истории

«Ну поставлю я эту пометку — хай подавятся» Главу «Центра защиты СМИ» («иноагент») Галину Арапову тоже объявили «иноагентом». «Медуза» спросила, как это отразится на ее работе и жизни

Источник: Meduza

Вечером в пятницу, 8 октября, российский Минюст пополнил свой реестр «СМИ — иностранных агентов», включив в него три организации и девять человек. В основном, журналистов, сотрудничавших с изданием «Проект», объявленным «нежелательной организацией». Одним из новых «СМИ-физических лиц-иностранных агентов» стала Галина Арапова, директор ранее внесенной в реестр «иноагентов» организации «Центр защиты прав СМИ». На протяжении многих лет Арапова оказывает правовую помощь СМИ, в том числе «Медузе». Возглавляемый ей центр подготовил, вероятно, самые полные и актуальные рекомендации по статусу «иноагента», а сама Галина много раз комментировала новости, связанные с применением закона об «иностранных агентах». А теперь сама объявлена одним из них. «Медуза» поговорила с Араповой о том, как это отразится на ее жизни и работе.

— Возглавляемый вами «Центр защиты прав СМИ» попал в реестр Минюста еще в 2015 году — ожидали ли вы увидеть в списке «иноагентов» и себя?

— Когда вокруг такая бомбежка, как в последние месяцы, становится очевидно, что придут за всеми. Просто вопрос времени. Думаю, у них там составлен какой-нибудь длинный список из тысячи имен, и они по кусочку отрезают от него: сегодня — вот эти 10 человек, через неделю — очередная порция. А уж в какую из этих порций ты попадешь, неизвестно: объявляют же не в алфавитном порядке. Ну, значит, в каком-то другом — может быть, по мере поступления информации от соответствующих служб.

Было понятно, что они меня рано или поздно включат [в реестр]. И когда меня застала эта новость, мы сидели за столом в полном составе «Центра» — у нас шла обычная планерка. Вдруг звонят журналисты: «А знаете, вас включили в список „иноагентов“…» А у нас на летучке многолюдно, шумно, плохо слышно — я переспрашиваю: «Что-что? Что там за новости? А, ну ладно, окей». И вернулась на планерку. Не прерывать же ее из-за этого: у нас там гораздо более важные вещи [обсуждаются].

Даже мои сотрудники не сильно удивились — просто вписали себе в рабочий план очередной пункт: «Обжаловать статус „иноагента“ вот этих и вот этих журналистов — и еще Галины Араповой».

— Ваша организация оказывает правовую поддержку всем тем журналистам и СМИ, которых Минюст исправно продолжает вносить в свой реестр.

— Да, и каждую пятницу мы с очередной порцией новобранцев по четыре часа обсуждаем, что им теперь делать, как им не попасть под штраф, под уголовку. День сурка такой! Я только в этот понедельник разговаривала с новой партией — и с лета у меня это как моцион. А что делать?

Работы очень много: мы единственная организация, которая 24/7 консультирует журналистов по всем правовым вопросам, связанным с их профессиональной деятельностью. Мы ведем очень много судебных дел. Возможности расслабиться и порефлексировать по поводу «собственной» пятницы у меня нет. Да и желания нет, потому что это уже такая привычная мозоль.

Самое парадоксальное, что мы настолько уже все переселились в этот странный параллельный мир, что вот журналисту российскому присуждают Нобелевскую премию мира — это невероятно круто! — а мне звонят за комментарием в духе: «А не станет ли Нобелевка основанием для признания [главреда „Новой газеты“ Дмитрия] Муратова „иноагентом“?»

— Будете обжаловать собственный новый статус?

— Я помогаю его обжаловать журналистам и, конечно, буду обжаловать и сама. Несмотря на неэффективность судебной системы, несмотря на то, что суды подыгрывают Минюсту и берут под козырек. Это все понятно, но нужно это делать все равно: если ты не обжалуешь, значит, ты с этим согласен. А я, конечно же, с этим не согласна! Я считаю, что я один из тех патриотов — настоящих — которые делают для страны и для людей что-то реально полезное. Я не растаскиваю государственные бюджеты, не прячу их в офшорах, у меня нет ни недвижимости, ни счетов за границей.

Признавать своих же граждан иностранными агентами — это запредельная дискриминация. Абсолютный сюр. Это глубоко дискриминационная мера, которая противоречит куче статей Европейской конвенции [по правам человека]. Государство, которое таким образом пытается защищаться от собственных граждан, проявляет слабость.

Да, я эксперт Совета Европы, я преподаю в шведском институте, веду международную экспертную деятельность, за которую мне периодически платят гонорары. И я этим горжусь! Когда ты 20 лет назад говорил, что ты «эксперт международного уровня», все отвечали: «Круто!» А сейчас это стало постыдным: люди прячут глаза, говоря о международном сотрудничестве. Потому что все боятся.

— В российской экспертной среде, получается, стало опасно быть международно признанным экспертом? Когда это произошло?

— Статус «международного эксперта» за последние годы странным образом трансформировался. Раньше это было признаком опыта, профессионализма и репутации — это ценилось. А сейчас это подтверждение того, что ты подозрителен: «Международное сотрудничество? Крамола!»

Я думаю, что в российской экспертной среде сейчас больше востребованы прогосударственные эксперты: качество их экспертизы часто вызывает сомнения, но говорят они ровно то, что от них хотят слышать. Мы это видим на обсуждениях изменений в законодательстве, когда Общественная палата или Госдума собирают якобы медиаэкспертов. А ты смотришь на этих людей и понимаешь, что видишь их впервые, хотя сам работаешь в этой сфере чуть ли не со времен принятия «Закона о СМИ».

Парадокс в том, что «Центр защиты прав СМИ»семь лет как признан «иноагентом», но с нами продолжают консультироваться и государственные СМИ, и — неофициально — чиновники, судьи. Теперь уже неофициально, потому что они боятся: государство же им посылает сигналы, что «нужно быть лояльными». Они продолжают звонить нам, писать, потому что понимают, что у нас они получат качественную экспертизу.

— Как ваши иностранные коллеги воспринимают ваш необычный для них статус «иноагента»?

— Они это воспринимают как дичь — и как дополнительный риск, в рамках которого мы работаем. Каждый раз как у тяжело больного спрашивают: «Ну как вы там? Самочувствие? Все ли нормально? Чем мы можем помочь?» Они понимают, что в цивилизованном обществе такого быть не может в принципе, понимают, что это противоречит международным стандартам и нескольким статьям Европейской конвенции, они готовы поддерживать и помогать — и в то же время боятся проявить слишком активную поддержку. Потому что осознают: помощь из-за рубежа — это лишний аргумент, как будто «подыгрывание» позиции государства: «Вот же, видите — их все-таки поддерживает заграница».

— Теперь вы — «иноагент», который возглавляет НКО-«иноагент». Накладывает ли это на вас какие-то новые ограничения?

— Юридически ничего не меняется. Мой статус не изменит работу центра. В закон «О некоммерческих организациях» все равно уже внесли поправки, которые требуют от меня при составлении какого-либо заявления в госорган ставить соответствующую пометку. Теперь, получается, я две пометки должна буду ставить: что я возглавляю «организацию-„иноагент“», да еще и сама являюсь «иностранным СМИ». 

— А россияне обращают уже внимание на все эти новые ярлыки?

— В быту дискриминация срабатывает при общении «иноагентов» с чиновниками, судьями и так далее. Формально тем не запрещено с нами сотрудничать, но они побаиваются. И самоустраняются — держатся поодаль.

Буквально вчера было: представитель госоргана пришел к нам посоветоваться по вопросам авторского права. Ему посоветовали нас как специалистов, и мы согласились оказать ему юридическую помощь в рамках своих компетенций, причем бесплатно. И все равно он позволил себе во время разговора спросить: «А кто вы? А что у вас за финансирование?» Кому-то другому пришло бы вообще в голову спрашивать: «На чьи деньги вы существуете»? Это из области неприличного — задавать такие вопросы специалисту, у которого ты просишь совета.

Банки уже отказывали «журналистам-„иноагентам“» в выдаче кредита, Алесю Мароховскую исключили из жюри хакатона. И это же не прописано законодательно! Они все просто боятся — а вдруг их уличат в общении с «иноагентом»?

— Вы гораздо лучше большинства «новичков» из реестра Минюста знакомы с бюрократической рутиной, к которой обязывает статус «иноагента». Уже продумывали, как к этому приступать?

— Добавится некоторый объем хлопот, связанный с обжалованием. А когда надо будет что-нибудь написать в соцсетях — ну поставлю я эту пометку. Хай подавятся. От нее моя репутация не изменится. Я уже семь лет возглавляю организацию, которая была признана «иноагентом» еще в феврале 2015 года — и вот тогда это был серьезный стресс: мы чувствовали дикую несправедливость. А сейчас ощущения уже притупились.

Придется писать дурацкие отчеты в Минюст: сколько литра бензина ты залил в свою машину и сколько потратил в супермаркетах. Будем, конечно, думать, как минимизировать издержки, связанные со статусом, чтобы это не сильно мешало работе и жизни. Это ведь и является отчасти целью властей: отнять наше время, чтобы нас это раздражало. Всех не сломают, но какое-то количество людей махнет рукой и уйдет работать в другую сферу, чтобы через год снять с себя этот статус, забыть его как страшный сон и продолжить жить. 

Каждый сам выберет себе дальнейшую судьбу. Я считаю, что это не повод складывать руки и отказываться от собственных убеждений.