истории

«Маяк» Роберта Эггерса: идеальный хоррор с Уиллемом Дефо и Робертом Паттинсоном

Источник: Meduza

В российский прокат вышел «Маяк» Роберта Эггерса — камерный хоррор про смотрителя маяка и его молодого помощника. Главные роли играют Уиллем Дефо и Роберт Паттинсон. Кинокритик Антон Долин рассказывает, как режиссер переносит зрителей в другую эпоху и показывает ужасы мужского подсознания.

Этот текст был впервые опубликован 20 мая 2019 года — сразу после премьеры фильма на Каннском фестивале.

Первый сеанс «Маяка» в Каннах начинался в 8:45 утра, но ровно в семь у входа в зал уже выстроилась солидная очередь, вскоре люди заполонили всю улицу. Безумному фильму — безумный зритель, все по-честному. Это всего вторая режиссерская работа молодого американца Роберта Эггерса, но его сногсшибательный дебют — мастерская, атмосферная, неподдельно жуткая «Ведьма» — помогла ему завербовать целую армию поклонников. Немалая их часть собралась в Каннах, где следующую картину Эггерса показали в самой отвязной и экспериментальной программе — «Двухнедельник режиссеров». В конце просмотра переполненный зал взорвался овациями — звучит как журналистский штамп, но гром и правда стоял нешуточный. Он превратился в ураган, когда на сцену выбежал режиссер, похожий на фронтмена какой-нибудь хэви-металлической группы, и двое его актеров — ветеран артхауса Уиллем Дефо и недавний кумир школьниц Роберт Паттинсон. Оба выглядели растерянными: при всем богатстве подобного опыта, кажется, настолько теплого приема они давно не испытывали. 

В суровом, строгом, снятом на черно-белую пленку 35 мм для старомодного «узкого» экрана (почти квадратное соотношение сторон напоминает о немом кино) фильме всего два персонажа. Это если не считать галлюцинаций, чудовищ, воспоминаний и самого Маяка, которому хочется добавить заглавную букву: ведь он обладает собственной волей и душой, а значит, выходит далеко за пределы обычной декорации и превращается в действующее лицо. Новичок прибывает на скалистый остров, где стоит Маяк, и учится непростому искусству смотрителя у старого морского волка, живущего и работающего там с незапамятных времен. Молодой (Паттинсон с обветренным лицом, безумным взглядом и основательными усами) поначалу послушен и безропотен, но понемногу проявляет норов, бунтуя против жестких требований старика и его откровенных издевок. Пожилой (Дефо, по уши заросший клочковатой бородой, хромой, злобный и, несомненно, вонючий) практикует дедовщину, тяжело пьет и не пускает сменщика в святая святых — к фонарю, ключ от которого всегда носит при себе. В какой-то момент у них завязывается нечто наподобие дружбы, но ненадолго. Жуткая погода, одиночество, алкоголь, паранойя и дурные воспоминания берут свое — и вот уже каждый из всего-то двух жителей острова мечтает отправить другого на тот свет. 

Это очень приблизительный пересказ того, что в «Маяке» можно назвать сюжетом. Прелесть фильма в том, что испортить его спойлером не получится. Возможно, Старый для Молодого — символический отец. Или материализовавшийся старый грешок. Или просто фантом. Может, это он сам в другом временном потоке (на это в картине есть несколько прозрачных намеков). Или в этом же, как в «Бойцовском клубе» или истории Джекилла и Хайда — «Маяк» вообще изрядно отдает Стивенсоном, от сундука мертвеца до «Владетеля Баллантрэ». Если они оба реальны, то как минимум один не в своем уме. А то и оба. В любом случае, режиссер щедро погружает зрителя в бездну безумия, скармливая ему фобии и желания своих героев, их сны и суеверия. Оторваться от этого зрелища, в равной степени завораживающего и отвратительного, невозможно. С одной стороны, каждый кадр тщательно выстроен и заряжен особенной энергией, как старинная фотография. С другой, иррационально зловещ — постарались оператор Джарин Блашке и композитор Марк Корвен, делающие с Эггерсом второй после «Ведьмы» фильм (и вторую уникальную вселенную) подряд. 

В «Ведьме» Эггерс и его команда показали удивительный результат. На первый взгляд прямолинейная интрига пугала сочетанием документальной обстоятельности и безумной фантазии, переданной максимально скупыми средствами. Изысканность операторской работы (картина снималась при натуральном освещении) и звукового дизайна, проработанность речи и диалогов, актерская игра — ахиллесова пята даже лучших хорроров, — выводили картину за границу жанрового гетто. Те же черты присущи «Маяку», в котором авторы настолько серьезно играют в экспрессионизм 1920-х и авангард 1970-х, что их фильм перестает напоминать стилизацию: ты будто присутствуешь на премьере «Вампира» Дрейера или «Головы-ластика» Линча. Кажется, Эггерс в самом деле сконструировал машину времени и отправился с командой снимать в другую эпоху. По меньшей мере известно, что маяк на острове они построили на самом деле, и проливные дожди и бури в фильме тоже не срежиссированные, а аутентичные. 

Основная же разница в том, что «Ведьма» исследовала женское подсознание и страхи, связанные с женщинами, а «Маяк» — слепок мужского мира со всеми его забавными и стыдными подробностями, телесными выделениями и старыми ранами, сексуальностью и импотенцией, маниями и слабостями, соперничеством и насилием, замолчанным и проговоренным вслух. Недаром же все действие разворачивается вокруг загадочного объекта желания — светящего сквозь ночь и туман фаллического символа.  

Литературные качества сценария кажутся неправдоподобными — никак не поверишь, что это написано современным американцем в XXI веке (точнее двумя, самим Робертом Эггерсом и его братом Максом). Эггерс не только прирожденный кинематографист, но и одаренный писатель, который, на счастье всем нам, экранизирует себя сам. Российским дистрибьюторам, которые наверняка появятся, лучше бы начать искать достойного переводчика — работавшего с классикой, а не киношника, — уже сейчас. Эггерс смог впитать лучшее, что знала ранняя литература США. Здесь оставили след городские легенды Вашингтона Ирвинга и сентиментальная изощренность Натаниэля Готорна, обреченная готика Эдгара По (только вместо ворона — не менее роковая чайка) и героический эпос Германа Мелвилла: одержимый старик не случайно хромает, в какой-то момент сменщик даже обзывает его Ахавом. Главный же источник вдохновения — несомненно, Говард Филлипс Лавкрафт, праотец американского ужаса, который наглядно объяснил, как тесно человечество связано с безымянными всемогущими созданиями, обитающими на дне океана. Из него родились мы все, в его же пучине когда-нибудь сгинем, и замогильную тьму его глубин не развеет никакой, даже самый мощный, маяк.