истории

30 лет подавлению протестов на площади Тяньаньмэнь. Как события в СССР влияли на Китай и мог ли Советский Союз повторить китайский опыт: Carnegie.ru

Источник: Meduza

В начале июня исполнилось 30 лет со дня подавления массовых протестов на пекинской площади Тяньаньмэнь. Существует популярное мнение, что китайский опыт борьбы с оппозицией следовало внимательно изучить советским руководителям: «мудрое силовое решение», принятое в нужный момент, якобы могло бы вывести СССР из кризиса. В статье для Московского центра Карнеги научный сотрудник Центра Азиатско-Тихоокеанских исследований Дальневосточного отделения РАН Иван Зуенко пишет, что аналогии между процессами, проходившими в Китае и СССР, привлекательны, но зачастую не учитывают важнейших различий между двумя странами. С разрешения Carnegie.ru «Медуза» публикует статью целиком.

Протесты в Пекине на площади Тяньаньмэнь в июне 1989 года и распад Советского Союза в декабре 1991-го стали событиями, которые на десятилетия вперед определили идеологический курс Коммунистической партии Китая. Многие действия китайских властей по-прежнему обусловлены страхом повторения кризисной ситуации рубежа 1980–1990-х годов и опираются на исторические параллели между КНР и СССР.

Тридцатилетие событий на площади Тяньаньмэнь — хороший повод порассуждать о пути, который прошла с тех пор Коммунистическая партия Китая (ныне основной внешнеполитический партнер нашей страны), и о том, какое место на этом пути занимала Россия. В самом Китае дискуссия по этому поводу табуирована, до внешних и внутренних потребителей доводится лишь мантра, что «это был мятеж кучки смутьянов и его подавление стало залогом последующего стабильного и успешного развития Китая». На постсоветском пространстве, наоборот, идут бурные дебаты о событиях на площади Тяньаньмэнь с акцентом на то, стоило ли нашей стране внимательнее приглядеться к китайскому опыту. 

Количество статей с заголовками типа «Урок, не воспринятый Россией», «Взгляд на Китай, где ГКЧП победил» или «На Тяньаньмэни Китай спасся от судьбы СССР» зашкаливает. Проблема в том, что почти все они написаны публицистами, которые слабо представляют реальное положение дел в Китае и оперируют в основном эмоциональными клише. В общественной дискуссии ощущается недостаток академических исследований, основанных на анализе документов, которые бы вносили толику адекватности и служили ориентиром для читателя, не склонного впадать в крайности.

Они есть, хотя их действительно немного. Проблема в том, что научные журналы остаются «вещью в себе» и практически не востребованы обществом. Чтобы хотя бы отчасти исправить этот пробел, подготовлена эта статья. В ее основе выводы трех научных работ, опубликованных в 2012–2016 годах. Две из них написаны Сергеем Ивановым и Александром Габуевым, еще одна — мной. Исходные работы анализировали влияние советской «перестройки» на движение за политические реформы в КНР, факторы устойчивости китайского режима в сравнении с советским, изучение в Китае опыта КПСС. Вот их основные положения.

Тяньаньмэнь и советский путь

Китай встал на путь реформ раньше, чем СССР. Это произошло во второй половине 1970-х годов после смерти Мао Цзэдуна и было связано с истощением ресурсов КНР после их предельной мобилизации в годы правления Великого Кормчего. Продуманного плана реформ — ни в экономике, ни в политике — у китайского руководства не было. Преобразования были ситуативными и противоречивыми, ясности по поводу «глубины реформ» не существовало.

Часть элиты ориентировалась на рынок и политическую либерализацию, другие — всего лишь на возврат к экономическим и политическим реалиям до культурной революции (1966-1967), ориентированным на советские образцы. Вплоть до середины 1980-х годов было неочевидно, что Китай продвинется в развитии хозрасчетных практик намного дальше, чем СССР.

В 1985 году с приходом на пост генерального секретаря ЦК КПСС Михаила Горбачева Советский Союз сам пошел по пути реформ. На первом этапе были выдвинуты три установки: «ускорение», «перестройка», «гласность». За первыми двумя скрывалась обычная для социалистических режимов модель мобилизационной модернизации. Абсолютно новой была лишь установка на гласность, которая и заинтересовала китайских наблюдателей больше всего. В Китае под ней понимали освобождение от идеологических догматов, свободу слова и, как следствие, движение к демократии.

События в СССР интерпретировались в КНР сквозь призму борьбы, идущей внутри китайской элиты по поводу курса развития страны. Противоборство между умеренно либеральной частью элиты и консервативным большинством продолжалось вплоть до тяньаньмэньских событий 1989 года и завершилось драматической победой консерваторов. Однако среди интеллектуалов и в СМИ влияние реформаторов было сильнее, что и определило мощную общественную дискуссию, в которой советский опыт политических преобразований позиционировался как ролевая модель для Китая.

Анализ китайской прессы показывает, что за несколько лет до событий на Тяньаньмэни реформы в СССР освещались в Китае почти исключительно положительно. Таким образом, авторы завуалированно поддерживали реформаторов в руководстве КПК, пытавшихся преодолеть консервативное сопротивление на пути к рынку и либерализации.

Апелляции к советскому опыту и личности Горбачева привели к тому, что лидер СССР стал необычайно популярен в Китае. Очевидцы событий на Тяньаньмэни упоминают плакаты, с которыми выступали студенты: «У СССР есть Горбачев. А кто есть у нас?», «Демократия — наша общая мечта» и «Горбачев, народ здесь, а не там».

Как писал в своих мемуарах сам Горбачев: «Пик студенческих протестов совпал с моим приездом в Пекин, но было бы, конечно, большим упрощением и просто неправдой усматривать здесь какую-то взаимосвязь, как это пытались делать многие из тысячи двухсот иностранных журналистов, съехавшихся освещать визит». Действительно, «руки Москвы» в событиях на площади Тяньаньмэнь не было, но было стечение обстоятельств, которому визит Горбачева способствовал.  

Студенческие выступления начались 15 апреля 1989 года вслед за смертью идеолога политических реформ Ху Яобана, однако к середине мая они уже сходили на нет. Большая часть студентов вернулась в студгородки, в вузах возобновились занятия. С высокой долей вероятности протесты должны были быть спущены на тормозах, тем более что руководство партии заявило о «справедливости требований студентов» и заняло миролюбивую позицию. Однако до конкретных уступок дело не дошло, долгожданный разговор с властью не состоялся, и намеченный на 15 мая советско-китайский саммит виделся лидерам студентов хорошим поводом оживить протесты.

Как считали студенты, во-первых, власти не посмеют отказаться от традиционной церемонии встречи высокого гостя на площади. Во-вторых, перед лицом иностранных журналистов, съехавшихся в Пекин, не смогут применить силу.

За два дня до саммита началась сидячая голодовка. Протесты получили поддержку населения. Движение стремительно разрасталось, в городе наступил транспортный коллапс. На площади ждали самого советского лидера; как минимум в два пекинских вуза его приглашали с лекциями о гласности и «новом мышлении».

Один из членов делегации, приехавшей нормализовать советско-китайские отношения, писал в дневнике: «Это революция. Те, кто жил в период культурной революции, говорят, что никогда не видели такого. Не случится ли так, что мы нормализуем отношения с политическими мертвецами?»

Однако оптимисты просчитались. Церемонию встречи советского лидера перенесли в терминал столичного аэропорта. Сам Горбачев на площадь Тяньаньмэнь так и не пришел. Диалог между руководством страны и студенческими лидерами провалился. Военное положение в Пекине было введено сразу же после отъезда советской делегации.

Спустя две недели протесты, к тому моменту вышедшие из-под контроля и вовлекавшие в свою орбиту все новые и новые социальные слои, были подавлены с огромным количеством жертв (от нескольких сотен до нескольких тысяч, в зависимости от источника). Повестка политических реформ была заморожена вплоть до сегодняшнего дня, при этом экономические преобразования после небольшой интерлюдии продолжились. Спустя два года выяснилось, что «политическими мертвецами» оказались не китайские лидеры, а члены советской делегации.

Почему КПК пережила 1989 год?

Сергей Иванов пишет, что кризис 1989 года стал следствием тех компромиссов и поисков оптимального пути развития страны («переходить реку, ощупывая камни»; как говорил Дэн Сяопин), начавшихся после смерти Мао. Идеология, к которой пришла Компартия к концу 1980-х годов («смесь умеренного социализма с реформизмом, названная социализмом с китайской спецификой»), оказалась «побочным продуктом внутриэлитной борьбы, но никак не продуманной и заранее программой». 

Проблемы обновленной идеологии были в ее эклектичности. Она не могла до конца объединить элиту, давала надежду на победу представителям как левых, так и правых.

При этом реформы хоть и улучшали жизнь людей в целом, но вызывали недовольство как минимум у двух социальных групп, которые и стали главной силой Тяньаньмэня. Первая группа — интеллигенция и студенты — видела, что половинчатые реформы значительно снизили их шансы на достойное будущее: рынок труда не обязательно благоволил самым умным, человек со связями мог добиться большего, чем хороший специалист.

Также реформами были недовольны рабочие, так как руководство заводов начало действовать «капиталистически»: повышать эффективность труда, увольнять и набирать сотрудников в зависимости от рыночных условий, сокращать социальные гарантии предприятий. Рабочие присоединились к протестам на завершающей стадии, очевидно даже не подозревая, что за несколько недель до этого студенты призывали правительство разогнать все госпредприятия и приступить к приватизации.

Таким образом, протесты на площади Тяньаньмэнь были столь же эклектичны и противоречивы, как и политика китайских властей в 1980-е годы. Противоборствующие группировки у власти были не против использовать запал народных выступлений для того, чтобы укрепить свои позиции. Реформаторы как минимум сочувствовали протестам и имели каналы связи с лидерами студентов — при этом данных, что протесты были ими инспирированы или организационно поддержаны, у нас нет. Консерваторы были заинтересованы в том, чтобы представить демонстрантов как маргиналов и смутьянов, скомпрометировав в глазах Дэн Сяопина и других высших партийцев саму идею подотчетности власти. При этом в критический момент элита оказалась едина, и в этом заключается главное отличие Китая от СССР рубежа 1980-1990-х.

Дело в том, что в Китае власть не была персонифицирована; с конца 1970-х существовало коллективное руководство. Все важнейшие решения обсуждались коллегиально и согласовывались с группой высокопоставленных партийцев старшего возраста (80 лет и выше). Представители властной элиты имели схожие жизненные траектории, которые нередко пересекались. Личные связи между представителями разных лагерей зачастую играли более важную роль, чем идеологическая ориентация. 

Другим козырем китайского режима стала заинтересованность Запада в сотрудничестве с ним. Даже после разгона протестов напряженность между китайскими и западными лидерами продлилась совсем недолго. Как показывают воспоминания Джорджа Буша и Брента Скоукрофта, приведенные в статье Иванова, американская позиция была двойственной: «Умеренная реакция с публичным осуждением нарушений прав человека сопровождалась секретными контактами с китайскими лидерами».

Американский президент с сожалением воспринял новость о прибытии китайского диссидента Фан Личжи в посольство США в Пекине, так как не хотел портить отношения с КНР. Санкции со стороны США и европейских стран носили половинчатый характер, а радикальные антикитайские инициативы — например, требование денонсации соглашения 1984 года о передаче КНР Гонконга — так и остались лишь словами.

Позиция Запада была основана на убежденности, что главную угрозу для него представляет СССР — даже за два года до его распада. Как следствие, китайским лидерам было позволено не заигрывать с США по внутриполитическим вопросам и проводить экономические реформы, получая поддержку капиталистического мира. Как пишет Сергей Иванов: «Всемирный банк, МВФ были открыты для Китая, и Тяньаньмэнь не смогла переломить общую благожелательную ситуацию».

Таким образом, аналогии между процессами в КНР и СССР привлекательны, но зачастую не учитывают важнейших различий между нашими странами. Китайское экономическое чудо было основано на дешевом труде, притоке зарубежных инвестиций и благоприятном геополитическом фоне, когда Запад не требовал от КПК строго соответствовать своим идеологическим нормам.

Китайская элита была гомогенной как по этническому происхождению, так и по жизненному опыту. Ее пронизывало множество ниточек личных связей (гуаньси), которые позволяли в нужный момент консолидироваться, несмотря на разногласия.

Китай мог не отвлекаться на холодную войну и гонку вооружений и не должен был поддерживать дюжину режимов по всему миру. Китайские идеологи были эклектиками, отчасти поневоле, отчасти по причине слабой теоретической подготовки — они с легкостью вписывали в свою программу любые веяния времени. КПК, пережив банкротство социалистической идеологии, стала лишь сильнее, превратившись в националистическую партию, целью которой было провозглашено возрождение национального величия. 

Ситуация в Советском Союзе по всем пунктам была обратной. Сложно не согласиться с ученым-китаеведом Владимиром Портяковым, который заметил, что «если бы Михаил Горбачев попытался расправиться с протестующими так, как это сделал Дэн Сяопин, в СССР была бы гражданская война».

К тому же у Москвы просто не было той ситуации, где она могла бы копировать пекинский опыт. Беспорядки на национальных окраинах подавлялись, а в столице что-то похожее на Тяньаньмэнь произошло лишь во время августовского путча, но тогда народ вышел для защиты законной власти, а не ее свержения. Поэтому оснований утверждать, что все проблемы гибнущего СССР можно было решить, в нужный момент приняв «мудрое силовое решение», быть не может. 

Тяньаньмэнь не были уроком для СССР, зато случившееся с Коммунистической партией Советского Союза было воспринято китайским режимом как мрачное предостережение. 

Как СССР продолжил влиять на Китай

Революции 1989 года, когда один за одним пали просоветские режимы в семи странах «восточного блока», а также распад самого Советского Союза в 1991 году должны были убедить китайских лидеров в том, что они приняли правильное решение, послав танки на Тяньаньмэнь. Два десятилетия непрерывных экономических успехов, казалось бы, стали лучшим доказательством их правоты.

Огромное число наблюдателей по всему миру оказалось в плену подобных умозаключений. Как заметил журналист Михаил Коростиков, «достижения Китая породили ощущение, что все действия его руководства были правильны и оправданны. Возникает соблазн установить причинно-следственные связи там, где их нет, в частности между стабильным развитием страны и подавлением протестов 1989 года». На этом фоне однозначно негативно стала восприниматься история КПСС, которая, инициировав широкие политические реформы, лишилась власти и самоликвидировалась.

Именно сквозь призму этого сюжета в Китае вплоть до сегодняшнего дня активно изучается перестроечный опыт СССР. Как пишет в статье «Гибель старшего брата» Александр Габуев, китайские ученые, испытав шок от распада СССР, довольно быстро перешли от простого политического детерминизма («всему виной предательство Ельцина и недальновидность Горбачева») или экономического детерминизма («развалился потому, что собирал слишком много танков») к более сложным системным моделям, учитывающим комплексы различных факторов. Среди них: экспансионизм и стремление к мировой гегемонии; траты на поддержку государств-сателлитов; коррупция среди партийной элиты; дезинтеграция связей между центральным и региональным руководством; несменяемость политической элиты; деидеологизация вооруженных сил, разрыв спайки партии и армии; планово-командный характер экономики, неспособность задействовать рыночные механизмы; протестная идентичность на национальных окраинах и рост русского шовинизма; кризис веры в партийное руководство и недоверие к официальным СМИ.

Забавно, но, зная о выводах китайской советологии, можно легко понять корни сегодняшней политики Пекина: начиная от повышения роли армии, заканчивая репрессивной политикой в национальных районах. «Почему Советский Союз утратил единство? Почему КПСС развалилась? Главная причина состоит в том, что их идеалы и убеждения пошатнулись. В итоге хватило всего лишь тихого объявления Горбачевым о роспуске КПСС — и великая партия пала», — так звучит одна из наиболее известных цитат, приписываемых нынешнему лидеру Китая Си Цзиньпину. Вероятно, корень бед КПСС он видит в идеологическом разложении и неповиновении партийному руководству, в то время как многие из выводов, которые сделали его предшественники, списаны им в утиль.

В статье 2012 года Габуев писал, что «изучение негативного советского опыта способствовало интеграции в китайскую политическую практику таких элементов, как предельный возраст для руководителей партии и страны, а также предельный срок работы на руководящих должностях (два срока по пять лет)». На тот момент казалось очевидным, что «Коммунистическая партия Китая делает ставку на коллективное руководство и применяет механизм регулярной передачи верховной власти». Сейчас, за три года до ХХ съезда Коммунистической партии Китая, на котором, согласно прежним установкам, Си Цзиньпин должен будет уступить власть очередному, шестому поколению руководителей, эти выводы кажутся фактурой из прошлого.

Во внешней политике Китай встал на тот же путь экспансионизма и милитаризации, что и Советский Союз. Экономика теряет гибкость, а идеологизация и тотальная цензура ведут к потере доверия к СМИ — лишь методы цифровой диктатуры помогают сохранить ситуацию под контролем. Во внутренней политике продолжается концентрация власти в руках «партийного ядра» — самого председателя Си. Из Конституции убрали пункт, запрещающий главе государства занимать свой пост более двух сроков. Фактически нарушено правило «67 — да, 68 — нет», что позволило семидесятилетнему Ван Цишаню занять важный пост заместителя председателя КНР, на который, по прежним установкам, должен был быть назначен будущий преемник Си Цзиньпина. Более того, явных кандидатов на роль преемника не видно и среди членов партийного Политбюро. Все это позволяет утверждать, что Си Цзиньпин твердо вознамерился сохранять власть и далее. Увы, в перспективе это приведет к тому, что Китаем будет управлять геронтократический режим. И это не исправление ошибок СССР, а их повторение.

Читайте также на Carnegie.ru: