истории

«Назвать в России фильм „Папа, сдохни!“ — значит его сразу похоронить» Кирилл Соколов снял фильм в духе «Убить Билла». В России его никто не заметил — но вдруг режиссеру позвонили из Голливуда

Источник: Meduza

Фильм Кирилла Соколова «Папа, сдохни!» — это криминальная комедия с Александром Кузнецовым и Виталием Хаевым, герои которых, полицейский-коррупционер и бойфренд его дочери, полтора часа пытаются убить друг друга в обычной российской панельке. В ход идут двуствольное ружье, молоток, дрель и даже старый телевизор, который вот-вот прилетит кому-нибудь в голову. В России фильм вышел год назад и остался незамеченным — в прокате он собрал всего 2,6 миллиона рублей. Однако к весне 2020 года он добрался до англоязычных критиков, которые высоко оценили кровавый треш Соколова, сравнив его в своих рецензиях с Тарантино и Гаем Ричи (8 апреля рейтинг фильма на Rotten Tomatoes составлял 100%). «Медуза» поговорила с режиссером-дебютантом Кириллом Соколовым о том, почему российская публика не оценила фильм и как картина сама продолжает пробивать себе дорогу.

— Как появился сюжет фильма? Вы хотели воплотить на экране как можно больше технических трюков?

— (Смеется.) Нет, тут скорее сработал синдром дебютанта. Я в 2012 году окончил физико-технический факультет в Санкт-Петербургском политехе, я физик по образованию. И тогда я понял, что хочу делать кино. Путь до кинематографиста у меня занял шесть лет, за которые я снял около восьми короткометражек, — это все время без денег, бесплатно, без адекватного продакшена, когда ты сам все организовываешь. Естественно, когда ты дорываешься до полного метра с финансированием, то ты хочешь сделать все, о чем мечтал, но не мог себе этого позволить. Сейчас, оценивая трезво, я понимаю, что фильм перенасыщен какими-то визуальными историями, можно было сделать его более лаконичным. Но это бич дебюта, популярная достаточно вещь.

— Кажется, это все равно очень органично укладывается в тот треш, который подразумевает история.

— По сути, да. Важно понимать, что если бы этот фильм был сделан более прямо, реалистично, менее вычурно, без всех визуальных нахлобучек в виде бесконечных рапидов, облетов камеры, гротескного насилия с мультипликационными фонтанами крови, то история воспринималась бы гораздо более депрессивно и мрачно, она ведь по сути невеселая. Это действительно превратилось бы в социальную драму. А нам хотелось сделать кино фановое, адреналиновое, бодрое, чтобы зрители получали удовольствие.

— Как к вам в фильм попали актеры Виталий Хаев и Александр Кузнецов?

— Это был конец 2017 года. Кузнецов, когда я его пробовал, еще не был популярным киноактером, я его тогда видел только в театре. С продюсером были разногласия — подходит он или нет, поэтому бедному Кузнецову пришлось шесть или семь раз пробоваться. Он мучился, я ему звонил и говорил: «Саша, пожалуйста, еще разочек!» Я рад, что в итоге именно он у нас сыграл.

Хаев изначально сидел у меня в голове, еще во время написания сценария. Линия его героя — это такое логическое продолжение его персонажа из «Изображая жертву». Я ему прислал сценарий, его агент сказала: «Есть проект „Папа, сдохни!“, название такое, что я даже не стала тебе его предлагать». Он ответил: «Так, подожди-ка, дай почитать». Он пришел [в проект] абсолютно горящий, как и Михаил Горевой, — такого рода материал в России им никто не предлагает, а сыграть это интересно и весело. Они очень горели фильмом, очень много сил ему отдали. Это было очень приятно. Когда к плейбэку сбегаются все, включая работников буфета, чтобы посмотреть, получился ли кадр, — это тебя очень сильно вдохновляет и ты понимаешь, что делаешь какую-то правильную вещь.

— Какие у вас были ожидания от этого фильма? Думали ли вы, что он выстрелит, или вообще не рассуждали в таких категориях?

— Из-за того, что у меня был долгий путь от физики к кино — шесть лет — и прорваться внутрь индустрии было достаточно сложно, у меня просто было опьянение. Вообще все не важно, наконец-то это происходит, наконец-то мы снимаем фильм! И это было самым главным. Потом начал анализировать, и очень быстро стало понятно, что это кино для очень ограниченной аудитории. Это не семейный фильм, на который пойдут люди в Новый год. Это для хардкорных фанатов кинематографа, которые могут оценить такую иронию. Насмотренные люди получат от него гораздо больше удовольствия — они увидят ссылки, референсы, как в любом постмодернистском продукте. Конечно, очень хотелось, чтобы история прогремела, чтобы о ней услышали, ведь ты вкладывал душу, очень много сил, и если этого не происходит, это горько. Крах с выходом в России развивался долго, не могу сказать, что это было неожиданно.

— На каком этапе вы поняли, что что-то идет не так?

— Там был ряд ошибок. Назвать в России фильм «Папа, сдохни!» — это значит его сразу похоронить. Когда ты посмотрел фильм, тебе кажется, что название ему соответствует, оно вполне в жанре. Но если ты не смотрел фильм, название в первую очередь будет ассоциироваться с какими-то социальными историями и драмами в духе «Все умрут, а я останусь». Это отнюдь не «Убить Билла» и «Сдохни, Джон Такер» — не эти ассоциации приходят в голову [зрителю] первым делом.

Помимо того, что название пугало аудиторию, для людей в индустрии оно оказалось слишком резким. Кто-то увидел в этом призывы к экстремизму, кто-то — грубость. В результате у нас начались технические проблемы, например, владельцы кинотеатров стали отказываться вывешивать постеры. Нас стали банить в социальных сетях, люди писали жалобы, что за дичь рекламируется. Мы должны были пойти на телевидение и поучаствовать в ток-шоу, но буквально за день до выхода нам позвонили и сказали, что с таким названием о нас не смогут рассказать по федеральному каналу. Честно говоря, не знаю, с чем это связано — ничего такого в этом названии нет, с учетом того, что кино жанровое.

При этом у фильма крутая фестивальная судьба, сейчас он продан в 20 стран, должен был выйти в прокат в США и Великобритании, но из-за коронавируса вышел сразу в онлайне. То есть в мире он неплохо пробился, но внутри России привлечь аудиторию оказалось очень сложно, потому что непонятно, как такой фильм продавать. Видимо, прокатчики не справились и не смогли его правильно разрекламировать. Никто не понимал, как его пиарить.

— Вы не думали еще где-то в середине процесса сменить название фильма?

— Мы очень много думали. Пробовали разные названия, но почему-то решили, что так будет правильно. Это решение принимал не только я, там были еще продюсеры и сам прокатчик. Мы месяца четыре потратили на то, чтобы его переназвать… Но там не только в названии дело на самом деле. В трейлере были драчки, кровь; но делать трейлер без этого было бы странно, иначе мы бы обманули свою аудиторию.

— Вы согласны со словами министра культуры Ольги Любимовой, что фильм не дошел до зрителя в России по вине прокатчика?

— Это сложно… Было допущено очень много ошибок, это правда. Но мы показывали фильм нескольким прокатчикам, и компания «Парадиз» единственная взялась его рекламировать. И за это им огромное спасибо. Там люди потеряли свои деньги, это тоже надо понимать. Это не целенаправленный слив фильма, а просто не получилось. Для меня, как для режиссера, это очень горько, но мне совесть не позволит в кого-то конкретного ткнуть пальцем и сказать, что он виноват. Люди старались, просто не получилось.

— В какой-то момент у вас опустились руки?

— Конечно, полное отчаяние. Я думал, что все. Надо возвращаться в физику. Ты делаешь резкое провокационное кино, в которое вкладываешь очень много сил, и ты, в общем-то, знаешь, что это кино получилось, а потом «Пух!» — оно просто выходит в никуда. Через три дня после выхода даже люди в индустрии не знают о существовании твоего фильма. Я думал, что это катастрофа. Но потом оно стало распространяться как-то. Мы встретились с продюсером Артемом Васильевым, с которым сейчас будем снимать кино, — ему очень фильм понравился. Я сразу переключился на новую работу — и в итоге это не поставило крест на моей карьере.

А потом произошла удивительная вещь. Наш фильм показали на таллинском кинофестивале «Темные ночи» — это очень хороший фестиваль категории А, но не самый крутой. По-моему, на том показе 95% зрителей было русскоязычных. Но среди оставшихся 5% затесался обозреватель The Hollywood Reporter. Он написал очень хорошую статью, и она очень сильно повлияла. Через неделю мне написали из Голливуда, попросили кино. Я отправил ссылку, они сказали: «Нам очень нравится, хотим стать твоими агентами». Это вообще смешно! (Смеется.) Четыре утра, я сижу в панельке на Бауманской, мне звонят два типичных американца, жующих жвачку и говорят: «Кирилл, мы сидим на Сансет-бульвар и хотим тебя продвигать». И тебе кажется, что это сюр, потому что в России — полный провал. Потом были еще фестивали, все цеплялось одно за другое, и дальше пошло.

Уже год я общаюсь с Голливудом, там продюсеры заинтересовались моими проектами раньше, чем здесь. В «Папа, сдохни!» мне было важно, чтобы кино было зрительским, но при этом не потеряло русский культурный код. Основа фильма — это очень понятные и узнаваемые жанровые клише (кино про месть, сумка с деньгами, мотивы вестерна, предательство, дуэли), но все это помещено в российскую культурную среду. Ты видишь эти лица, характеры — и у тебя не возникает сомнений, что это происходит в России. Но это универсальное жанровое ядро оказалось понятным во всем мире. Также сработал весь южнокорейский кинематограф нулевых — начиная с Пак Чхан Ука; они берут американские хорроры и нанизывают на них корейскую ментальность — получается кино, которое смотрят во всем мире. Здесь ровно то же самое сработало, за счет культурной дистанции все воспринимается свежо.

— Изначально вы вообще планировали выходить в международный прокат?

— Таких планов не было. В России не было никакой реакции, фильм быстро сдулся, у нас не было международного прокатчика. Вообще не было понятно, что с ним дальше делать. Но все дело случая: какой-то неизвестный человек, Маттео Ловадина, пришел на маленький показ нашего фильма в Нью-Йорке — даже я сам туда не смог прилететь, потому что не сделал визу, — посмотрел, увидел, что аудитории фильм очень зашел, связался с продюсером и сказал, что он международный агент и может помочь нам распространять фильм. Мы решили попробовать — и вдруг Маттео начал удивительно быстро и классно продавать фильм на разные территории, отправлять по фестивалям. После победы на фестивале в Монреале нами заинтересовался Arrow Films — крупный дистрибьютор в Великобритании и США. У меня все время было ощущение, что вопреки всему это кино само добивается внимания.

— Сейчас, когда вас сравнивают с Тарантино и Гаем Ричи, что вы чувствуете?

— Конечно, это приятно. Могли бы сравнивать с кем-нибудь и похуже. Посмотрим. Следующее кино будет менее цитатным. Все-таки хочется, чтобы авторский голос какой-то тоже был виден. Конечно, это все равно очень приятно, я надеюсь, что в первую очередь это просто даст возможность дальше работать. Для меня это такой толчок. Потому что хуже всего, когда ты не понимаешь, что делать дальше.

— Как вам кажется — сложности в продвижении, непонимание со стороны кинотеатров — это распространено в индустрии или вам просто не повезло? Радикальный фильм сложно сделать в России?

— Это двоякая ситуация. Например, наш фильм поддержало министерство культуры — за это им огромнейшее спасибо и респект, потому что это кино неформатное и хулиганское, и они ни разу не просили нас что-то изменить, включая название. Когда говорят, что [власти] ничего не дают делать или снимать, это вопрос к авторской самоцензуре. Мы — ровно обратный пример, можно и самые невменяемые истории делать. Думаю, Минкульт нас поддержал, потому что наш фильм должен был привлечь молодую аудиторию в кинотеатры. Несмотря на тотальный провал в прокате, к нам не было никаких претензий, у меня в этом смысле остались только светлые чувства. Так что да, запускать такие вещи возможно.

Но дальше — есть ощущение, что у нас очень тяжело реагируют на ироничные вещи. Общество просто не понимает, почему это смешно — если в кино льется кровь из кетчупа, им кажется, что ты извращенец и маньяк. Это большая проблема. С другой стороны, когда мы выложили трейлер, мне за первый час около 80 раз пожелали смерти, один раз пожелали рак яичек, смерти всем моим родным и так далее. Это ровно то, о чем мы сняли кино, — про бурлящий накал ненависти и агрессии, который сидит в людях, и они прямо сейчас готовы взорваться и наброситься по любому малейшему поводу. Сочетание Минкульта и кровавости в трейлере сразу вызвало у людей негативную реакцию. Если это фильм про войну, у них бомбит, что это клюква; если это про ограбление — то ценности не те; если это мы — то «хороша у нас культура, снимать такой треш на деньги государства».

Да, кинотеатры и сети боятся экспериментов, но и сама аудитория в массе своей очень невосприимчива и обидчива. Когда ты выпускаешь иностранный фильм, ты начинаешь с нулевого положения — у зрителя нет никакого отношения к этому фильму, и ты пытаешься его заинтересовать. Когда ты выпускаешь русский фильм, ты находишься в положении «мы тебя ненавидим» — и тебе надо сначала преодолеть эту ненависть, а потом уже заинтересовать. Но это понятно, у меня у самого как у зрителя доверие к отечественному кино невысокое, поэтому обвинять кого-то, конечно, сложно.

— А что вам нравится из российского кино?

— Мне нравится «Витька Чеснок». Я дичайший фанат фильма «Шапито-шоу», очень грустно, что с тех пор Сергей Лобан ничего не снял, я очень жду. Мне нравится триллер «Домовой» с Хабенским — плотный, крепкий, жанровый фильм. Мой друг Саша Домогаров — младший скоро выпустит фильм «Пальма» — бесконечно трогательная история, семейный фильм про ребенка и собаку, которую оставили в аэропорту. Без лишней клюквы, каких-то политических подтекстов — просто очень душевная история.

Сейчас вообще очень положительное ощущение от индустрии в России — надеюсь, коронавирус все не испортит: запускаются все эти платформы, проекты все более смелые, много молодых ребят.

— Вы хотите продолжать снимать треш-боевики или будете пробовать что-то новое?

— Конечно, хочется снимать в разных жанрах. В мае мы должны были начать съемки следующего фильма — это совсем другая история. Тоже с юмором, но более драматичная — про женщин трех поколений внутри одной семьи, которые между собой враждуют, и это приводит к большой погоне. Там сыграют Анна Михалкова, Ольга Лапшина, а еще Саша Яценко. Это приключенческий фильм с угнанными полицейскими машинами, перестрелками, он тоже в какой-то степени продолжает тему дисфункциональной семьи, но более легко. Так что да, хочется пробовать разное.