Основатель косметической компании Faberlic Алексей Нечаев — лидер партии «Новые люди», которая была создана только этой зимой, но в ходе выборов в сентябре 2020 года смогла пройти в четыре региональных заксобрания. Таким образом, «Новые люди» стали самым успешным проектом из числа новых партий, появившихся в стране почти одновременно около полугода назад — и, как многие считают, при содействии Кремля. Алексей Нечаев рассказал спецкору «Медузы» Андрею Перцеву, почему в списках его партии оказались никому не известные люди и локальные активисты, как он относится к коалиции со сторонниками Алексея Навального и как отвечает на подозрения в сотрудничестве с властью.
— Списки «Новых людей» прошли в четыре региональные парламента и гордуму Томска. У вас была какая-то программа-минимум на эти выборы? Например, пройти хотя бы в одно заксобрание, чтобы получить льготу, освобождающую от сбора подписей для выдвижения в Госдуму?
— Везде, где нас допустили до выборов, мы прошли. Программа-максимум была пройти во всех регионах, где мы заявлялись на выборы: в шесть заксобраний и в муниципальные советы Томска, Краснодара, Ростова. В Ростове срубили список [партии] в городе, в Ессентуках его сняли по суду. Подали в суд, кстати, коммунисты. По областным спискам нас не пустили в Белгородской и Воронежской областях. Программа-минимум — в четырех областях и двух городах. В Краснодаре, где наш список в гордуму зарегистрировали, наш результат был 4,99%, потом опустился до 4,96%. Это слишком говорящие цифры, мы считаем, что и там тоже по факту мы прошли. Минимум — пройти везде, где нас допустили, он выполнен.
— Набранные проценты вас устраивают?
— Хорошие проценты, они везде больше пяти, то есть мы проходили не в натяжку, но, конечно, мы рассчитывали на большее. На участках мы выставили по два наблюдателя, смогли удержать участки от фальсификаций, но не предполагали такого процента голосующих вне участков. Раньше на выборах 15–20% надомного — казалось, все, капец! А сейчас самый либеральный в этом смысле Томск — 32%, а в Воронеже и Белгороде — там три четверти надомки. Что это?
— А что дало вам результат? В Новосибирске, где я был во время кампании, агитация партия была чуть ли не на каждом билборде, на баннерах, плакатах. Это она такую роль сыграла?
— Три слагаемых нашей победы в чем? Мы нашли очень хороших кандидатов, люди, которые сами что-то делали, которые независимы от государства, не работают в госорганах, корпорациях, не получают грантов. Кандидаты и так работали с людьми — иногда это просто гражданские активисты, но есть и более известные.
У нас было около 700 с небольшим кандидатов, около ста после звонков из местных администраций сказали: «Мы не будем [выдвигаться]». Часть из оставшихся шестисот, которые были утверждены на конференциях или в Москве утвердили списки, предпочли в процессе не собирать подписи: «Я пособирал — был звонок [сверху], зачем тебе это надо…» Один кандидат собрал подписи — его сняли, он собрался судиться. Ему позвонили: «Давай ты не будешь судиться, а в октябре станешь директором школы». Давление и подкуп коснулись и нашей партии.
Так что первое слагаемое — кандидаты с их живостью: «Мы не представляем, чтобы пошли от другой партии, да никогда бы не пошли!» Это новый тип кандидатов, которые не мыслили себя в политике. Их нашли ребята-капитаны. Когда я сделал восемь лет назад образовательную программу, то не смог представить, что она так сыграет на выборах в деле строительства партии. Они в августе прошлого года сказали мне: «Что это за фигня происходит в Москве?» Они были возмущены летними событиями [на выборах Мосгордуму], это их инициатива — построить партию. Это второе слагаемое успеха. Третье — мы получили реальную поддержку региональной прессы, блогеров. В том числе федеральных: «Новой газеты», «Эха». Люди приглядывались, брали интервью — смотрели, скребли. Потом увидели, что мы настоящие. В регионах это поняли еще быстрее. Мы познакомились сначала с человеком из «Новой газеты» в Рязани, а потом уже и в Москве подумали: почему наш рязанский журналист дает интервью раньше, чем мы?
Реклама вряд ли кого-то нового привела, она стала не больше чем напоминанием для тех, кто нас и так поддерживает. Люди не придут голосовать за нас, потому что у нас висят билборды. В этом смысле Калуга, где нам запретили развешивать билборды, ни одного билборда не было, более показательна — там процент выше, чем в Новосибирске. Билборды — это напоминание, что мы живы и не сдаемся. Но это мой взгляд, я могу и ошибаться.
Предвыборная агитация партии «Новые люди». Воронеж, 16 августа 2020 года
Олег Харсеев / Коммерсантъ
— Но все-таки кандидаты должны быть достаточно известными людьми, чтобы претендовать на победу. Таких было мало. Почему?
— Новые люди не обязательно [люди] известные. У части знаменитостей есть рекламные контракты — мне человек 20 написали: «Поздравляем, молодцы, на следующих выборах будем за вас голосовать». Но раньше сотрудничать отказывались: «Ты что, у нас контракты на десятки миллионов рублей с компаниями, с западными в том числе…»
— Речь даже не о селебрити — о местных политиках, которые могли войти в списки.
— Многие хорошие люди есть в «Яблоке» — но для них это будет предательство своей партии. Мы что, хотим предателей? Я нет! Я знаю идейных людей в «Партии Роста». Мы что, будем переманивать? Люди, которые давно хотели попасть в политику, уже где-то состоят.
— Но получилось так, что от «Новых людей» выдвигались в буквальном смысле ноунеймы.
— Ну мы тоже были ноунеймы, потом стали деревнеобразующей компанией, потом крупной компанией. Некрасиво приходить в другие партии и кого-то дергать. Вот если кто-то захочет к нашему успеху присоединиться — это другая история. Не мы за ними бегаем, они к нам придут. Может, это странно — но это свой путь, своя последовательность действий.
— Ваши кандидаты стали депутатами в нескольких депутатских собраниях, в том числе в гордуме Томска. Там у «Единой России» нет большинства — у нее 11 из 37 кресел. Это значит, что в гордуме может собраться оппозиционная коалиция с большинством голосов: в собрание прошли и сторонники Алексея Навального, и выдвиженцы «Яблока», и КПРФ. Возможно ли вступление ваших людей в такую коалицию?
— Мы сейчас вглядываемся — кто там есть? Это решает наша томская группа. Мы должны решать или они?
— Линия партии все равно должна быть.
— Мы республиканская а не имперская партия, зачем имперскую партию из нас делать?
— Хорошо. Они говорят: «Объединяемся со сторонниками Навального и „Яблока“». Что вы скажете? Не будете запрещать?
— Конечно, нет! Есть сам Навальный, а есть его люди — это две большие разницы. Плюсы Навального в том, что он хороший журналист, расследователь — от него много пользы. Но одна из ценностей нашей партии — уважение. Навальный зачем-то в нашу сторону просто обзывается, дай бог ему здоровья, но каких-то оснований на это у него нет. Если его люди такие же, то кооперироваться с ними не будем. Если люди нормальные — им интересна страна, свой город, то с ними можно кооперироваться. Пока мы делим шкуру не до конца убитого медведя. Какой ресурс есть у Навального и его людей? У нас в Томске больше активистов, чем у них. Два человека от них прошли. Ну давайте познакомимся. В России либо Путин, либо Навальный, черное и белое. Но есть оттенки, давайте вглядываться.
Сообщества, с которыми мы близки, мы кооперируемся. Если сторонники Навального никого не уважают — как с ними кооперироваться? «Яблочники», другие люди, посмотрим. Какие-то независимые депутаты в Томске — кто они, какой их багаж?
Как прошли выборы
— А можно ли представить коалицию с коммунистами?
— В Новосибирске нас коммунисты прекрасно рубили [не давали регистрироваться] в городе! Они ничем не отличаются от единороссов, когда они у власти. Коммунисты же преемники СССР — так и ведут себя. Не удивлюсь, если люди Навального будут так себя вести — они такие же непримиримые. В «Яблоке» много демократического — мы не либералы, нам демократические ценности близки. Что, Навальный и его сторонники — демократы? Не уверен.
— Представим ситуацию: из Кремля поступает звонок, требуют, чтобы ваши кандидаты поддержали единоросса как кандидата в спикеры депутатского собрания, где у «Единой России» нет большинства. Что тогда?
— Мы выставили более 10 тысяч наблюдателей, была очень разная ситуация. Но мы везде нашли решения для пользы дела. Больше тысячи нарушений мы пресекли. Большую часть на месте решили: уберите карандаши, ручки должны быть по закону. «Ой, извините!» Понятно, что карандаши лежали для дела. Но как только тут поддавливаешь… Поймали одного члена УИК, другого — они уже сделали отметки за «Единую Россию», видят, что не вбросишь, замазали [галочки] маркером и пытались погасить бюллетени. Наш человек вскрыл это. По этому поводу нам никто не звонил. Позвонили бы — мы бы сказали: спасибо, до свидания. Ты выпускаешь джинна из бутылки, его обратно не загнать. Нас допустили на выборы в заксобрания в четырех регионах, мы везде выиграли. Это не звонками делается. На местах с нами пытались бороться, но не вышло.
В Калуге были препятствия для агитации, не получилось ее разместить. В Костроме было четыре билборда, потом нашли людей, которым пофиг [на мнение местной власти], — дали еще десяток. В Рязанской области нам не дали поставить билборды собственно в области, в глубинке. Единороссы-одномандатники идут, [они] сказали: «Нам таких не надо». В городе [Рязани] — никаких проблем. Не Кремль это делает, а местные замы губернаторов, сами кандидаты, у которых все схвачено. Там мутит вся шпана, которая записалась в «Единую Россию», а в Новосибирске — еще и в КПРФ. В Липецке наш кандидат сделала все подписи нотариально заверенными — их зарубили. У нас больше трехсот кандидатов срубили. Если бы мы были кремлевские… Кто бы кремлевский выиграл четыре региона? Кто бы так сработал?
— Но региональные власти где-то пустили вас на выборы, а где-то отказывали даже по нотариально заверенным подписям. Значит, дело в их благоприятствовании?
— В рязанский штаб звонили из администрации области — когда мы жаловались, что билборды не дают вешать: «Да нам вообще все равно, кто идет на выборы, это не мы!» Есть разные реакции. В Краснодаре на нас никто и не выходил — просто зарубили всех одномандатников. В Белгороде не помогло — мы собрали 18 тысяч подписей, сдали шесть, самые лучшие! [Мы] жаловались в суды, но это не работающая почти штука — мы смогли вернуть только двух одномандатников из 300, которых срубили.
— Прошли выборы — вы получили думскую льготу, раскрутили название, бренд. Была уже реакция от известных политиков, которые размышляют, не пойти ли от вас пойти в Госдуму?
— Пишут эсэмэски, поздравляют. Россия так устроена, что сначала надо клинья подбить, а потом ехать.
— А у вас-то есть настрой таких раскрученных людей взять?
— Еще год до выборов, у меня от прошлых спина болит — три ночи сидели. Впереди больше года, если все будет нормально. Откуда мы знаем — будут или не будут? Будут — хорошо, не будут — тоже хорошо. Точно не будет людей с говнецом, тех, на ком печати ставить негде.
Алексей Нечаев во время пресс-конференции. Новосибирск, 22 июля 2020 года
Влад Некрасов / Коммерсантъ
— Вернемся к телефонному праву. В 2011 году Михаил Прохоров смог собрать вокруг себя в «Правом деле» разных людей, в том числе оппозиционеров, но кончилось все для этого проекта не очень хорошо. По звонку из администрации президента он фактически развалился. С вами такой сценарий возможен?
— Мы тоже учимся. Спасибо Михаилу Прохорову, он показал, где нас могут ловить. Люди иногда учатся на чужих ошибках. Какая ошибка была у Прохорова, почему у него в итоге партию отобрали? Он пришел туда, где уже были люди. Мы строим свою партию с нуля, земли, с людьми, которые не ждут, что на них прольются деньги от олигарха. Или случай с «Партией перемен» Дмитрия Гудкова и Ксении Собчак — они взяли уже существующую партию, попытались взять новое название, провести съезд. Им [в Минюсте] ничего не подписали. Мы когда готовили съезд, я предлагал сначала одну структуру партии для небольшого числа членов, а потом ее поменять. Юристы предупредили: Минюст потом может не пропустить эти изменения. Сделали все сразу.
— «Партия перемен» не смогла сменить устав, а вас тот же Минюст без проблем зарегистрировал. Что это за окно возможностей такое?
— После московских событий даже часть элиты, тот же [глава «Ростеха» Сергей] Чемезов, публично высказались: хватит людей щитами давить, надо что-то им предлагать. В целом политическая динамика — это попутный ветер для нас: в Москве протесты разгоняли, в Хабаровске же не разгоняют их.
— Пока не разгоняют…
— «Пока» можно сказать на любую вещь. Само время меняется, многие чиновники, представители элиты представляют, что с политической системой, которая у нас есть, мы доедем не просто до Белоруссии, а до Венесуэлы. А там четверть населения страны уехала. И они не хотят, чтобы здесь так было. Были разные люди вокруг президента — за Европу от Лиссабона до Владивостока. Сейчас их вытеснили люди из безопасности. Посмотрите, из 16 гражданских министров 10 человек — разные люди из надзора.
— Включая премьера.
— Да, он налоговик. Министр просвещения — глава Рособрнадзора, от которого плачут школы. Это люди надзора, контроля, это не люди дела, тем более не люди развития. Баланс смещен в сторону контроля, надзора, но кто будет заниматься делами и развитием? Запрос на это есть и в обществе, и в элитах. Запрос-то есть, а мы-то похожи на ответ на него? Мы являемся тем, кто может этот запрос удовлетворить? Я понимаю, что мы можем, и результат на выборах об этом говорит.
— И все-таки вас очень часто называют «кремлевским проектом», упрекают в этом.
— Прекрасно, пусть упрекают. Почему нас некоторые региональные элиты пропустили? Белгородским и воронежским похрен, кремлевский или нет, — зарубили и все. А некоторые могли думать, что кремлевский… Давайте их не разубеждать. Если бы мы были кремлевским проектом, посмотрите результаты. Мы прошли в четырех местах. Зачем во всех-то проходить? Мы же забрали [голоса] у «Единой России», у других прекрасных людей. Как и что могут кремлевские проекты, мы видим. По нашим дорогам, по бордюрам. Я у себя в поселке бордюр кладу, я знаю, сколько московский бордюр стоит. Мы видим по прошлогодним протестам в Москве — вот так кремлевские работают. Навальному выгодно считать нас кремлевским проектом, ему выгодно считать так, он остается тогда единственным оппозиционером.
— Но все намекает на управляемость из Кремля: сначала появилась партия Захара Прилепина, потом «Партия прямой демократии», или «Партия танков», потом вы. Как раз перед выборами в заксобрания.
— В «Ведомостях» была статья, что зарегистрировано 38 проектов [партий], помните? Значит, их было 39 [с нами]? Потом их стало вдруг четыре, а один прошел аж в четыре заксобрания. А другие прошли как прошли.
Как появились новые партии
— Эта избирательная кампания, по сути, началась голосованием по Конституции. Оно как-то повлияло на расклад на выборах?
— Я не политолог, я действую [в политике]. Это разные истории, Конституция — одно, региональные выборы — другое, Госдума — это вообще третье.
— А вы сами голосовали на том голосовании?
— Нет, я не ходил. У нас в партии был разговор — чуть меньше двух третей из актива считали, что если есть позиция, то надо идти голосовать. Больше половины считало, что надо поддержать поправки, в том числе потому, что партийные фракции в Госдуме получали больше полномочий по назначению правительства. На вопрос об «обнулении» они отвечали: «Мы все равно уверены, что Путин в 2024 году на выборы не пойдет». Примерно 30–40% говорили: «Если не идет, то зачем „обнуление“?» Была большая дискуссия, мы поняли, что мы сделаем хуже, расколов актив на этой теме. Если бы я пошел, то я бы голосовал бы против.
— Из-за «обнуления»?
— Из-за «обнуления». Но я эти дни конкретно мотался: Рязань, Воронеж, Белгород. Меня этот день застал в Белгороде, я не проголосовал по техническим причинам, можно сказать. Но голосовал я бы, не голосовал, сказала бы наша партия что-то о голосовании — что бы изменилось?
Я считаю, что политика — это что-то построить. Мы строим партию — день за днем, месяц за месяцем. Мы строим активы, построили в 12 регионах, сейчас начинаем строить по всей стране. Мы свезли людей со всей страны в регионы, где были выборы. Сейчас они, опаленные кампаниями, возвращаются домой. Вы говорите, «а кто у вас известный»? Через два года, через пять лет будут! Вырастут!
— Наверное, вырастут, но выборы в Госдуму уже через год, этим кандидатам придется федеральные законы разрабатывать и рассматривать.
— Вы считали в январе, что мы могли пройти в Госдуму? Вы считали нас странными ребятами. А мы выиграли везде, где нас пропустили. Так что вырастут, надо просто делать дело.
— Премьер Михаил Мишустин, о котором мы уже говорили, явно становится сверхпубличной фигурой, занимает все больше места в политике. Как вы к нему относитесь?
— Наверное, не так важно, что я думаю о нем: я с ним не знаком, не работал. Пока наш политический вес таков, что наше мнение о Мишустине неважно, по крайней мере, самому Мишустину. Но если вам это важно… Мишустин как налоговый офицер сделал много хороших вещей: налоговики теперь не такие беспредельщики, он убрал налоговый рэкет. Но давление на бизнес и частных людей большое. В 2017 году консолидированный бюджет России был 31 триллион рублей, в 2019 году он составлял 39 триллионов, за два года он вырос на 25%, а экономика так не выросла. Это плохо.
Эффективность Мишустина как офицера хороша, но для страны она вредна. Знаете, есть поговорка — строгость наших законов смягчается необязательностью их исполнения? В стране были высокие налоговые ставки. Пока они собирались тяп-ляп, люди могли жить. Когда их стали собирать всерьез — люди и бизнес стали страдать. Тот же повышенный НДС — это деньги людей. В прошлом году моя компания заплатила налогов 2,5 миллиарда рублей, мы не выросли по сравнению с 2017 годом, но тогда мы платили 1,5 миллиарда. Самозанятых стали облагать. Люди зарабатывали деньги, на хрена их стали плющить из-за этих копеек? Но Мишустин — инструмент, если его развернуть на другие цели, может, он эффективно бы их достиг. Это вопрос для общества — он может эффективно выжимать деньги из людей и компаний или еще может заниматься развитием? За президента идет борьба: он с силовиками или за развитие? Так же можно бороться и за Мишустина. Правительство назначает Госдуму, там будет решаться судьба страны, там нужны коалиции. И это важнее для меня, чем гордума Томска.
Михаил Мишустин и его репутация
— Какие-то намеки на судьбу страны были уже в этот день голосования. Во многих регионах досрочно голосовало больше половины людей, такие цифры были и в Беларуси. В России идет «белорусизация», на ваш взгляд?
— Главное — это выездное голосование, с пеньками или без, оно легитимность начинает подрывать. Сползанию в «белорусизацию» надо препятствовать, то интервью Чемезова — это тоже попытка остановить сползание в Венесуэлу. «Белорусизация» — это промежуточная станция, «венесуэлизация» гораздо хуже.
— А что мы можем сделать?
— Мы сейчас думаем… Вы хотите, чтобы я что-то сказанул такое! Но я думаю, чтобы такого не было. Многодневного голосования не должно быть, одно дело во время пандемии, но не постоянно! Может, ничего не смогу сделать с этим, а может, смогу.
Съезд партии «Новые люди» в Москве. 8 августа 2020 года
Александр Казаков / Коммерсантъ
— Новый съезд после победы не хотите собрать?
— Пока это будет рабочая встреча. Нам сказали после первого съезда, не публичного: «Новые люди не позвали старых». Сделали второй публичный съезд — начали говорить, что пришли не те.
— Например, журналисты Russia Today — тот же Антон Красовский, как гости.
— Мы звали больше людей, а пришли те, кто пришел. И это в первую очередь гости, это символ гостей. Что плохого?
— При партии создан экспертный совет — в него вошли люди, известные как эксперты, как прокремлевские, так и оппозиционные — например, политолог Александр Кынев. Может, сразу этих людей в партию надо позвать?
— Это раньше в одну партию всех загоняли, и в КПСС, и в «Единую Россию». Зачем? Я вот «Единой России» никогда не состоял.
— А в ОНФ состоите…
— Это надпартийный проект. Что мне нравится в ОНФ? Там много людей, к которым я хорошо отношусь: Елена Шмелева, Алексей Комиссаров. Шмелева могла сделать «Сириус» и почивать на лаврах, но она следит, что с детьми происходит дальше. Она увидела, что нет системы работы с талантливыми детьми в России, поэтому стала строить систему организаций, созданных по принципу «Сириуса». Я записался к ней в группу в ОНФ, мне было интересно, записался в группу к Комиссарову. Мы стали с этими проектами работать.
Это хорошая площадка, чтобы разобраться в какой-то тематике, познакомиться с людьми. Но это не место, где ты можешь что-то изменить. Как только мы стали политической партией и начали критиковать Министерство образования и просвещения, они сразу заметили наши образовательные инициативы. Получается, что в партии ты можешь сделать больше, чем участвуя в ОНФ и в Общественной палате. Конечно, плюсы у таких форм декоративной демократии есть. [Политолог Екатерина] Шульман много чего делала в СПЧ.
— Есть две точки зрения на сотрудничество с властью: либо оппозиция никак не сотрудничает с ней, либо так называемая теория малых дел — вроде бы полезные инициативы заканчиваются полным слиянием с властью. Какого сценария вы бы придерживались?
— Первую позицию я понимаю, она по-своему последовательна. Но чтобы что-то сделать, надо что-то делать. Вот, например, выборы: рад ли я, что нас не пустили в Воронеже или Белгороде? Я не рад. Но даже там, где мы участвовали, мы поняли, как это [избираться]. Если не входить в процессы, ты не понимаешь, как это устроено. У нас своя последовательность: если мы обеспечим наше участие в муниципальных советах, областных заксобраниях, Госдуме, то нас будет опыт реальной политической борьбы. А сторонников Навального чаще всего не регистрируют. В Томске наши посмотрят на бюджет города — кто подрядчики у власти, что они делают? У нас же много выдуманного — мы воображаем. Но если ты участвуешь, пишешь запросы в прокуратуру, то начинаешь что-то понимать. Ты получаешь опыт, а когда наступит момент «белорусизации» ли, оттепель ли — момент изменений, — ты поймешь, что надо менять. Чиновники могут быть большими оппозиционерами, чем мы с вами: они знают, как все устроено и что надо делать. Такие люди должны быть в системе, а не только Незнайки на Луне, романтики, которые не понимают, как что устроено. Как мэр Москвы Гавриил Попов. В Мосгордуме я не вижу, что избранные оппозиционеры что-то делают, а вот команда [Ильи] Яшина в муниципалитете делает хорошее для района.
— Но, кстати, протестное голосование, «Умное голосование» в Мосгордуму привело в депутатские кресла таких же новичков в политике. Среди них есть искренние люди, как, например, депутат от КПРФ Евгений Ступин, так что новый человек — это не сразу плохо. Но часть новичков, которые были до того ноунеймами, сразу стали поддерживать власть. У вас тоже много таких неизвестных до того в политике кандидатов. Что будет с ними, если они потянутся в сторону поддержки администрации? Какая-то партийная вертикаль должна быть?
— Надо верить в людей, я не любитель вертикали. Ко мне в компанию часто приходят менеджеры, которые, например, предлагают: «Давайте введем на производстве штрафы». Давайте людям доверять! У нас люди честные — если разочаруемся, значит, не повторим потом такую ошибку. У нас одна вертикаль есть, наслаждайтесь ею. От нас не надо требовать ее, достали ею уже. Загуляют? Да пусть загуляют, жизнь их отсеет.
Образовательная программа «Капитаны»
Программа, созданная Алексеем Нечаевым. Декларирует своей целью «формирование сообщества предпринимателей, подготовленных для работы в современной экономической ситуации путем оказания им благотворительной помощи (в том числе в форме оплаты обучения, стипендий и т. п.), а также информационной, консультационной, организационной поддержки».
«Сириус»
Образовательный центр, расположенный в Сочи. Создан на базе олимпийской инфраструктуры по инициативе Владимира Путина. Заявленная цель — раннее выявление, развитие и дальнейшая профессиональная поддержка одаренных детей. Центр создан образовательным фондом «Талант и успех», который возглавляет Елена Шмелева, сопредседатель центрального штаба ОНФ.
СПЧ
Совет по правам человека при президенте России.