разбор

Россия считает Китай союзником в новой холодной войне с Западом. Но это не взаимно Максим Трудолюбов — о кремлевском «повороте на Восток» и о книгах, помогающих понять, что с ним не так

Источник: Meduza

В России и на Западе любят прибегать к риторике холодной войны, когда анализируют современное состояние международных отношений (и попутно обвиняют друг друга в ее нагнетании). Но ни там ни там упорно не хотят замечать, что для жителей большей части планеты главная история минувших ста лет не мировые войны, не борьба коммунизма с капитализмом, а возникновение на руинах азиатских и европейских империй независимых национальных государств. И новая холодная война если и началась, то не между либерализмом и авторитаризмом, а между теми, кто когда-то был колонизатором, и теми, кто был их колониями. Редактор рубрики «Идеи» Максим Трудолюбов объясняет, что драматизм положения России — в том, что она как раз была в числе колонизаторов, а ее современный главный союзник, Китай, принадлежит к числу стран, наиболее пострадавших от империализма.

Российские идеологи и пропагандисты говорят о «внедрении Западом чуждых для России идеалов и норм», обличают оппозицию, действующую по «указке Запада» и пугают телезрителей тем, что Запад готовит России «ни много ни мало войну». Американские, британские и западноевропейские комментаторы обвиняют российские власти в целенаправленной борьбе с институтами Запада и в ведении антизападной информационной войны.

Весь этот шум можно не замечать, но если все-таки на минуту к нему прислушаться, то несложно обнаружить, что главное в нем не содержание, а комфортность для идеологов и публицистов. Во всех этих «указках Запада» и «гибридных войнах» сквозит ностальгия по прошлому биполярному противостоянию, в котором у России, точнее у послевоенного Советского Союза, была ясная — и ведущая — роль. Западные политики и публицисты, в свою очередь, скучают по временам, когда они были триумфаторами глобального конфликта ХХ века.

Россия и Запад готовятся к прошедшей — и не самой главной — войне

Холодная война, к которой отсылают все эти взаимные упреки, была не только замороженным конфликтом двух великих держав (прорывавшимся в региональных войнах), но и понятной — особенно если смотреть из Вашингтона и Москвы — системой международных отношений. На каждом из двух мировых полюсов стоял флаг, вокруг которого группировались те страны, которых вынудили — или которым было выгодно — быть ближе к Западу («капиталистические») или к СССР («социалистические»).

С западной точки зрения весь ХХ век был посвящен смертельному противостоянию идеологий фашизма и коммунизма, а потом политико-экономических систем капитализма и коммунизма. Все эти учения и взгляды на мир сформировались в Европе более ста лет назад. Точка зрения Владимира Путина, не устающего вспоминать о результатах Второй мировой войны и последовавшем переделе мира, в этом смысле вполне западная. Это пусть и неудовлетворенное, но — западничество.

Но под покровом противостояния между капитализмом и социализмом скрывалось другое противостояние. Холодная война безжалостно затягивала в себя третьи страны, подавляя их стремления к деколонизации, самостоятельному национальному развитию и формированию собственных политических систем, пишет историк из Йельского университета Одд Арне Вестад в одной из лучших книг по истории холодной войны.

С незападной — точнее, со множества незападных — точек зрения, главным мировым процессом ХХ века было возникновение на руинах европейских и азиатских империй независимых национальных государств. В Египте, Индии, Китае, Пакистане, Таиланде, конечно, представляют себе, что волнует американцев и европейцев (благодаря повсеместному распространению английского языка это не так сложно), но при взгляде «с той стороны» мир выглядит иначе. Если смотреть не из Вашингтона и Москвы, то важны не «внутризападные» споры, а отношения между бывшими колониями (или государствами, входившими в орбиты империй) и бывшими колонизаторами.

Права человека и демократия как неоколониализм

В этом длительном и болезненном конфликте с Западом, который гораздо старше холодной войны, Россия — географически и исторически — занимает уникальную двойственную позицию. Совсем недавно российский министр иностранных дел Сергей Лавров на встрече с китайским коллегой Ван И подписал совместное заявление «По некоторым вопросам глобального управления в современных условиях», где говорится о том, что права человека нужно защищать «сообразно национальным особенностям».

Китай давно спорит с западными партнерами о правах человека. «Приоритетом для Китая являются экономические и социальные права, а не гражданские и политические, — объясняет Фил Ма, исследователь из Дьюкского университета в США. — Права этого типа подчеркивают коллективные ценности и возможности для экономического роста, а не только для развития демократии». Еще важнее то, что укоры в несоблюдении прав человека в Тибете или Синьцзяне звучат для китайских политиков не в контексте недавней холодной войны, а в контексте «столетия унижений» — периода, закончившегося созданием Китайской народной республики в 1949 году.

В более широком контексте современные китайские власти действуют как представители одной из ведущих незападных держав, стремящихся преодолеть наследие колониальной эпохи. Именно поэтому в их глазах права человека и распространение демократии не что иное, как попытка Запада учить восточных «варваров» быть «цивилизованнее». Профессор из Кении, работающий на юридическом факультете Университета Буффало, штат Нью-Йорк, Макау Мутуа называет это подходом «дикари — жертвы — спасители». Этот подход, по его мнению, находится в опасной близости к старому империалистическому представлению, будто западные цивилизаторы призваны прийти и спасти восточных варваров от них самих.

Китайская Компартия обосновывает легитимность собственной власти не столько через идеологию (которая утратила актуальность как раз с окончанием холодной войны), сколько через роль национально ориентированной силы. Именно она прекратила эпоху, когда Китай нес территориальные и экономические потери от действий великих держав: Британии, Франции, США — и России.

Праздник победы над Россией

Индийский публицист Панкадж Мишра начинает свою книгу «Из руин империи. Восстание против Запада и воссоздание Азии» с рассказа о том, как за пределами западного мира было воспринято поражение российского флота в Цусимском сражении в мае 1905 года. Праздновали тогда не только японцы. Восторженные публикации наполнили страницы египетских, китайских, персидских и турецких газет: впервые в Новое время неевропейская страна смогла нанести поражение европейской державе в полномасштабном военном столкновении.

Интеллектуалы и реформаторы незападного мира вспоминали тот день как важнейшую веху. Мустафа Кемаль, будущий Ататюрк, писал, что убедился тогда, что модернизация по японскому образцу может изменить страну. Джавахарлал Неру, будущий первый премьер-министр независимой Индии, вспоминал, что известие о Цусиме сильно воодушевило его и укрепило надежды на освобождение Азии от подчинения Европе. Один из интеллектуальных лидеров черного движения в США Уильям Дюбуа писал о всемирном всплеске «цветной гордости».

Исторически Россия — одна из колониальных держав. На заре новой эпохи Россия была частью Запада, действовала как западная империя и воспринималась незападным миром именно в этом качестве. Претензии того же Китая к России — до сих пор фактически не снятые — это претензии к бывшей колониальной империи. Когда Дэн Сяопин и Михаил Горбачев встречались в Пекине в 1989 году, советского лидера поразил набор «старых» тем, поднятых Дэн Сяопином. Горбачеву, приехавшему налаживать отношения с партнером СССР, китайский лидер напомнил о царской политике, унижениях прошлых лет, территориях, отошедших к России по Айгунскому и Пекинскому договорам, и о соответствующих территориальных претензиях Китая.

Горбачев, как и все российские лидеры, существующий внутри западной повестки дня, не нашелся что ответить. «По протоколу Горбачев должен был в ответ изложить нашу позицию, наше видение, но он этого не сделал, поскольку не был подготовлен к такому приему, и отмолчался — то есть, выходит, согласился с версией Дэн Сяопина», — вспоминал в недавнем интервью китаист Андрей Виноградов из Института Дальнего Востока. В Китае пограничный конфликт 1969 года на Даманском квалифицируется как «отпор северным агрессорам». Недавно в Китае отмечался его юбилей, и оставшиеся участники тех событий были отмечены наградами.

Другая историческая перспектива

Евросоюз по-прежнему главный торговый партнер России, но если семь лет назад объем торговли ЕС с Россией превышал объем торговли с Китаем в пять раз, то сегодня разрыв сократился до двух раз. Китай уже обошел Германию в роли крупнейшего поставщика промышленного оборудования в Россию. Сравнительно скромные объемы поставок российского газа в Китай растут. Все более тесным становится военное сотрудничество, зримое выражение которого — совместные учения. Вполне реальна перспектива глубокого вхождения России в технологическую сферу влияния Китая, в частности, в области строительства сетей 5G.

Александр Габуев в исследовании перспектив интеграции России в Pax Sinica — геоэкономическое пространство Китая — замечает, что пока Китай использует свои экономические преимущества в основном ради получения более выгодных условий торговли, скидок при поставках нефти и газа. Но по мере усиления зависимости России от Китая китайские политики вполне могут начать давить на Россию в некоммерческих сферах: например, сократить военное сотрудничество с соперниками КНР, убедить страны Центральной Азии допустить на их территории военные компании Китая для охраны объектов проекта «Пояс и путь». Краткосрочные выгоды могут обернуться долгосрочными потерями.

Действующим кремлевским политикам выгодно играть роли истовых борцов с Западом. Проблема в том, что память у незападных партнеров Москвы гораздо более долгая, чем у россиян. Логика Кремля понятна, но она диктуется взглядами, сформированными в годы холодной войны. Это перспектива нескольких десятилетий. Между тем китайские политики смотрят на Россию — и весь мир — из перспективы столетий. Именно поэтому, даже сблизившись с КНР и выйдя на борьбу с Западом на китайской стороне, Россия все равно остается «историческим Западом» и — тем самым — предметом претензий со стороны Китая, точные размеры которых неизвестны.

Что об этом почитать

Mishra P. From the Ruins of Empire: The Intellectuals Who Remade Asia. Toronto: Doubleday Canada, 2012

Бывшие колонии и государства, развивавшиеся в тени Запада, все больше вдохновляются чаяниями тех, кто противостоял западной экспансии в минувшие 200 лет. Индийский публицист Панкаж Мишра обобщил наследие идеологов национальной самостоятельности культур незапада: Джамаля ад-Дина аль-Афгани, Ляна Цичао, Рабиндраната Тагора. Речь не о возмездии Западу за колониальное порабощение — речь о муках и ошибках самостоятельного национального пути.

Вестад О. А. Беспокойная империя. Китай и мир с 1750 года. М.: Центрполиграф, 2014.

Норвежский историк Одд Арне Вестад разбирает в этой книге историю внешней политики Китая на протяжении минувших 250 лет. Свою задачу автор видел в том, чтобы показать, как столкновения с внешними силами влияли на внешнеполитические позиции китайских политиков.

Loeffler J. Rooted Cosmopolitans: Jews and Human Rights in the Twentieth Century.

Среди вдохновителей и авторов международных правовых документов 1940-х годов, помимо лидеров Римско-католической церкви и секулярных интеллектуалов самой разной ориентации, было немало еврейских юристов и активистов. Юрист Герш Лаутерпахт был одним из составителей Всеобщей декларации и автором термина «преступления против человечности». Автором термина «геноцид» и проекта Конвенции ООН о предупреждении и наказании преступления геноцида был Рафаэль Лемкин. Историк Джеймс Лойфлер дополняет забытую историю прав человека биографиями пяти еврейских интеллектуалов, имевших к этому проекту непосредственное отношение.