истории

«Страна — горький киндер-сюрприз, а внутри забор и ряды ОМОНа» Екатеринбургский художник Тимофей Радя — о защите городского сквера, уральском взгляде и отказе от легального паблик-арта

Источник: Meduza

Тимофей Радя — художник из Екатеринбурга, которого многие знают по тонким и остроумным уличным работам. В Петербурге он воскресил знаменитую работу Юлия Рыбакова и Олега Волкова «Вы распинаете свободу, но душа человека не знает оков», в Екатеринбурге — написал разошедшееся по соцсетям «Я бы тебя обнял, но я просто текст», в лесу в Нижегородской области установил светящиеся слова «Все это не сон». Во время протестов вокруг строительства храма святой Екатерины в Екатеринбурге Радя был в родном городе, именно он помог художнику MrBrownGreen разместить недалеко от скандального забора постер «Черти», изображающий главу РМК Игоря Алтушкина, гендиректора УГМК Андрея Козицына, губернатора Свердловской области Евгения Куйвашева и патриарха Кирилла. «Медуза» обсудила с художником защиту сквера, реакцию семьи Алтушкиных на постер и отказ от легального искусства

— Расскажите, как прошли для вас дни протеста. Как они выглядели?

— К своему счастью, я с самого начала [протестов] был в Екатеринбурге. Что интересно, я был одним из первых, кто увидел, что ночью в сквере поставили забор. Поскольку я занимаюсь уличным искусством, то я знаю, что ночь с воскресенья на понедельник — это самое тихое время, никто ничего не узнает точно. И когда я увидел там этих людей опасной наружности, человек 50-70, у меня было очень сильное ощущение, что они хотят что-то ******** [украсть], так и получилось. Вместе с [людьми, которые ставили забор] были еще вот эти боевые ребята из ЧОП РМК или из их бойцовской академии, к сожалению, на них не написано, откуда они.

На следующий день уже начались публичные события, о которых мы все читали. Мы с друзьями практически все время были около Театра драмы, с самого начала до самого конца. Очень интересно, как поменялось восприятие города из-за этого. Я часто смотрю на город как исследователь, и [в эти дни] он весь сжался и сконцентрировался, мы стали жить на этом маленьком пятачке. Потом я ехал домой и поймал себя на мысли, что мне странно видеть другие улицы, настолько я привык к Драме.

— Как проявил себя город во время самых конфликтных моментов, столкновений?

— Для меня это великое произведение уличного искусства. Возникла удивительная сплоченность, мне кажется, это такой архетип площади в греческом смысле, это настоящий офлайн, когда люди все находятся в одном месте, начинают общаться друг с другом, знакомиться. Это растворяет страх и чувство отчуждения, которым обычно наполнен большой город. Приходили очень разные люди. В иной ситуации они бы даже не смогли спокойно пройти мимо друг друга, потому что они антагонисты. Но здесь нашлась тварь пострашнее, все объединились, чтобы сопротивляться этому давлению власти и олигархов. Я бы сказал, что мы вышли на улицу и вернули себе город. Но, конечно, это только начало. Я не сомневаюсь, что все получится, потому что вижу в глазах людей решительный настрой, все готовы идти до конца и ничего не бояться.

Попы здесь — просто разменная монета. Если бы в сквере строили торговый центр или библиотеку, ничего бы не поменялось. Если пользоваться понятной терминологией, то Драма — это намоленное место. Там выросло много поколений, его невозможно отдать. Представьте, что у вас есть любимый храм и кто-то хочет его снести, чтобы построить на его месте парк, это просто невозможно.

— Сколько в этом протесте именно Екатеринбурга, уральского духа? Вы много путешествуете по стране, как думаете, можно увидеть такую сплоченность в каком-нибудь другом городе?

— Я не так глубоко знаю другие города, как Екатеринбург, поэтому сложно говорить о других. Но это абсолютно уральский выбор. Екатеринбург — это достаточно либеральный город, последние масштабные столкновения с ОМОНом здесь были 20 лет назад. Здесь не принято разгонять людей дубинками. Но поскольку нынешняя власть из другого региона, видимо, они не совсем понимают и чувствуют особенности нашего города. Теперь им приходится получать срочный спецкурс по тому, что такое Урал.

Еще важен уральский взгляд. Ты видела когда-нибудь, как люди в Екатеринбурге смотрят друг на друга? Каждый раз, когда я возвращаюсь в Екатеринбург, я поражаюсь, насколько это сильно. Этот взгляд очень острый, тяжелый, я сразу это чувствую. В этом смысле было удивительно наблюдать за тем, как тысячи людей смотрят на строй ОМОНа — и он просто плывет. Глядя в их глаза, можно было увидеть всю неуверенность планеты. (Смеется.) Что еще интересно, я никогда не видел столько сотрудников в штатском — они там кишели, как муравьи, но в то же время я никогда не видел настолько растерянных сотрудников в штатском. Это все большой сюрприз для жителей города.

— Не было ли ощущения, что сотрудники ОМОНа сомневаются в том, что делают?

— Не хотел бы говорить за них. Но когда они били людей дубинками, неуверенности я не наблюдал. Мою подругу избили уже после задержания в автобусе. Каким-то образом для себя они это оправдывают. Думаю, что в ОМОНе есть специальный отдел, который придумывает оправдания для всей этой фигни, а потом раздает их копам (Смеется.) Я бы хотел выразить уважение и поддержку всем, кто был задержан и избит полицией. Будьте здоровы, друзья, скорейшего всем освобождения. Спасибо всем, кто поддерживает Екб из других городов и стран, это придает сил.

— Что защищавшие сквер говорят о результатах протестов? Что думают про опрос?

— Все, с кем я общаюсь, сходятся во мнении, что это просто конец первого раунда. Этот трюк с опросом, я не сомневаюсь, придуманный кем-то из хороших московских политтехнологов, — цена ему две копейки. Это абсолютный абсурд. Какие могут быть опросы в стране, где даже не могут провести нормальные выборы? Поэтому все отошли в свой угол ринга и готовятся к следующему выходу.

— Постер «Черти», который в те дни появился рядом с Театром драмы, многие по ошибке приняли за вашу работу. Но автора, художника MrBrownGreen не было в городе в тот момент. Вы как-то помогли постеру там появиться?

— Я давно слежу за творчеством MrBrownGreen, очень люблю то, что он делает, наши убеждения похожи. Поэтому я попросил его нарисовать работу, а сам взял на себя ответственность за ее размещение. Мне поступают сейчас угрозы в интернете на этот счет — «разобьем **** [лицо] и даже не кулаком» — но это не удивительно, я думаю, что только песни группы «Чайф» нравятся всем.

— Долго ли постер провисел там?

— Я не следил. Но сегодня я узнал очень трогательную деталь. Оказалось, что отдирал ее со стены сын одного из организаторов строительства храма — Тимофей Алтушкин. Не знаю сколько ему лет, но он такой яркий представитель золотой молодежи. Он взял в руки совковую лопату и отодрал плакат со стены, потому что был очень зол. Мы с MrBrownGreen очень довольны, мы попали точно в цель.

[Этот постер] невероятно точный, для этого и нужен художественный язык, потому что невозможно выразить словами то, что нарисовал [MrBrownGreen], невозможно сказать лучше. Именно поэтому я обратился к нему, потому что сам я рисовальщик посредственный, но понимаю, что текст в данном случае был бы менее действенным оружием, чем визуальный образ.

— В описании одной из ваших работ есть строчка «Cтрана — это кристалл, иногда внутри что-нибудь спрятано, иногда пусто». Что по-вашему сейчас в нем спрятано?

— То, что ты процитировала, это год 2013-й, наверное. Это может звучать наивно, но зато так можно отследить путь [художника]. Сейчас я бы сказал, что страна — это горький киндер-сюрприз, внутри которого спрятан бесконечный забор и десять рядов ОМОНа вокруг. Это невероятно фантастическая картина. Я ловил себя на мысли, что невозможно поверить в реальность происходящего, что это происходит здесь и сейчас, как будто в книге Сорокина. Но если называть вещи своими именами, то мне кажется, что это настоящее предательство России со стороны власти и олигархов. Потому что они забирают будущее у молодых поколений. Люди хотят быть частью глобального мира, а их учат писать гусиным пером. Я недавно узнал, что жена Алтушкина активно агитирует за введение уроков писания гусиным пером. Это абсурд, но это реальность.

— Кажется, в последнее время, начиная с Олимпийских колец, вам интереснее заниматься металлическими конструкциями, варить слова, а не писать их.

— Для меня работа с металлом всегда была важна. Мой дед — металлург, и я думаю, что генетически мне передалась любовь к этому материалу, это очень приятно. Но где-то месяца полтора назад я понял, что абсолютно охладел к паблик-арту. То есть к возможности сделать работу в городской среде легально. Я изучил паблик-арт в Нью-Йорке, и мне показалось, что это точно такая же монументальная пропаганда, как советское монументальное искусство, просто капиталистическая, она говорит о власти денег. С другой стороны, я увидел эту пасть, которая разверзлась в Екатеринбурге: как устроено общество, что делают богатые, что остается бедным — и во мне не осталось и капли желания делать легальные работы. Я думаю, что время вернуться обратно в подвал и на время отложить электроды. Честный путь возможен, и он заключается во временности объектов. Например, если проект будет существовать только год — еще куда ни шло.

— Как Шевчук из осенних листьев Жунева.

— Да, или как губернатор Куйвашев из ментовских дубинок (смеется).

— На своем сайте вы пишете, что найти нужные слова для улицы — это как искать иголку в стоге сена. Какой из ваших проектов дался вам тяжелее всего?

— Это очень хороший вопрос. Представь, как выглядит мой поиск: у меня есть много слов и фраз, и много мест в разных городах мира. И место всегда задает контекст, одно и то же высказывание на стенах детского сада или на стене тюрьмы будет звучать по-разному. Я постоянно перебираю варианты, это здорово подстегивает неуверенность. Когда видишь, сколько существует альтернатив, бывает сложно совладать со свободой в творчестве. Не могу сказать, какая работа была самой сложной, потому что каждый раз это большой поиск, иногда проходит несколько лет прежде чем получается все связать.

— Если бы вам дали большую площадку на Драме, что бы вы с ней сделали?

— Я думаю, что, возможно, совсем скоро мы узнаем об этом.

— Вы говорили, что уличное искусство может существовать только на улице. То есть вы не хотели бы, чтобы однажды ваши работы оказались в музее, как было с Бэнкси?

— То есть ты имеешь в виду, не хотел бы я настолько низко пасть? (Смеется.) Я считаю, что это находится в каких-то околодонных областях. Мне это абсолютно не интересно.

— Ваше философское образование сильно влияет на творчество?

— Для меня было невероятным то, что пару дней назад в этом строю, который стоял перед лицом ОМОНа, я видел своих преподавателей. Людей, которые дали мне все и научили меня всему, — они тоже были там. По сути философское образование дает возможность понимать любой текст. Сложно переоценить этот навык.