истории

«Отступать никто не намерен» В Беларуси продолжаются уличные протесты. Участники акций — о том, почему их не останавливают задержания и ОМОН

Источник: Meduza

Беларусь четвертый день протестует из-за официальных итогов президентских выборов, по которым главой страны остается Александр Лукашенко. Его главный соперник Светлана Тихановская покинула страну под давлением властей. Но уличные акции не останавливает ни это, ни тысячи задержаний по всей стране. «Медуза» поговорила с протестующими о том, как на них влияет жестокость ОМОНа и есть ли у акций какой-либо единый лидер.

Герои материала просили не указывать их фамилии по соображениям безопасности.

Денис

40 лет, Минск

В первый день [протестов] я был пешком — выходил, гулял. Второй и третий был на автомобиле. Решил [так] для безопасности, так как я предприниматель — отвечаю за 300 человек, плачу людям зарплату. И как будет, если меня не будет? Нормально народу пострадает.

Вчера я случайно оказался [на месте протестов]. Решил проехать на [улицу] Притыцкого — я рядом проживаю. Там бегали молодые люди в гражданском — [но] в бейсболках, масках и с дробовиками. [Это] милиция в гражданском. Они преследовали молодых людей, стреляли резиновыми пулями. Около 20 омоновцев побежали в ночной универсам — люди убегали от них туда. А на параллельных улицах стояли войска — шесть обычных маршрутных белых микроавтобусов, в которых находились внутренние войска.

Меня не задерживали, но меня очень затронуло отключение интернета — как предпринимателя. Все платежи, все акты-сверки — все усложнилось. Российские компаньоны отказались отправлять нам деньги. Мы выиграли тендер в России, но в результате происходящего нам сказали: «Простите, мы пока вам деньги отправлять не будем». И как гражданина меня все это сильно трогает. 

[Прямо] сейчас я не участвую [в протестах]. На мой взгляд, сейчас происходит балаган. Нет лидера. Вокруг кого сплотиться? Стихийные акции — я сомневаюсь, что они к чему-то приведут. Самый верный вариант — общенациональная забастовка. Не ходить на госпредприятия, перестать покупать лотереи. Чем тогда он [Лукашенко] будет кормить ОМОН? 

Настроение [протеста] сходит на нет потихоньку. Может, это связано с отключением интернета. Все больше пессимизма — и то, что Тихановская взяла и уехала. Понятно, что на нее давили, но что тут, на людей не давят? Это серьезный фактор. Хоть все понимали, что она не особо является лидером, все равно ее отъезд уронил моральный дух народа. Берет зло, но агрессии нет. И пока не появляется ОМОН — все люди счастливы, довольны. Агрессия исходит только от сил правопорядка.

Максим

27 лет, Минск

В первый день я пошел с коллегами. План был собраться на мирную акцию протеста возле стелы «Минск — город герой», но до самой стелы мы не дошли. Было около 22 часов, на подходе толпу встретил массированный кордон ОМОНа — и начал потихоньку оттеснять людей дальше. При этом несколько тысяч [протестующих] собравшихся раньше успели добраться до стелы. Там впоследствии и развернулись основные события. 

Все внимание ОМОНа было стянуто на людей в эпицентре. Там после провокаций со стороны силовых органов начались столкновения. Вокруг кордона с разных сторон начало скапливаться много людей. Оценить невозможно, но к полуночи было до десяти тысяч только внизу и на подступах к улице Немига. 

Люди были настроены мирно. Были мужчины, женщины, молодые, пожилые. Скандировали мирные лозунги. Лично видел инвалида-колясочника и человека на костылях. Из-за отсутствия интернета многие не знали ничего об акции, выходили после звонков от друзей. [Не было] никакого намека на силовое противостояние. Улицу Немига до самого конца не перекрывали, проезжающие машины сигналили все без исключения.

Ближе к часу ночи, когда события внутри оцепления начали развиваться стремительно, стали слышны взрывы светошумовых гранат. Одна за другой ехали скорые, подкрепление в виде машин КГБ, бронемобилей, колонны автозаков. Ближе к двум ночи люди стали постепенно расходиться. 

Во второй день я не застал основные события, так как очаги стали вспыхивать в спальных районах. Центр был оцеплен еще в 19:00. К 20:00 в центре не было ни души — как постапокалипсис. Закрытые магазины, нет машин, только кордоны милиции.

Стихийные акции протеста начали вспыхивать вдоль крупных улиц. Машины сигналили не переставая, люди стояли вдоль улиц. Периодически приезжал ОМОН к местам скопления [людей]. Люди группами 100–150 человек разбегались, потом возвращались снова, когда ОМОН уезжал. 

Во второй день ОМОН хватал людей, где мог. В основном это были просто гуляющие по улице и оказавшиеся не в то время и не в том месте. Нападали на малые группы или одиночных людей и сразу упаковывали в автозак. Второй день был более жесткий во всех планах.

В третий день я вышел один. И уже через минут 10 едва не стал жертвой облавы. Ничем не примечательный микроавтобус остановился на перекрестке, где сигналили машины и переходили дорогу обычные люди — не демонстранты. Из него выскочили четыре омоновца и бросились на людей. Мне удалось убежать.

[Основные] события опять развернулись в спальных районах, снова были задействованы гранаты, резиновые пули и военная техника. Во вторник действия силовиков стали более радикальные. Хватали уже не только в местах скопления людей, а во всех микрорайонах подряд. Автобусы ездили по районам города и вылавливали всех, кого можно.

Мотивация выйти на протесты у всех примерно одна: несогласие с результатами выборов, желание добиться верховенства права в стране и честного подсчета голосов. Есть консенсус в обществе, что еще пять лет жить с Лукашенко они не готовы и будут бороться до последнего.

Это первый раз в истории страны, когда в протестах массово участвуют регионы, причем города от крупных до совсем маленьких. Все понимают, что реально за Лукашенко проголосовало 15–20%. Все видели цифры с «честных» участков, голосовали сами, общались со своими знакомыми и понимают, что происходит.

Про лидеров никто не говорит. Никто не обсуждал ни отъезд Тихановской, ни события вокруг. Люди выражают протест, основная цель которого: показать и себе самим, и власти, что нас абсолютное большинство и что отступать никто не намерен.

Протесты полностью децентрализованы, нет даже локальных лидеров или организаторов, люди ищут информацию в чатах телеграма, а также обсуждают между собой небольшими группами.

Люди закаляются единством. Царит всеобщая солидарность. Люди открывают подъезды, чтобы принять к себе убегающих от ОМОНа людей, выносят воду и медикаменты. Ездят на авто по улицам и собирают людей, которых нужно подвезти или укрыть от силовиков. Это тоже придает всем сил.

Юлия

32 года, Минск

Я все три дня ходила на протесты. Первый день была на стеле в эпицентре, было не страшно. Армия разгоняла людей, на нас бежали со щитами, но никто не стрелял. И гранаты бросали, но не в толпу.

На второй день я ездила на машине. Нам преграждали дорогу, мы выходили и шли дальше пешком. Мне казалось, что на машине безопаснее, так как ты можешь уехать. И людей в машине не били. Все закончилось более-менее нормально.

Вчера тоже ездила на [станцию метро] «Пушкинскую», в центр. Но народу становится меньше, потому что ОМОН ведет себя жестоко. Сигналить уже было страшно: есть чувство, что из машины тебя могут выхватить просто так.

[Вчера] у метро стояли люди, стали собираться на Каменной горке. Это мирные люди, которые стоят и смотрят. Это была не акция, стихийное что-то. А я стояла на светофоре. С другой стороны подъехала военная техника, и я оказалась посередине. И тогда ОМОН начал стрелять без разбору. Примерно так все происходит.

Людей [стало] конкретно меньше. Но не потому что они не хотят выходить, а потому что любое скопление людей тут же разгоняют. Одному идти страшно, а компании всеми способами разъединяют. Тут сейчас максимальная жесткость. Вчера я сидела в машине, а в соседнюю машину прилетела шумовая граната. Возникло чувство, что уже в машине ты в большей опасности. [А] если я резко выбегу и побегу, то, скорее всего, меня подстрелят. И ты сидишь абсолютно заблокированный. 

Чувствуется, что все очень сильно запуганы. У меня знакомый шел с белым браслетом, говорил по телефону. К нему подбежали, забрали и не могут найти уже двое суток. Людям страшно в принципе выходить из дома. Но я буду все равно выходить. Думаю, каждый должен внести хоть какую-то лепту. Если сейчас мы остановимся, то все будет зря. 

Нам лидер не нужен. Люди просто выходят. Нам отключили интернет на эти дни. [Но] люди выходят. Получается все стихийно. Ты просто попадешь в эту волну, и [есть] сумасшедшее ощущение единства — это управляет всеми. Все люди добиваются одного и того же. У всех одна цель — добиться честных выборов. 

Глеб

25 лет, Брест

Эти три дня можно разделить как главы в книге. В первый день было множество людей, которые скандировали «Жыве Беларусь», «Верым, можам, пераможам» («Верим, можем, победим», — прим. «Медузы») и другие мирные лозунги. Люди кричали «Положи щит» и «Милиция с народом».

Через 40 минут это вылилось в то, что ОМОН поднял щиты и пошел на людей. ОМОН управлял милицией. Милиция не совсем подготовлена к таким вещам — омоновец руководит 5–6 милиционерами и говорит им, что делать. Движение перекрывали, люди выходили на проезжую часть, а ОМОН выхватывал людей из толпы.

Столько людей в Бресте я никогда не видел. Мы просто начали гулять — у нас все митинги с гулянием. ОМОН перемещался на автозаках и в обычных городских автобусах. Никто не знал, куда идти — все двигались по инерции. Лидера не было. Настроение были мирное. Люди смеялись, хотя нескольких и задержали. Люди брали ОМОН в кольцо — и тот терялся и не знал, где что обходить.

Было немного агрессии. ОМОН выскакивал [на протестующих], люди говорили «Ну давай», но никто ни в кого не летел и не избивал. Использовали перцовый газ и минимально светошумовые гранаты. В полвторого все уже было спокойно.

На следующий день было гораздо больше милиции и ОМОНа. Людей разгоняли, как только они собирались. Как только кто-то собирался, приезжал ОМОН и всех разделяли. Забирали даже женщин — их выдергивали, били, было страшно и странно.

Люди реагировали более горячо. Даже развернулась стычка, полетел асфальт, плитка в сторону ОМОНа. Когда людей начали паковать, вперед выходили женщины. Но их тоже забрали, несмотря на крики «Позор».

В тот же день началась дичь. ОМОН подогнал все свои силы. Шел [на протестующих] щитами, перегородив всю улицу, было много взрывпакетов. Люди начали вытаскивать лавочки на проезжую часть, чтобы выстраивать баррикады. Началось агрессивное протестное движение. [В ОМОН] летели петарды и фейерверки — но ночью там наводили уборку, на следующий день было чисто, будто ничего не происходило.

Задерживали всех, кто попал под руку. Во дворах люди помогали — кричали, где ОМОН, — и [благодаря им] остальные добирались до дома. [Так мы] в последний момент в темноте с друзьями забежали в подъезд — за нами гнались. 

В третий день в пять часов закрылись все заведения — и город просто вымер. Были военные с оружием, ОМОН, но людей нет. Все пусто, как будто оккупация города.

Люди пытались собраться в микрорайоне, но их разгоняли. Мы ездили втроем на машине — нас остановили, посмотрели, спросили, знаю ли я, с кем еду, взяли телефоны. У товарища с телефона удалили все фото с митинга. Тем же путем за час до того проехал мой брат, у него был фотоаппарат, он фотографировал все события. Но он забыл вставить в него флешку. Они остановили брата, как только увидели фотоаппарат. Его окружили 15 человек, выдернули из машины, руки за спину, начали материть.

Они закинули брата в автобус, там было еще шесть человек. Били его ногами, Омоновец прошелся по ним берцами. Потом посадили в пассажирскую машину, отвезли в отделение МВД, начали угрожать «Мы сейчас тебе все пришьем, ты за свои фото получишь уголовную ответственность до пяти лет».

Я ему постоянно звонил. [Одновременно] ему приходили сообщения от польских друзей. Так как у нас не было интернета, они информировали нас, что происходит. Присылали сообщения «ОМОН там», слали их на три буквы — а телефон в это время был в руках полицейского. Брата в итоге отпустили со словами, что если его [еще] раз увидят на митинге, то посадят.

Третий день был пустой. Собирались люди, но даже обычно гуляющих было немного. Настроение после этих трех дней очень подавленное. Я занимаюсь одеждой — и шил для одной девушки балаклавы. Они не все продались, штук 100 было [у меня]. Было настроение, что если они придут, то скажут, что я тут организовал восстание. Хотел даже сжечь их [балаклавы].

Настроение запуганное, непонятно, как быть и что делать дальше. Я приехал [в Беларусь] из Польши два года назад делать свой бизнес. Тут куча интересных людей, но сейчас абсолютно смешанные чувства. Единственная мотивация выйти — это группа людей, которая верит, что можно что-то поменять. И чем больше эта группа людей, тем больше к ней еще присоединится и кто-то услышит. Была мотивация быть услышанным и показать, что люди недовольны тем, что происходит. 

Мария

25 лет, Минск

9-го [августа 2020 года] я проголосовала в Гродно, так как там прописана, и поехала в Минск. Изначально люди надеялись, что можно будет выйти на улицу и праздновать победу Тихановской. Но в итоге мы не праздновали победу — у нас были протесты против фальсифицированных выборов.

Позавчера я была у площади Бангалор — это одна из активных точек [протеста]. Там ребята заблокировали перекресток. Им помогали водители троллейбусов и автобусов — становились так, чтобы перекрыть дорогу. Собралось много людей, мы пели песни, кричали кричалки. Самые популярные песни: «Перемен!» Цоя, за которую двух диджеев посадили, «Войны Света» и «Грай» про омоновцев.

Было много семей, а потом ребята стали выстраивать баррикады, попросили дальше отойти женщин, детей и бабушек. В этом районе много железных заборов, которые легко переносятся, и ребята выставляли баррикады четыре раза. Все перегородили, была пробка, но ОМОН с другой стороны начал подходить и взрывать шашки. В это время я решила уйти оттуда. 

Мы ходили с подругами. [На акциях] люди объединяются, выручают. Ты можешь пойти один и потом обязательно к кому-то присоединишься. У нас была теория, что девушек не бьют. Но она уже не работает — уже бьют. Раньше мимо девушек ОМОН пробегал, если ты смотришь им в глаза и не убегаешь. Но после вчерашнего дня, когда ребята стали активнее отбиваться от ОМОНа, ОМОН как зверь — уже и девочек, детей и женщин бьет. Сейчас не безопасно нигде. 

В первый день на улицах люди были более расслабленные и у всех была надежда, что если мы все выйдем, то наш «добрый» президент скажет: «Раз вы вышли, давайте отменим выборы».

Но после первых жертв и ранений у людей начинается злость не только оттого, что у них украли голос, но и на то, что люди за наши налоги сохраняют власть человеку, который нас ненавидит. Есть «доски позора» — люди пытаются сфотографировать лица силовиков, узнать их контакты.

Народ настроен более агрессивно. Мои друзья, даже очень аполитичные, очень агрессивно настроены. Сейчас массово покупаем лазерные указки, баллончики с краской. Если купить лазерные указки, можно помочь людям — ослепить ОМОН. А баллончиками краски закрасить стекло [на каске] у ОМОНа, и у них не будет видимости. Я не планирую их использовать, так как боюсь, но буду раздавать более смелым. С пустыми руками сейчас никто не ходит. Есть общая конструктивная агрессия, направленная против беспредела. Я живу в старом доме, где бабушки массово высовываются из окон и орут на ОМОН.

Сейчас ОМОН часто сидит во дворах и выцепляет людей поодиночке. И это самое страшное. Они сидят под деревьями и тебя догоняют. 

У нас есть много чатов [для протестующих] — и везде пишут, что всю военную технику направили к стеле, поэтому люди туда не идут. Сейчас наши протесты более локальные. Все выходят в свои районы, чтобы ОМОН побегал. Начались «хапуны» — когда одиночных людей выхватывают, избивают и кладут в автозак. И я решила, что с меня хватит ночных акций, буду делать полезное днем. Стало страшно, потому что у многих из ОМОНа сдают нервы — они начинают стрелять уже просто так. Сейчас днем есть стихийные акции — цепи солидарности. На них ОМОН ведет себя спокойнее, чем ночью. Как будто ночью в них вселяется зверь.

Сейчас самое главное — максимально помогать, покупать медикаменты, расклеивать листовки. У многих нет доступа в интернет, и люди смотрят [государственный телеканал] ОНТ, где нас выставляют пьяными и обкуренными уголовниками, которые хотят лишить Беларусь независимости и процветания. Нужно не давать общему духу бунтарства уйти на нет. Мы верим, что силы омоновцев подойдут к концу. 

Я родилась, когда Лукашенко был у власти. Страна с большими возможностями, талантливыми людьми просто катится в никуда — тихо и мирно.

Когда ты видишь на что идут налоги, ты хочешь перемен. Хочешь, чтобы твоя страна развивалась нормально. И эти заявления президента про народец, про женщин-свиноматок — это стало задевать всех, даже тех, кто считал: «А кто кроме него?»

Мы хотим, чтобы у страны был новый президент. Высказывания Лукашенко унизительны по отношению к каждому. И у самих протестов нет главного зазывалы, который пытается толпу направить в одну сторону. Говорят, что блогер из Польши руководит нами, но он не руководит и не приказывает, это просто большая доска объявлений.

Наш президент уже называет нас овцами. Это все витает в воздухе. Когда сейчас отключают интернет, мы думаем: «Нет интернета, мы выходим на улицу».