноябре 2021 года Генпрокуратура обратилась в Верховный суд с иском о ликвидации «Международного Мемориала», а московская прокуратура — в Мосгорсуд с иском о ликвидации Правозащитного центра «Мемориал». <…> Хотя прокуратура говорит о «систематических нарушениях» требований о маркировке, большинство протоколов были составлены в короткий промежуток времени осенью 2019 года и до того, как власти разъяснили, что необходимо маркировать не только сайт организации, но и сообщения в социальных сетях.

Если они захотят обнаружить ошибки в нашей отчетности, они их обнаружат. Если они обнаружат ошибки, это будут штрафы. Если будут штрафы, это будет означать уголовную ответственность, например, для меня.

Уже в первый год существования этих санкций они начали активно применяться. По оценке «Медиазоны» на середину октября 2021 года, с начала года в московские суды поступило 259 дел о неправильной маркировке «иностранных агентов». Среди оштрафованных изданий — «Коммерсант», «Интерфакс», «Эхо Москвы» и другие.  

Всем категориям «иностранных агентов» запрещено участвовать в агитации за или против выдвижения кандидатов или участвовать иным образом в избирательных кампаниях и референдумах.

В 2017 году российские власти подчеркивали, что закон не ограничивает финансирование НКО, признанных «иностранными агентами», поскольку они получают президентские гранты. На практике статус «иностранного агента» препятствует получению госфинансирования. «Организация не включена в реестр некоммерческих организаций, выполняющих функции иностранного агента», — такая фраза нередко включается в требования к участникам конкурсов на предоставление тех или иных субсидий. 

Людям, включенным в реестр физлиц-«иностранных агентов», запрещено занимать должности в государственных органах и органах местного самоуправления… Включение в реестр физлиц-«иностранных агентов» также может стать основанием для отказа в допуске к государственной тайне. Незарегистрированным объединениям, НКО и физлицам, «выполняющим функции иностранного агента», запрещено перечислять или получать деньги или другое имущество с целью организации или проведения публичного мероприятия. 

Включение журналистки «Важных историй» Ирины Долининой в список «иностранных агентов» Минюст обосновал тем, что про ее расследования писали новости «Радио Свобода», «Idel. Реалии», «Сибирь. Реалии» и другие издания, включенные в реестр СМИ-«иностранных агентов». 

В 2017 году «Левада-центр» опубликовал результаты опроса об отношении россиян к «иноагентскому» законодательству, а также об ассоциациях, которые вызывает статус «иностранный агент». По данным исследования, среди тех, кто слышал о законе, больше половины (56%) уверены, что он призван «ограничить негативное влияние Запада на нашу страну». Подавляющее большинство респондентов об «иноагентском» законодательстве ничего не знали, но, несмотря на это, негативно относятся к статусу «иностранного агента». 

Со стороны Западного военного округа, по которому мы чаще всего работали, была директива — войсковым частям нельзя взаимодействовать с «иноагентами». Никто об этом не заявлял публично, но это нам мешало. Нам оставалось заниматься просветительской деятельностью с призывниками.

Одна дама из частной районной газеты в Новосибирской области, которая уже много лет во всех наших проектах, во всех семинарах, тренингах участвовала, приезжает и ко мне подходит: «Ой, Виктор Павлович, вот, я вынуждена извиниться, я последний раз участвую в ваших мероприятиях». Я спрашиваю: «А в чем дело-то?» — «А вот зять мне сказал: выбирайте: или я, или фонд „Так-так-так“». Он сам то ли на муниципальной службе, то ли на государственной.

Важно понимать, что статус «иноагента» связан не только с ограничениями со стороны государства, он еще и развязывает руки таким радикальным группам, как, например, недавно признанное экстремистским «Мужское государство». Меня они доставали не один год, и статус «иноагента» [они] использовали как оправдание своих действий: мол, мы-то за правое дело боремся, «иностранных агентов» преследуем.

Мы всегда верили, что у нас получится построить медиа, которое может зарабатывать на рекламе и работать для читателей совершенно бесплатно. Ведь это особенно важно в стране, где запрос на честную информацию огромен, а независимых СМИ критически мало. И мы построили такое медиа. На это нам потребовалось шесть лет. Российские власти разрушили наш бизнес за один день.

Недавно моя знакомая родила ребенка и выложила фото в инстаграм. Я хотела написать очень трогательный комментарий и за секунду до публикации вспомнила, что мне придется вставить туда «ДАННОЕ СООБЩЕНИЕ…». Моя знакомая не интересуется политикой и давно живет не в России. Она точно не поняла бы и обиделась.

22:30. Фурштадская, темно, ноябрь. Откуда-то появляется сотрудник ФСБ, показывает удостоверение и говорит: «Мария Александровна, вот приглашение в прокуратуру». Мы начинаем беседовать: «Неужели вы — курьер?» «А мы вас найти никак не могли», — отвечает он. — «Значит, вы отказываетесь подписывать протокол, пойти в прокуратуру принести всю бухгалтерию за шесть лет?». Я отвечаю: «Если вы думаете, что есть основание для беседы, то высылайте повестку».

Весь последний год мне было очень страшно, самой болезненной точкой был момент, когда мой пятилетний Родик катался в автозаке. Он до сих пор, когда видит полицию, прячется. И мы всей семьей впадаем в панику от звонков в дверь. Потом было мое задержание, суд, потом статус «иноагента», потом обыск. И в то утро я прощалась с детьми, обнимала их, потом меня везли на допрос, а я думала, увижу ли их, и кто о них позаботится, если не увижу. И это была точка, дальше которой я не смогла жить «как раньше». 

Тяжесть санкций для физических и юридических лиц стигматизирует хоть сколько-то видимую общественную деятельность и ставит перед непростым выбором любого, кто ей занимается: регистрироваться в качестве «иностранного агента» или воздержаться от любой деятельности или поддержки, которые могут вызвать даже малейший риск превращения в «иностранного агента».