Ощущение неуместности всего нормального Белорусские фотографы пытаются осмыслить новую реальность после массовых протестов. Вот что они сейчас снимают

В Беларуси затихли массовые протесты — больших акций не было с начала зимы. Но силовики начали еще активнее преследовать оппозиционно настроенных граждан и журналистов, которые фиксируют происходящее. Белорусские фотографы вынуждены отказываться от работы на улицах, уезжать из страны или публиковаться под псевдонимом. Многие из них испытывают сейчас чувство бессилия. «Медуза» попросила 13 белорусских документальных фотографов рассказать, как они прожили эти месяцы, и поделиться одним кадром, снятым в этот период.

Александр Зенькович

фотограф

События 2020 года меня сильно изменили. Я люблю снимать стрит, но после «выборов» вынужденно перепрофилировался в фотожурналиста и стал снимать происходящее на улицах. За такую дерзость дважды отсидел на сутках, где меня избивали и всячески унижали. Как, собственно, и всех.

С наступлением холодов и затиханием протестов практически перестал следить за новостями. Это не депрессия и не уныние — напротив, я с оптимизмом смотрю в будущее и абсолютно уверен в нашей победе. Это скорее эмоциональное истощение. Тяжело так долго злиться, потом радоваться, потом бояться и снова злиться.

Зато снова вернулся к любимому хобби — стрит-фотографии. Она возвращает меня в состояние равновесия. Кто-то медитирует, кто-то убивается в спортзале, я гуляю с фотоаппаратом.

Сейчас фотографирую практически каждый день. Снимаю, но не выкладываю, потому что есть ощущение неуместности всего нормального. Нормально жить своей жизнью, заниматься любимым делом и получать от этого удовольствие, но когда каждый день людей сажают на безумные сроки ни за что, когда лучшие из нас уже по полгода сидят в какой-то вонючей камере, едят вонючие рыбные котлеты и не могут банально присесть на теплый унитаз или принять вечерний душ, выкладывать жизнерадостных, беззаботных детишек, играющих в снежки и катающихся на санках, становится как-то неуместно.

Короче, пока снимаю в стол. Хочу показать, но совесть не позволяет.

Дмитрий Б.

фотокорреспондент

14 февраля я оказался в самолете Минск—Киев.

Вернуться домой сейчас небезопасно. Незадолго до отлета пытались вскрыть металлическую дверь в моей квартире. А в аэропорту студент-пограничник проговорился перед старшей их смены, что мне присвоен некий особый код.

Для меня этот долгий «отпуск» — возможность почувствовать себя защищенным и время вернуть самого себя. Не знаю, что произойдет со мной через месяц, будет ли возможность вернуться домой, но внутреннее спокойствие возвращается. Только через полтора месяца после выезда из Беларуси мне захотелось взять камеру в руки.

Весна в Киеве несет некую силу восстановления. Несмотря на коронавирус и запреты, тут выглядывает солнышко, по Подолу пробегают небольшие стаи щебечущей молодежи, на Крещатике все так же стоят очереди за перепичкой [сосиской в тесте], а белорусы греют друг друга в промежутке между «Белым наливом» и «Пьяной вишней».

Этот снимок — про весну 2021 из города, где нет порядка на улицах и ровных окон трамвая «Белкоммунмаша». Зато в этом городе есть душа и легкость, способные затягивать рубцы и возвращать силы.

Надя Бужан

фотограф независимого издания «Наша Нiва», номинирована на World Press Photo-2021 за снимок девушки, ждущей мужа на Окрестина

Моя основная работа в последнее время — быстрые портреты. Какая-то ужасная текучка.

В судах встречаешь некоторых своих коллег, а они не рядом с тобой за работой, а почему-то за решеткой. Ловишь себя на странных мыслях, что радуешься таким приговорам как полгода колонии — ведь половину срока человек уже мог отсидеть в СИЗО. А когда кто-то получает «домашнюю химию» — ощущение, будто оправдали. Обидно, когда тебя просто не пускают на заседание из-за того, что ты работаешь в «неправильном» СМИ. Да много за что обидно. 

В один из таких дней наше издание не пустили в суд. Тогда же пошел сильный снег. Так как запланированная съемка провалилась, редактор отправил за стоковыми фотографиями для архива. 

Я гуляла по городу в поисках сюжета и в какой-то момент задумалась, насколько безопасно сейчас снимать вдоль главного проспекта? Или — увлекаешься съемкой, а рядом внезапно останавливается микроавтобус. Вздрагиваешь, напрягаешься, пока не доходит — это же маршрутка. Инстинктивно обходишь стороной мужчин в масках и темной одежде. Потом берешь себя в руки, отгоняешь параноидальные мысли и продолжаешь снимать. Но на всякий случай прикрываешь фотоаппарат курткой…

Евгений Ерчак

фотограф, автор одного из самых известных снимков с протестов — группы женщин, которые стоят, сцепившись локтями, перед силовиком

В последние два-три месяца я практически не работаю — крупных протестных акций нет, на мелких больше шансов уехать на сутки, чем что-то нормальное снять.

Некоторые коллеги снимают многочисленные суды над «политическими», но негосударственную прессу туда часто не пускают, даже штатников, не говоря уже о фрилансерах вроде меня. А ковид отбивает остатки желания туда лезть. Поэтому я снимаю довольно эпизодически, иногда что-то творческое для себя — я всегда помимо фотожурналистики занимался тем, что в англоязычной традиции зовется fine-art photography, — иногда какие-то интервью, изредка текущие события вроде снегопада или масленицы. Этот период больше всего напоминает зимнюю спячку.

Но один снимок, который мне нравится и про который что-то осмысленное можно сказать, есть.

Это портрет Тани, девушки Вани Коневеги, айтишника и директора концертного агентства, которому дали три года тюрьмы за два удара рукой по машине ГАИ. На одно из заседаний суда Таня пришла с плакатом «Ванюша, будь моим мужем! Если согласен, кивни в ответ». Ваня кивнул.

Ребята планировали расписаться в СИЗО, пока Коневегу не отправили в колонию. Наверное, это в чем-то символ происходящего сейчас в стране.

Марина Серебрякова

фотограф

С августа по октябрь я снимала протесты в Минске как фрилансер. Ближе к ноябрю всю протестную активность начали жестко подавлять, а вместе с ней ограничивать и работу независимых медиа. Синяя жилетка «пресса» вместо оберега превратилась в мишень. Находиться с камерой на улицах стало почти невозможно. Многих коллег арестовали во время работы на улице и обвинили в участии в протестах.

С января больших протестных маршей не было. До этого я много снимала культуру — концерты, фестивали, открытия выставок, — но сейчас из-за коронавируса и этого нет. Последние пару месяцев снимаю лишь несколько раз в неделю, обычную текучку вроде интервью или «дырок в заборе».

Происходящее в стране сильно выматывает психологически: сложно быть творческим и инициативным, когда подсознательно постоянно боишься быть арестованным за свою работу. Появилось свободное время — но нет ресурса, чтобы организовать какие-то сложные фотопроекты на острые темы. Даже решиться сесть разбирать фотоархивы с августовских событий до сих пор не могу.

Зато я вспомнила про давнее увлечение бердвотчингом и фотоанималистикой. В этом году зима выдалась холодной и снежной: отличные условия, чтобы бегать по полям и от души снимать птичек. Привлекла сама возможность вырваться из города с его угнетающим информационным потоком и болезненным отсутствием хороших новостей. Смена обстановки позволяет отвлечься от политической и социальной повестки в Беларуси. Простые вещи, такие как встреча с друзьями-бердвотчерами или небольшое путешествие по стране, могут принести радость.

Ксения Голубович

фотограф, режиссер

Уже больше месяца я живу в Праге. Меня не искали, не приходили с обысками, не предупреждали об опасности. Я уехала, чтобы доделать документальный проект из материала, который уже был снят. 

Когда ты живешь в Беларуси, всегда чувствуешь себя в опасности. Это изматывает, очень тяжело просыпаться от звуков на лестнице, разглядывать машины, когда выходишь из подъезда, бояться взять с собой камеру в выходной день. Однажды в воскресенье людей забирали около магазина рядом с домом, и я боялась даже за продуктами сходить. Страх — самое отвратительное чувство, а когда он постоянный, организм просто дает сбой. Не хочется есть, сложно работать, сосредоточиться. Не думала раньше, что со мной может такое случится, я казалась себе сильнее.

Больше всего запомнилось, как в кассе спросили: «Билет в один конец?»

Я потом, в аэропорту, когда прилетела, долго стояла и смотрела на все, хотелось прочувствовать эту безопасность и свободу. А сейчас стало очень тяжело видеть красоту и счастливых спокойных людей на улицах. Я могу идти и смотреть на старинные замки — и знать, что дома кого-то мучают, кто-то голодает в тюрьме, чья-то мама не вернулась домой. И от этих мыслей сложно видеть красоту прежними глазами.

Иногда заставляю себя снимать то, что вокруг, чтобы вернуться в реальность. Но ощущение, что смотрю кино. Собираюсь закончить работу и вернуться, не вижу смысла снимать что-то другое, когда дома происходит геноцид. 

Дарья Бурякина

фотокорреспондентка независимого издания Tut.by

За прошлый год мы с коллегами неожиданно для нас самих переквалифицировались в «военных журналистов». Мы снимали под взрывами и пулями, прятались у незнакомых людей, убегали, фотографировали из укрытий и постоянно находились под угрозой задержания. Журналистское удостоверение и жилетка «Пресса» были для нас не защитой и гарантией безопасности, а скорее мишенью.

В таких условиях сложнее всего было научиться заглушать страх, злость, негодование и просто выполнять свою работу. В отличие от моих коллег, за все время работы на протестах меня ни разу не задерживали, не разбивали технику и не наносили физических увечий. Но я не хочу обесценивать свой личный опыт. Эмоциональные потрясения были настолько сильными, что возвращаться к спокойной жизни и обычным сюжетам было невероятно сложно. Да и понятие «нормальной жизни» исказилось и утратило значение в той реальности, в которой мы оказались.

Сейчас я будто заново учусь ценить и видеть красоту в простых вещах, адаптируюсь к спокойному графику и размеренным сюжетам. Снимаю социальные истории, спортивные репортажи и портреты.

Эта фотография сделана в прошлом месяце — она из доброй истории про семью, которая живет в деревне и спасает бездомных животных. Кота на дереве мы заметили в самом конце репортажа и восхитились, как непринужденно он балансирует на тонкой ветке хрупкого дерева. Нашла для себя что-то метафоричное в этом.

На нынешнем этапе жизни я держу курс на сохранение ментального здоровья. И стараюсь найти хоть какой-то баланс, как этот беззаботный кот.

Александр Васюкович

фотограф-фрилансер, в сентябре 2020 года был арестован на 11 суток

Сейчас большая часть моей работы как фотожурналиста — это съемка судов или родственников осужденных. Я постоянно вижу людей за решеткой, которые, в общем-то, оказались там ни за что. Которые не смогут доказать своей невиновности, потому что законов и честного суда сейчас тут нет. Или их родственников, которые не могут поверить в случившееся.

Наблюдая за всем этим, рано или поздно осознаешь, что за этой решеткой может оказаться кто угодно и за что угодно, включая тебя самого. И самое главное, что когда ты выбран виновным, ничего уже не докажешь. Потому что сейчас тем, кто с властью, можно все, а тем, кто не с ней, — ничего.

Ирина Араховская

фотограф

11 августа я работала в безопасном месте — там не было баррикад, сопротивления, просто стояли люди с флагами, — когда неожиданно подъехали микроавтобусы, выскочили люди в масках с ружьями и стали стрелять. В меня попала резиновая пуля. Не было больно, наверное, это адреналин. А три следующих дня я не могла встать с кровати. Позже зафиксировала ранение в больнице, написала заявление в Следственный комитет.

Через два месяца я поехала в заграничную командировку, снимала белорусов-жертв насилия, которые лечатся или на которых завели уголовные дела. В это время дома прошел обыск. Теперь я прохожу по статье «массовые беспорядки» как свидетель. Многие пострадавшие, кто подал заявление на силовиков, сначала тоже были свидетелями, а после допросов становились обвиняемыми. 

Я решила повременить с возвращением. Мне повезло, меня взяли в Лодзскую школу [в Польше] изучать фотографию на год. Сначала я почти не выходила из дома, просыпалась и не понимала зачем. К тому же было очень сложно из-за незнания языка, я покупала крем для протезов вместо зубной пасты. Но для учебы мне пришлось быстро выучить язык и разобраться в новом контексте — это здорово отвлекало.

Это последняя карточка в моей камере. Это вокзал, тут я бываю часто. Из-за ковида мое обучение проходило онлайн. Но потом школа открылась, она находится в другом городе и некоторое время я ездила туда на занятия. А потом переехала туда жить. На следующий день после переезда школу опять закрыли из-за ковида. 

Мне повезло, что я учусь, но проблема в том, что я не хочу снимать. Смотрю на камеру и говорю себе: «А давай лучше перенесем на завтра». Самые важные события сейчас происходят дома. Истории, которые я нахожу тут, кажутся мне слабыми. Надеюсь, я скоро смогу вернуться домой или это ощущение пройдет.

Виолетта Савчиц

фотокорреспондент независимого издания БелаПАН

В конце осени внимание властей ко мне стало слишком навязчивым. Пришла повестка в РУВД: в отношении вас начат административный процесс за участие в несанкционированной акции. Вместе с адвокатом я сходила на беседу и попыталась объяснить, что освещала акцию, а не участвовала в ней. Дело пообещали закрыть.

Но и после этого из милиции звонили мне и родителям. Тогда я решила уехать из дома: все время казалось, что за мной придут. Я осталась в Беларуси, но за 90 дней сменила пять «убежищ». В пространствах, которые «заменили тюрьму», я фотографировала себя в разных состояниях — получился личный визуальный дневник под названием «В отношении вас ведется процесс». Фотографировать себя было своего рода терапией. Так я пыталась справиться с состоянием изолированности, постоянной тревогой, исключенностью из привычного процесса: я больше не снимала события на улице.

В итоге меня оштрафовали на 810 белорусских рублей — около 320 долларов на тот момент. Об этом я узнала постфактум.

Максим С.

фотограф, снимал протесты после выборов для «Медузы»

Начиная с октября я перестал документировать протесты. Массовые акции, которые позволяли более-менее безопасно работать на улицах, прекратились. На людей с камерами и журналистов начали охотиться. 

Я хотел переключиться на свои персональные фотопроекты, которые резонируют с ситуацией в Беларуси, но ничего не выходило: разворачивающиеся репрессии и бессилие поглощали всю энергию. Поэтому я искал способы отвлечься, выстроить безопасную дистанцию с реальностью.

Осенью я поехал на неделю снимать свой фотопроект о советских монументальных мозаиках на автобусных остановках в Бресте. С приходом зимы находиться в Беларуси стало еще сложнее и бессмысленнее: невозможность снимать и реагировать на происходящее, короткий световой день, ограниченные социальные контакты из-за пандемии, накатывающая тревожность. 

Выходом стали длительные поездки в Белград, Стамбул и Ригу. Пустые улицы, закрытые заведения и отсутствие туристов оказались прекрасными условиями для прогулок и исследования новых пространств. Они вернули мне ощущение личной безопасности и нормы. 

Николай Гамбович

фотограф

Фотография — это мой способ говорить о происходящем, но в начале января я прекратил активные уличные съемки. 7 января снял последний уличный марш, 23 января — последнюю цепочку солидарности.

Дату последнего кадра о Площади Перемен, рядом с которой я живу, в жизни которой принимаю активное участие, не могу назвать точно. Замечу лишь, что, несмотря на круглосуточное милицейское патрулирование, место все равно живет. Теперь, гуляя по району, я постоянно здороваюсь с соседями. Со многими я останавливаюсь пообщаться, обсудить насущные вопросы. С некоторыми мы встречаемся уже и без особого повода. Разве можно было себе представить такую коммуникацию в большом городе еще год назад?

Снимать что-либо другое нет ресурса и желания. Кажется, будто часть тебя, которая отвечает за ощущения, за тонкое и чувственное восприятие мира, просто отрезали. В своей теперешней практике я больше думаю категориями фиксации, а не образов. По-другому и быть не может, когда ты живешь в постоянном напряжении.

Огромная часть населения принимала активное участие в протестах, теперь в стране доминирует карательный каток. Задеть может любого. Ради психологического спокойствия стало нормальным закрываться на два замка, вздрагивать от звуков в общем коридоре, оглядываться по сторонам, думать о том, что говоришь по телефону, паролить и прятать всю информацию. И это не потому, что я конкретно кому-то нужен, а потому что права нет, и под раздачу попадают порой абсолютно случайные люди. Полагаю, именно этого и добивается белорусское государство, чтобы все боялись, а дальше — либо сидели тихо, либо бежали из страны.

Даша С.

фотограф

Многие мои коллеги-фотографы мечтали поехать снимать войну, я же люблю истории про маленького человека и терпеть не могу адреналиновые приливы. Но лето-2020 все поменяло. Я чувствовала, что мой долг сейчас — показывать, что происходит. Я убегала от светошумовых гранат, резиновых пуль и газовых шашек, меня прятали у себя незнакомые люди, ко мне самой домой ломился ОМОН.

Через это прошли практически все, кто работал в поле. У нас у всех есть пакетик со средствами гигиены и запасными трусами на случай задержания, и я не выкладываю его из сумки, даже когда иду к другу на день рождения. Я устала жить с постоянным чувством тревоги и чувствовала, что мне будет полезно поменять тип фотографического мышления, ставшего уже стрингерским. Сейчас съемки акций длятся от силы пару минут. Я просто строчу как пулеметчик с колотящимся, как у кролика, сердцем, лишь бы все было в фокусе и не задержали.

Я поняла, что мне нужно снимать что-то «мирное», чтобы отвлечься. Пленка меня замедляет, я снова получаю удовольствие от процесса. А еще я читала, что справляться со стрессом помогают прогулки на свежем воздухе. Поэтому я придумала себе терапевтический проект про голубятни, которые разбросаны по старым районам Минска.

Недавно ездила в район, где жила два года назад, и мне было приятно увидеть следы протестных баталий с коммунальщиками — бчб-флаги (бчб — бела-чырвона-белы, то есть бело-красно-белый флаг — прим. «Медузы») на деревьях, погони [гербы] на трансформаторных будках или [лозунг] «Жыве вечна» на одной из голубятен.

Отсняв часть материала, я стала разыскивать владельцев. Снимаю их портреты и разговариваю о жизни. Стараюсь не касаться политики, потому что голубями в основном занимаются люди старшего возраста. Первый герой оказался бывшим пэпээсником, был сложный разговор, но мы расстались на хорошей ноте; жаль, что его пленочный портрет засветился. Придется переснимать.