истории

Никто за тобой не придет, ничего не случится Пресненский суд ограничил в родительских правах мать и отца девочки, с рождения живущей в больнице. Репортаж Кристины Сафоновой

Источник: Meduza

Утром 5 февраля в Пресненском районном суде началось второе заседание по делу об ограничении Татьяны Максимовой и Юрия Зинкина в родительских правах. Их пятилетняя дочь С. с рождения живет в престижной московской клинике «Мать и дитя», основанной Марком Курцером. Родители уверены, что вне стен стационара девочке жить опасно. В клинике утверждают, что это не так — в марте 2019 года они попросили забрать ребенка. Но этого сделано не было ни в июле, когда девочку выписали, ни в сентябре, когда Гагаринский районный суд обязал Максимову и Зинкина взять дочь домой.

Родителей девочки С. не могут найти ни судебные приставы, ни органы опеки и попечительства, подавшие иск в Пресненский суд. Давно не видели пару и ее собственные адвокаты. На прошлом заседании 29 января они утверждали, что их поручители не были в курсе, что дело дошло до суда. По их словам, Татьяна Максимова хочет присутствовать на заседании, однако сделать этого не может по состоянию здоровья — она проходит лечение в связи с серьезным заболеванием. По этой причине рассмотрение отложили на неделю.

Однако на заседание 5 февраля ни Максимова, ни ее муж Юрий Зинкин снова не пришли.

* * *

Адвокаты Максимовой Ольга Лукманова и Олег Сидорин и представительница Зинкина Нина Савиных в начале заседания, кажется, не замечают отсутствия своих доверителей. Один за другим они выступают с ходатайствами. Во-первых, истребовать материалы дела из Гагаринского суда. Это необходимо, поясняет адвокат Савиных, чтобы убедиться в том, что судом не был исследован выписной эпикриз, который клиника предоставила родителям в подтверждение того, что девочка не нуждается в стационарном лечении. Во-вторых, нужно дать оценку тому, что договор между клиникой и родителями по закону прекращен не был. В-третьих, нужно назначить судебную экспертизу акта, который был составлен, когда родители отказались забрать девочку. И, наконец, приобщить к материалам дела более чем 150-страничное заключение некоего специалиста Фокиной с оценкой этого акта.

Истец, представительница отдела органов опеки по району Арбат, повторяет свои доводы, сказанные на прошлом заседании, что на этом суде рассматриваются не медицинские вопросы — а тот факт, что родители нарушают право своей дочери жить и воспитываться в семье без весомых причин для этого. Между адвокатами и представительницей опеки начинается спор. В итоге судья Наталья Каржавина отказывает во всех ходатайствах защитников, так как они не имеют отношения к делу. Следом судья по тем же основаниям отказывает и опеке в проведении судебно-медицинской экспертизы девочки с ее физическим обследованием. 

Затем адвокат Максимовой Ольга Лукманова просит снова перенести заседание, так как ее доверительница по-прежнему находится на больничном. В этот раз в доказательство она предоставляет не только справку от врача, но и фотографии Максимовой. Прессе их не показывают, но представитель клиники «Мать и дитя» Анатолий Клейменов комментирует, что смотреть на них тяжело. Однако судья Каржавина все же отказывает в переносе процесса. Такое же решение она принимает в отношении ходатайства представительницы опеки о проведении еще одной, психолого-психиатрической экспертизы С. и ее родителям. 

Адвокат Нина Савиных тут же заявляет о возражении на действия председательствующего. Она объясняет свою позицию тем, что судья нарушает процессуальный порядок. Судья Каржавина перебивает ее и просит не искажать факты. «Не ограничивайте меня в правах!» — почти кричит адвокат.

Судья хочет перейти от ходатайств к рассмотрению дела по существу, но у защитников есть еще просьбы. Адвокаты Татьяны Максимовой хотят привлечь третьей стороной по делу Департамент труда и социальной защиты Москвы (суд отказывает) и вернуть иск органам опеки (вновь отказ). Тогда адвокат Лукманова просит приобщить к делу видеозаписи, длительностью пять-семь минут, которые подтверждают, что ее доверительница общается с дочерью по телефону. Чтобы принять решение, судья Каржавина просит показать ей с телефона хотя бы одну. Доносится голос женщины: «Тебя любит Степа, тебя любит папа, братья твои. Никого не слушай, все будет хорошо. А скажи мне, пожалуйста, ты переживешь, Анжела на неделю уезжает, завтра Лена? Нормально все? У тебя хорошее настроение? Ну хорошо. Мне самое главное, чтобы ты не плакала и не нервничала. Никто за тобой не придет, ничего не случится, мама все держит под контролем. Просто я тоже болею, я как поправлюсь, я к тебе приду. Анжел, вы знаете, что у меня нашли генный тип этой меланомы? То есть у меня на нервной почве».

— У нас иск о злоупотреблении родительских прав, о том, что они лишают ребенка права жить и воспитываться в семье, — говорит представительница органов опеки. — Запись общения с ребенком по телефону или даже в стационаре — это не восполняет право ребенка жить дома и воспитываться в семье.

— То есть вы считаете, что это [видеозапись того, как Максимова говорит с дочерью по телефону] не имеет отношения к делу? — уточняет адвокат Савиных. 

— Я считаю, что это не имеет отношения. Это стиль воспитания Максимовой своего ребенка. Это можно расценивать так. Мы сейчас говорим о том, что нарушается право ребенка жить и воспитываться дома. 

С истцом соглашается представитель клиники Анатолий Клейменов: «Сколько по времени [разговор]? Пять минут. Но поговорить-то можно и час, что препятствует? Пять минут — это фикция». 

«Что это? — вторит ему представительница прокуратуры. — Телефонная связь ответчика с ребенком. Факт личного общения и заботы она не подтверждает».

Судья в приобщении видеозаписей отказывает и с явным облегчением переходит к сути иска. Помимо ограничения Зинкина и Максимовой в родительских правах, в нем содержится просьба обязать каждого из них ежемесячно выплачивать алименты на содержание девочки в размере одной четвертой части от их дохода, а также передать ребенка на попечение органов опеки. 

«Кому именно на попечительство вы просите передать девочку?» — обращается судья к представительнице опеки по району Арбат. Та объясняет, что пока дать точный ответ затруднительно. Процедура такова, что девочку должен будет взять тот отдел, на территории которого она будет находиться в момент вступления решения суда в силу. Если все останется так, как сейчас, то это будут органы опеки в районе Черемушки. Судью Каржавину такой ответ устраивает, а адвоката Савиных — нет. Она вновь и вновь требует от представительницы ответа, но новой информации не получает. Тогда она переходит к вопросам, которые уже звучали в зале суда: уклоняется ли Зинкин от исполнения своих родительских прав, содержит ли он ребенка, вел ли он себя когда-нибудь аморально по отношению к дочери и отказывался ли от нее. 

— Если вы не специалист [в медицине], как вы можете судить, что Зинкин не пытается защитить так своего ребенка, несмотря на два решения суда? — продолжает адвокат Савиных.

— Насколько я понимаю, родители выбрали учреждение, где Максимова наблюдалась. У меня нет основания сомневаться в диагнозах, [которые были поставлены местными специалистами]. Ребенок выписан. Родители не доверяют врачам — пожалуйста, пускай проводят обследование у других специалистов. Но все это время ребенок остается в клинике.

— Почему родители, по-вашему, так упорно пытаются получить выписной эпикриз? Шесть лет ребенка лечили! И есть ли опасность не пребывать ребенку в ПМЦ? — снова задает вопрос Савиных.

— Вы спрашиваете, почему Зинкин [пытается]? — удивляется представительница опеки. 

— Да. 

— Я не Зинкин. У меня тоже такой вопрос!

* * *

Чуть позже адвокат Ольга Лукманова зачитывает объяснение своей доверительницы Максимовой. В нем говорится, что 18 июля 2014 года девочка С. была срочно госпитализирована для проведения второй операции на глаза. «Такие дети часто остаются слепыми, если вовремя не прооперировать глазную сетчатку, — поясняет Максимова. — После наркоза начались серьезные осложнения, последствия глубокой недоношенности. [Представители клиники „Мать и дитя“] предложили мне услуги по выхаживанию моей глубоко недоношенной дочери. Нами совместно была проделана огромная работа по выхаживанию моей глубоко недоношенной дочери с созданием условий, приближенных к домашней обстановке».

Максимова отмечает, что особое внимание уделили дошкольному образованию девочки: наняли ей нянь с педагогическим образованием, логопедов, массажистов и других специалистов. Также для нее были сделаны игровые и развивающие комнаты, для которых администрация клиники выделила третий этаж здания (фотографии адвокат Лукманова просит приобщить к делу). «Администрация клиники „Мать и дитя“ создала все условия для нахождения моей дочери в стационаре, как дома. Ребенка постоянно навещали родители, братья, бабушки, дедушки, подруги, мама», — пишет Максимова. 

Она утверждает, что семья решила проконсультироваться относительно состояния здоровья девочки С. за границей. Для этого были истребованы тома медицинской документации. «Здесь встал вопрос о том, что диагнозы, поставленный и зафиксированные при рождении, не соответствуют диагнозам, оставленным в более взрослом возрасте». По словам Максимовой, она неоднократно интересовалась у сотрудников клиники, почему ее дочь не переводят в отделение старшего возраста, но якобы слышала в ответ, что ей туда нельзя.

20 марта 2019 года Максимовой сообщили о том, что договор с клиникой прекращен в одностороннем порядке, а на следующий день с ее мужа взяли аванс за апрель. «Акт об оставлении ребенка [в клинике] мной не подписывался, и от дочери я не отказывалась». Его Максимова собирается обжаловать 17 февраля в Черемушкинском районном суде. 

«Хочу пояснить, что свои родительские обязанности я исполняю в полном объеме, несмотря на серьезность своего заболевания, и от своей дочери не отказываюсь. 25 июля 2019 года мне был поставлен диагноз меланома кожи третьей степени». Дальше Максимова подробно рассказывает о пройденном ею лечении. «Найден ген мутации — это говорит о том, что рак развился на нервной почве, постоянного стресса, — пишет она. — Убедительно ходатайствую суд с уважением отнестись к состоянию моего здоровья и принять во внимание, что я лечусь, и все негативные явления во время лечения рака являются временными. Я желаю участвовать в процессе лично, чтобы ответить на все имеющиеся вопросы и разъяснить сложившуюся ситуацию, так как мои доверители не обладают всей информацией».

— А почему другие дети имеют право воспитываться в семье, а девочка нет? — интересуется представительница прокуратуры у адвоката Максимовой.

— Ну как? Она имеет право жить и воспитываться в семье, но у них нет нормальных медицинских документов.

— У них проблема в том, что нет нормальных медицинских документов на ребенка? Только в этом? — удивляется прокурор. 

— Конечно, — спокойно говорит Лукманова. — Другие медучреждения не берут ребенка с такими медицинскими документами. 

— Это препятствует жить в семье? — еще больше удивляется прокурор. 

— А если с ребенком что-то случится, кто будет отвечать за это?

— Ответственность лежит на родителях, они имеют право вызвать помощь, Скорую.

— А если Скорая не поможет? Мама забирала девочку, но у нее были проблемы со здоровьем. 

Тогда прокурор спрашивает, могут ли ответчики предоставить документы о том, что у девочки есть серьезные заболевания. Адвокат Лукманова парирует, что в медицинской экспертизе суд отказал.

— Родители проводили эти экспертизы? Это же их обязанность заботиться о жизни и здоровье ребенка, — продолжает прокурор. 

— Мы только что поясняли, что суд отказывает. А специалистов от родителей не допустили в клинику. Это был март 2019 года.

— А в дальнейшем?

— В дальнейшем были уже судебные процессы, в рамках которых заявлялись ходатайства… 

— Ну и что? Это обязанность родителей заботиться о ребенке. 

— Но мы же не можем насильно привести специалистов в клинику, — настаивает Лукманова. 

— Но вы можете отвезти ее в другую клинику, — парирует прокурор. 

— А если с ней что-то случится?

Представители клиники «Мать и дитя» поясняют, что в действительности никто не мешал врачам, приглашенным родителями девочки С., провести ее обследование. В марте 2019 года в клинику пришли три специалиста. После проверки документов оказалось, что двое из них работают судебно-медицинскими экспертами, а третий — взрослым, а не детским психиатром. «Отец и мать дали согласие на осмотр [девочки], — говорит сотрудница перинатального медцентра Екатерина Ларина. — Мы не видели заключения врачей, которые, как мы считаем вообще были некомпетентны проводить обследование, но мы молчим, потому что мы не опека и не родители. Больше к нам никто не обращался [для проведения обследования С.]». 

* * *

Ранее на заседании адвокаты ответчиков несколько раз отмечали, что впервые забрать девочку С. клиника «Мать и дитя» попросила еще в 2015 году. Но представители клиники обратились в суд только четыре года спустя. Сотрудница «Мать и дитя» Ларина берется объяснить и это. По ее словам, никто из коллег не мог поверить, что ребенка не станут забирать. Сначала родители говорили, что ищут специалистов для С. за границей. Потом — что купили большую квартиру и делают ремонт, чтобы у девочки были идеальные условия. 

Ситуация обострилась в 2018 году, когда Юрию Зинкину в очередной раз вручили письменное заявление о том, что его дочери не требуется лечение в стационаре. «В этой беседе Юрий Юрьевич сказал: „Делайте, что хотите. Я никого не боюсь. У меня никто из детей не учится в школе, потому что там наркотики и алкоголь. У меня все на домашнем обучении, под контролем. И опекой меня не пугайте“, — рассказывает Ларина. — А мы действительно, я честно скажу, боялись ситуации, когда мы вынесем спор на опеку, придет злобная опека — простите, уважаемые представители — изымет сразу ребенка, да, из золотой клетки, но он излюбленный няней, катается на самокате по центру. Мы этого действительно боялись».

Татьяна Максимова сказала, продолжает сотрудница «Мать и дитя», что оплачивает медицинскую помощь в стационаре и в платных медицинских услугах ей никто отказать не может. «Мы все понимаем, что если беспокоимся за состояние своего ребенка, то мы его берем и везем в другую медицинскую организацию, которая если видит основания для оказания медицинской помощи, не вправе — приехал ребенок с документами или без документов — отказать», — эмоционально продолжает Ларина.

По ее словам, за последние полгода отец девочки С. приходил в клинику лишь однажды. А Максимова еще в феврале, то есть будучи здоровой, оставила заявление, чтобы все вопросы о лечении ее дочери решали не с ней, а с ее представительницей Ольгой Лукмановой. «О какой мы говорим здесь родительской заботе и внимании?» — говорит Ларина. Она добавляет, что осенью неформально общалась с Зинкиным. Он сказал, что намерен решать все вопросы через суд. «Мы считаем, что мы зашли в тупик. Родители не совершают действий, чтобы понять, что с ребенком так или не так, и забрать ребенка домой», — заключает представительница клиники.

В шесть вечера — спустя шесть с половиной часов с начала заседания, которое шло практически без остановки — судья Каржавина удаляется для принятия решения. Вернувшись через полчаса, она постановляет удовлетворить иск в полном объеме.

Адвокаты ответчиков решением явно недовольны. Ольга Лукманова — единственная, кто общается с прессой — говорит журналистам, что на решение подадут апелляцию. «Мы считаем решение поспешным. Потому что мама хотела лично участвовать в процессе, однако на сегодняшний день она находилась на больничном», — поясняет адвокат.