В детстве Орхан Джемаль жил в окружении московских мистиков, думал, что его мать — это сестра, а еще у него было другое имя. В юности он ходил в геологические экспедиции, спасался от медведей в якутских лесах и много дрался с милиционерами. Повзрослев, Джемаль принял ислам — и стал одним из самых бесстрашных российских журналистов: он писал про войны, находясь на линии фронта, сидел в тюрьме в Сомали и водил знакомства с людьми, которых власти считали экстремистами и террористами. В ночь на 31 июля 2018 года его убили в Центральноафриканской Республике — вместе с Александром Расторгуевым и Кириллом Радченко. Спецкор «Медузы» Илья Жегулев рассказывает историю Орхана Джемаля.
«Орхан, ты что дома сидишь киснешь? Москва какая классная стала! Пошли гулять!»
Солнечным июльским днем 2018 года в гости к Орхану Джемалю завалился его старинный друг Вардан Варданян. Джемаль предложение принял — тем более что по Москве не гулял сто лет: все мотался где-то по делам. В тот день друзья обошли пешком весь центр — включая переулочки, где Джемаль провел детство. Как вспоминает Варданян, прохожие иногда косо посматривали на двух гуляющих мужчин: один — прихрамывающий бородач, одетый в футболку со спортивными полосками, другой — сутулый армянин.
— Они, наверное, думают — что за два нерусских ходят тут? И никто не догадывается, что мы с тобой два прожженных москвича, — смеялся Варданян.
Джемаль показал другу несколько новых московских памятников, — например, Цветаевой в Борисоглебском переулке, — а также подвал, куда в детстве ходил заниматься в геологическом кружке. Потом по арбатским дворикам они добрели до кафе «Журфак» — и продолжили разговор уже за столом.
— Орхан, вот в 1990-х мы здесь с тобой жили, — сказал Варданян. — Ведь могли бы так жить, чтобы у нас были квартиры здесь. И мы бы, как два старика, пили бы здесь чай или кофе, жили бы себе спокойно…
— Да, — согласился Джемаль. А потом, подумав, добавил: — С другой стороны, чего жалеть? Я что, это с собой в могилу заберу?
Варданян хорошо запомнил слова друга. Через сутки Орхан Джемаль улетел в командировку в Центральноафриканскую Республику, которая стала последней в его жизни. За свои почти 52 года журналист не раз был в миллиметре от смерти — но до того всегда обманывал судьбу.
Одна из последних фотографий Орхана Джемаля. 25 июля 2018 года
Архив Вардана Варданяна
Человек с половиной бороды
Перед фотографом в ателье на Фестивальной улице на севере Москвы сидел странный юноша. Он был в пиджаке, но под пиджаком было голое тело. Он был абсолютно лыс — и при этом бородат, но только на половину лица: другая половина была гладко выбрита. Дело было в начале 1980-х — и молодой человек пришел фотографироваться на советский паспорт; фотограф, пожав плечами, нажал на кнопку затвора.
С готовой фотографией юноша пришел в отделение милиции, но там такое изображение вклеивать в паспорт отказались. Это была не первая попытка — до того молодой человек уже приносил фотографию с голым торсом. Милиционеры посоветовали ему побриться и надеть галстук — «тогда точно примем». В третий раз на фотографии юноша действительно был в пиджаке и галстуке — но без рубашки и в парике. Как вспоминает Вардан Варданян, после этого милиционеры устали спорить — и вклеили снимок в паспорт будущего журналиста Орхана Джемаля. Правда, имя в этом паспорте значилось совсем другое: Юрий Константинович Волков.
Отцу журналиста Гейдару Джемалю, который впоследствии станет видным исламским общественным деятелем, было всего 19 лет, когда у него и его жены Елены родился сын. Родители были молоды, к тому же Гейдара ровно тогда отчислили из университета — и в итоге ребенка отдали на воспитание бабушкам. Более того: чтобы не возникало лишних вопросов, мальчику решили и вовсе не говорить, кто его настоящие родители; фамилию он тоже получил от бабушки по материнской линии — Волков. «Они его не бросили, просто у молодых была своя жизнь, когда воспитанием заниматься не успеваешь, — рассказывает Варданян. — Орхан думал, что бабушка — это мама, а маму считал своей сестрой: так ему говорили». Правду он узнал уже совершеннолетним.
Орхан вырос в богемной среде. Его бабушкой по отцу была Ирина Шаповалова-Амилахвари — наездница и дрессировщица диких зверей, дочь директора Малого театра и замминистра культуры СССР. «Ее номера [в театре Натальи Дуровой] со львом Амоном, рысью Мерси и енотом-полоскуном, хитрой обезьянкой неизменно вызывают восторг малышни», — писали о ней в прессе.
Как говорит друг Джемаля, журналист Максим Шевченко, Орхан «вырос с этой рысью, а со львом в детстве даже играл». В школьном возрасте он начал чаще общаться с матерью — Елена Джемаль к тому времени жила с Евгением Головиным, поэтом, писателем и одним из самых популярных московских мистиков. Головин писал книги, издавал журналы, активно занимался музыкой — песни на его стихи исполняла группа «Центр», а позже, уже в 1990-х, Вячеслав Бутусов с бывшими музыкантами «Кино» (критика восприняла пластинку с текстами вроде «Ты будешь трупы щекотать, и будут трупы хохотать!» неоднозначно).
И сам Головин, и Елена и Гейдар Джемаль входили в так называемый Южинский кружок, сформировавшийся вокруг писателя Юрия Мамлеева, — его участники изначально собирались в квартире Мамлеева в Южинском переулке на Патриарших и обсуждали эзотерику, оккультизм и прочие явления, посторонние для советской реальности. «Люди, собиравшиеся там, называли себя „шизами“ или „шизоидами“, — рассказывал еще один член кружка, журналист Игорь Дудинский. — Можно было увидеть такую картину — входит профессор в пиджаке и галстуке, его поддерживают под руки два бомжа. И он с этими бомжами ведет диалог, причем они в плане интеллектуального потенциала ни в чем ему не уступают».
Елена Джемаль не встраивалась в советское общество, как и ее первый муж, — сам Орхан говорил, что она была даже радикальнее отца, и называл ее «настоящим отрицаловом». Из принципа Елена никогда не работала на государство — и большую часть жизни прослужила регентом церковного хора. Впрочем, и к официальной церкви она относилась без пиетета. «Она была очень ядовита по отношению к попам, — рассказывал Орхан. — Совершенно антиклерикальный человек, причем очень верующая и внутри религии находящаяся».
«Отрицаловом» рос и Юрий Волков. В школьные годы он увлекся геологией — стал ходить в кружок и ездить в экспедиции; как вспоминал потом — прежде всего чтобы сбежать в другую жизнь из обычной советской. «[Вокруг] тухловатое было пространство. И геология — это был такой своего рода для многих эскапизм, — объяснял он годы спустя. — Тайга — закон, медведь — хозяин. И вот ты на полгода исчезаешь из [советского] пространства, из этих норм и правил — делаешь какое-то свое дело, живешь очень ясной и понятной жизнью».
«Уходя в лес, сидя у костра, мы максимально старались освобождаться от государства, — подтверждает Варданян, который ходил с другом в совместные экспедиции, познакомившись с ним в институте после армии. — Вот это братство, костер, палатки, байдарки, горы — это другая реальность, в которую мы уходили».
Геолог
Как рассказывает Варданян, молодой Юрий Волков отличался от будущего Орхана Джемаля — это был человек дерзкий, буйный, любивший кутежи и драки. «Был такой период в его жизни, в 80-е, когда бухал он очень сильно, — говорит Варданян. — Он мог выпить сколько угодно, здоровья ему хватало. Но никогда в жизни он не напивался „в дрова“, чтобы не стоять на ногах». Цель была не столько в состоянии опьянения, сколько в веселье и поиске приключений — причем пострадавшей стороной в этих приключениях обычно оказывались сотрудники правоохранительных органов.
«Как-то раз сидели, выпивали, и тут он говорит — пойдем к отделению милиции, найдем кого-нибудь», — вспоминает Варданян. В тот раз никого найти не удалось, но, по словам друга Джемаля, драки с милицией у него случались часто. «В другой раз он, уже сидя под арестом, зажал голову милиционера в решетку, украл ключи у него из кармана, вышел, а мента побил, — продолжает Варданян. — Конечно, его скрутили. Когда мы пришли его выкупать, цена сильно поднялась». Джемаль играл с огнем — но, как ни странно, обошлось без уголовных дел. «Честная драка мужская: он побил, его побили, — объясняет Варданян. — Хотя по закону можно было оторванный погон пришить к делу и человека посадить».
«Да, ментов он дико не любил, у него было к ним какое-то буквально дагестанское отношение, — говорит еще один друг и коллега журналиста Степан Кравченко. — То есть он просто не воспринимал их как людей. Считал, что со всеми можно договориться, кроме ментов — они были выделены в какой-то отдельный субстрат». Шевченко считает, что Джемаль полицейских «презирал, как нормальный потомок своих предков голубых кровей» — но не всех: «К честным ребятам он относился нормально. Но считал, что прикрывающийся погонами для реализации комплексов человек, зарабатывающий рэкетом и насилием под прикрытием погон, заслуживает осуждения». Когда Джемаля однажды спросили, что ему больше всего не понравилось в Дагестане, он прямо ответил: «Милиционеры».
Будущий журналист вообще с самой юности любил играть с судьбой — и потасовками с милиционерами дело не ограничивалось. Он много занимался экстремальными видами спорта: альпинизмом, спелеотуризмом, прыжками в воду с большой высоты. Один из них, по словам подруги Джемаля Надежды Кеворковой, чуть не закончился смертью. «Однажды он прыгнул на параплане с какой-то знаменитой крымской скалы и разбился весь, — рассказывает Кеворкова. — Его буквально склеивали по кусочкам. Ему сказали: если ты хочешь восстановить чувствительность руки, тебе нужно заняться фортепиано. И он правда научился играть».
В 1984 году Джемаль поступил в Московский геологоразведочный институт, — а через год его призвали в армию. Вернулся он, когда в стране уже вовсю шла перестройка, — и быстро начал заниматься журналистикой: кто-то из знакомых устроил юношу на телевидение — в отдел, который делал программы «Здоровье» и «Мамина школа». Как потом вспоминал сам Джемаль, знаменитая советская ведущая Юлия Белянчикова с симпатией относилась к юному помощнику режиссера, который тогда как раз восстанавливался после неудачного прыжка. Как-то раз, когда они разговаривали о работе, Джемаль попытался одной рабочей рукой завязать шнурок — и в итоге ему помогла ведущая. В спину юноша услышал: «Не знаю, кто это, но шнурки ему сама Белянчикова завязывает».
Джемаль окончил университет и некоторое время профессионально занимался геологией — выезжая в экспедиции, которые длились по несколько месяцев. Например, в Якутию: на территории Анабарского щита они искали редкие радиоактивные элементы. Однажды, оказавшись один в лесу, Джемаль столкнулся с медведем — чтобы спастись, он забрался на дерево и стал стрелять в воздух, привлекая внимание напарника. Медведь ушел.
Журналист на бронетранспортере
Перестроечное время и последовавшие за ним годы Джемаль называл «самым прекрасным периодом жизни страны»: «Вокруг [были] поэты, художники, бандиты, коммерсанты». Самый прекрасный период был еще и довольно опасным — как впоследствии вспоминал журналист, в те годы он часто «впутывался в какие-то жуткие истории». После одной из них (подробностей он не рассказывал) ему даже пришлось сбежать в Алжир — в 1994 году, когда ему было 28 лет, он поехал туда как топограф: возглавил экспедицию, которая изучала местные пещеры по заказу украинского Института спелеологии и карстологии.
В тот момент в Алжире бушевала гражданская война. Из Африки Юрий Волков вернулся уже Орханом Джемалем: таким, каким его впоследствии начали узнавать коллеги-журналисты. Он стал верующим мусульманином — бросил пить, начал соблюдать намаз и размышлять о Боге. Что именно повлияло на его мировоззрение, «Медузе» установить не удалось.
Как вспоминает Варданян, когда они встретились после Африки, он привычно спросил у друга, что он будет пить, — на что тот ответил, что больше алкоголь не употребляет. «Мне очень тогда понравилось, что он принял ислам, — говорит Варданян. — Я сам верующий [христианин] — и он стал религиозным. Несмотря на разные религии, мировоззренчески мы тогда стали более близки. Он более серьезно стал к жизни относиться, чего раньше не было».
Тогда же Джемаль сблизился с отцом — и решил поменять не только имя и фамилию в паспорте, но и профессию (как он сам рассказывал, Гейдар Джемаль посоветовал ему «успокоиться» и заняться «видом деятельности, оставляющим много свободы»). Через отца он приобрел и новых друзей: например, много общавшихся с ним журналистов Максима Шевченко и его жену Надежду Кеворкову. Как вспоминает Шевченко, Джемаль-младший начал заходить к ним в редакцию «Независимой газеты», чтобы поиграть в компьютерную игру Heroes of Might and Magic II.
Тогда же Джемаль всерьез вернулся в журналистику. Отец сперва привел его к приятелю по Южинскому кружку Дудинскому — тот в те годы работал в газете «Мегаполис-Экспресс», одном из первых российских таблоидов, который славился самыми дикими выдуманными материалами. Там Джемаль не прижился — хотя, как рассказывает Варданян, успел сочинить несколько историй, «как кто-то в пещере брата съел», причем героям своих текстов он давал имена знакомых (сам Дудинский в разговоре с «Медузой» материалов Джемаля не вспомнил). Со следующим местом работы помог Шевченко — так Джемаль стал писать для религиозного приложения к «Независимой газете».
Ингушетия, 2010 год
Ирина Воробьева
Впоследствии места работы журналист менял часто: не мог и не хотел скрывать свое небезразличное отношение к той или иной стороне конфликта — и готов был ради тех, кто, с точки зрения Джемаля, был прав, поставить под угрозу собственную жизнь. Работая в «Новой газете», он специализировался по Северному Кавказу — и познакомился с боевиками-ваххабитами, которых считал борцами за свою свободу. Как и его отца, Джемаля не раз обвиняли в том, что он поддерживает экстремальные формы ислама. Сам он называл себя суннитом — но считал, что ислам един, и рассказывал, что в мечети, где сунниты с шиитами молились в разных частях здания, он демонстративно вставал между ними.
Джемаль быстро стал одним из немногих журналистов, которых считали за своего люди с оружием, конфликтующие с властями. Нередко это приводило к рискованным ситуациям. Когда в 2005 году Джемаль, будучи уже журналистом газеты «Версия», приехал освещать события в Нальчике, — по версии властей, на город напали исламисты, — местные милиционеры, прочитав его рабочие записи, решили его убить. Журналиста привезли в участок, избивали ногами — и только вечером следующего дня милиционеры внезапно извинились и отпустили Джемаля: видимо, потому, что все это время главный редактор «Версии» Анна Бокшицкая писала о похищении сотрудника и обрывала телефоны представителей силовиков.
«Орхан на хвосте постоянно притаскивал каких-то личностей, с которыми мы иначе никогда и не пересеклись бы, людей из совершенно другого мира, — рассказывает Степан Кравченко, ставший редактором Джемаля на его следующем месте работы, в российской версии журнала Newsweek. — У нас [в редакции] были и чеченские, и ингушские оппозиционеры. Перед тем как чеченский батальон „Восток“ расформировали и разгромили, они приходили к нам в офис, мы пили чай, курили, смеялись. Это была параллельная реальность».
В 2008 году именно с людьми из батальона «Восток» Орхан Джемаль поехал в Южную Осетию освещать войну с Грузией — просто попросил Сулима Ямадаева взять его с собой. Из всех военных командировок Джемаля эта была, пожалуй, единственной, где он был на стороне официальной Москвы. О тех событиях журналист потом написал в книге «Хроника пятидневной войны». «Ежедневно со мной связывался мой шеф Степан Кравченко, — несмотря на войну, грузинский роуминг работал как часы, — вспоминал Джемаль. — Степан ультимативно требовал, чтобы я вернулся… Все последующие дни я беззастенчиво врал ему, что пытаюсь выехать из Цхинвали во Владикавказ… На самом деле я действительно покинул Цхинвали, но двигался не на север, в Россию, а на юг, в Грузию. И сидел не в жигуле-попутке, а на броне трофейной БМП: чеченцы захватили ее у грузин». В какой-то момент редактор позвонил Джемалю сразу после боя в одном из приграничных грузинских сел — журналист начал рассказывать, что почти добрался до Владикавказа, как вдруг в трубке раздался голос канонады. Кравченко к тому моменту давно уже все понял — и просто попросил подчиненного быть осторожнее.
Именно на войне Джемаль чувствовал себя на воле. «Я привык к войне, где можно голоснуть вертолет [и попросить]: „Братишка, подбрось“, где не нужны деньги, документы, — говорил он сам. — К войне привыкаешь быстро, война — это свобода». Как объясняет Шевченко, бытовуха повседневной жизни Джемаля угнетала: «Квартира, квартплата, бессмысленное течение времени… А там ты рискуешь, делаешь ставку на мгновение. Конечно, в нем было это присущее только исключительным аристократическим личностям ощущение „есть упоение в бою и бездны мрачной на краю“». По словам бывшего главного редактора «Новой газеты» Дмитрия Муратова, которого Джемаль считал своим учителем, Орхан относился к войне как к способу обновления мира. «Мне не близок этот взгляд, но он у него был обоснован, — говорил Муратов. — Он не был создателем войн, он искал в них проявление духа».
В следующий раз Джемаль поехал на войну в 2011 году — в Ливию: сперва как сотрудник «Дождя», потом — как корреспондент газеты «Известия», которой к тому времени владел основатель Life.ru Арам Габрелянов. Он освещал борьбу Каддафи с повстанцами — и, разумеется, он оказался на стороне вторых. «Ему нравились антикаддафисты, он считал, что они за правое дело выступают, и путешествовал в основном с ними, — вспоминает Кравченко, который после закрытия российского Newsweek продолжал оставаться близким другом Джемаля. — Орхан был со стороны повстанцев, с ними сдружился и как-то очень радостно все происходящее [в Ливии] воспринимал. Мне кажется, в тот момент он еще более, чем обычно, потерял какое-то хладнокровное отношение к действительности, к тому, что все это какие-то акторы, за которыми ты просто следишь и записываешь это на подкорку. Он как-то стал с этим сливаться».
Войска Каддафи оттесняют повстанцев на восток
Телеканал Дождь
Работавшая в Ливии врач Ирина Казмина познакомилась с Джемалем во время его первой командировки — после чего они начали общаться по электронной почте. «Была одна фраза в переписке, которая растопила мое сердце, — вспоминает Казмина. — Он написал: у меня ощущение, что я пишу близкому другу. И сразу где-то потеплело, хотя я его видела раз в жизни». Вскоре Джемаль приехал в Ливию снова и сразу отправился на передовую, откуда вскоре началось наступление повстанцев на столицу Ливии Триполи. Напарник журналиста, фотограф Сергей Пономарев, оказавшись на фронте, быстро потерял Джемаля из вида — тот ушел далеко вперед к линии огня.
Оказавшись в самом пекле, Джемаль принялся фотографировать происходящее — и тут почувствовал, что у него подломилась нога, и увидел, как под ней расплывается лужа крови (так он позже рассказывал эту историю Казминой). Решив, что умирает, он начал читать предсмертную шахаду — в этот момент к журналисту подскочил пулеметчик, которого он фотографировал, сорвал с головы куфию и наложил на ногу Джемаля жгут.
Тем вечером Казмина ждала российских журналистов в гости — но они так и не появились. Следующий день в ее больнице выдался особенно тяжелым — началось наступление на Триполи, и раненых везли бесконечной чередой. «Хирургов не хватало, [раны] зашивали прямо в палатах», — вспоминает врач. Когда у нее наконец нашлось время пообедать, ее отыскала соседка, которая принесла ей рюкзак: оказалось, что его просил передать Казминой Джемаль, лежавший с ранением в госпитале неподалеку.
Казмина побежала к другу — и нашла его в больничном коридоре: «Жгут на ноге, бледный. Лежит, молчит себе спокойно, как будто просто полежать пришел». Операцию Джемалю, как говорит Казмина, поначалу делать отказывались — врачи считали, что журналиста можно спасти, только ампутировав ногу, — но она все-таки уговорила их рискнуть. Продолжил лечение Джемаль уже дома у врача, где скрашивал ей досуг историями из своей жизни. «Чего он только не рассказывал! — вспоминает Казмина. — Как он в Афганистане с талибами проходил блокпосты американцев. Как сидел в Сомали в тюрьме, подружился со своими тюремщиками — они курили ночью косячки. Знаете, у меня это вызывало восторг, как будто я читала какую-то хронику приключенческую. Причем все это как-то легко, с юмором. Человек заново это переживал — и радовался всему, включая сомалийскую тюрьму».
Через две недели забирать Джемаля из Ливии приехал Максим Шевченко — он договорился, чтобы Джемалю предоставили самолет до Австрии, а владелец «Известий» Габрелянов оплатил лечение сотрудника в местной клинике (государство журналисту помогать отказалось). Из Австрии Джемаль продолжал писать письма Казминой: например, присылал подстрочники стихов участников движения «Талибан» или рассказывал историю мятежа на шхуне «Баунти», участники которого в конце XVIII века высадились на одном из островов на Таити и организовали там свое государство. Журналист мечтал снарядить туда экспедицию.
Сын
Гейдар Джемаль никогда не скрывал от друзей, что у него растет сын, и рассказывал многим о своем эксперименте с «подменой» родителей. «Мы все время говорили Гейдару: представляешь, какая ломка психики будет [у Орхана], когда он вырастет и узнает правду?» — вспоминает друг семьи Джемалей Игорь Дудинский.
Впрочем, сам Орхан никогда не говорил публично об этом опыте и не критиковал отца, считая, что ему «вообще повезло с родителями». «Обычно бывает так: пока [ты] ребенок — мама главная. Потом — когда подросток, отрок, юноша — влияет отец, а дальше он утрачивает влияние. У меня не так, — говорил Джемаль. — Отец на меня влиял до самой своей смерти [в 2016 году], являлся ориентиром интеллектуальным и духовным. И это было не в силу традиции — он обладал определенным превосходством над очень многими людьми. Он был фантастический собеседник. Можно было с ним обсудить специфику шариатских проблем, а можно — теорию относительности». В этом, кстати, Орхан был похож на отца — о том, что с ним было очень интересно разговаривать, вспоминают почти все, кто знал журналиста.
Как рассказывает Вардан Варданян, мать с Орханом всегда была сдержанна — и даже когда Орхану рассказали правду о родителях, внешне не проявляла к нему нежности, только в его отсутствие рассказывая подругам, как гордится сыном. «Орхан это очень болезненно переносил. На самом деле, хоть она этого не показывала, у нее были чувства к Орхану, — говорит Варданян. — Именно поэтому она ему оставила квартиру, хотя Орхан туда так и не переехал. Хотел отдать отчиму, а тот не взял — в итоге в квартире после смерти мамы [в 2005 году] жила мамина подруга, и он никогда не просил ее заплатить. Хотя ему были очень нужны деньги — особенно в последние годы». По словам друга Джемаля, журналист вообще был совершенно равнодушен к материальным ценностям. Однажды он сумел скопить 8 тысяч долларов и хотел купить автомобиль — но когда узнал, что у поэта и издателя Ильи Кормильцева нашли рак, не задумываясь, отдал все сбережения на лечение, хотя они с Кормильцевым даже не были близкими друзьями. Кормильцев вскоре умер в лондонской клинике.
Орхан Джемаль родился, когда его родители были студентами, — и сам встретил свою первую жену Марину, когда учился в университете. Как говорит Варданян, первый ребенок — сын Женя — у них родился, когда Джемалю было 18 лет; как и когда-то самого Юрия Волкова, его отдали на воспитание бабушке и дедушке. Те вскоре после распада СССР переехали вместе с внуком в США — и в следующий раз отец с сыном связались только через много лет. «Орхан с ним встречался, общался, пытался сблизиться с ним, но он уже был довольно взрослый, — говорит Варданян. — Близкими они так с Женей и не стали».
Придя в начале 2000-х в «Новую газету», Джемаль встретил там журналистку Ирину Гордиенко, которая, как и Джемаль, специализировалась на освещении Северного Кавказа. Вскоре они поженились. «Ира была главной встречей в его жизни, потому что у них было полное совпадение, — говорит подруга семьи Кеворкова (сама Гордиенко отказалась говорить с „Медузой“). — Они невероятно дополняли друг друга. Это женщина, которая могла войти к страшным палачам, к диким, безумным ментам, когда эти менты убивали все, что движется, и совершенно бесстрашно, в полном одиночестве обличать их и требовать у них данные. Эти два субъекта стоили друг друга в полной мере». У них вообще было много общего — они даже оба водили мотоцикл.
В 2005 году у Джемаля и Гордиенко родился сын Мансур, с которым отношения сложились куда лучше, чем с первым ребенком, — однако через несколько лет семья стала распадаться. Они часто ругались, друзья пытались их мирить — но в 2011 году Гордиенко подала на развод. Именно в это время Джемаль поехал в Ливию. «В Ливии он откровенно хотел, чтобы его убили, — говорит Шевченко. — Орхан поехал искать красивой смерти». Редактор Джемаля Степан Кравченко подтверждает: развод стал во многом переломным моментом. «После этого количество его опасных командировок стало расти, — рассказывает он. — Было видно, что он пытается себя буквально запихнуть в каждую возникающую горящую точку, и по крайней мере мне было понятно, что он отчасти преследует какие-то терапевтические цели. Это помогало ему отвлечься от внутренних переживаний».
После развода самым близким Джемалю человеком стала Олеся Емельянова, бывший бильд-редактор российского Newsweek. При каждом удобном случае он говорил ей: «Не бойся, умирать не так страшно».
Дорога в Бамбари
Казалось, что тяжелое ранение в Ливии, после которого Джемалю пришлось долго восстанавливаться и ходить с тростью, повлияет на его энтузиазм по поводу горячих точек. Однако как только в 2014 году начался конфликт на Востоке Украины, журналист немедленно договорился о том, чтобы поехать туда от журнала Forbes — и делать видеорепортажи. В одну из командировок вместе с ним поехал и Шевченко. «Меня поражало, как он ходил под взрывами мин и приговаривал: „Ох, хорошо! Интересно!“ — вспоминает друг Джемаля. — А я лежал в канаве и молил бога, чтобы все это закончилось».
Однажды Джемаль чуть не погиб прямо на глазах у Шевченко — потому что хотел сделать красивый кадр (как рассказывает Кравченко, Джемаль в тот момент увлекся военной фотосъемкой — «ему не давали покоя лавры Роберта Капы»). «Он лежал на перекрестке и хотел заснять, как красиво взрываются мины справа и слева, — вспоминает Шевченко. — Я заполз за липу, кричу: „Орхан, сюда“. Тут он на меня посмотрел и все же отвлекся, с палочкой дошел до моего укрытия. И ровно в это время на тот пятачок, где он только что ловил кадр, прилетел снаряд». Впрочем, по словам Шевченко, на отношение Джемаля к происходящему это никак не повлияло: «У него переживание под названием страх просто отсутствовало».
В 2016 году умер Гейдар Джемаль. Орхан тяжело переживал смерть отца — как рассказывает Кеворкова, после похорон он месяц вообще не выходил из дома. «У него была такая ужасная присказка, которую я ненавидела: „Как дела?“ — „Жив пока“, — вспоминает подруга Джемаля. — А тогда он вместо „жив пока“ сказал: „Знаешь, я месяц не выходил из дома, просто сил не было. Мог умереть с голоду, потому что продукты кончились, видеть я никого не хотел и разговаривать ни с кем не хотел“». Впрочем, как говорят и Кеворкова, и Варданян, к Джемалю все-таки заходили друзья — и приносили еду.
Несмотря на войну в Донбассе, с работой у Джемаля становилось все хуже. Чаще ему не заказывали материалы, а приглашали экспертом в телевизионные ток-шоу: защищать ислам или крымских татар. Денег за участие в программах Джемаль не брал принципиально — хотя их ему и правда стало не хватать.
Шевченко, который, по его словам, в последнее время «финансировал» своего друга и давал ему денег на жизнь, рассказывает, что Джемаль много куда пытался устроиться на работу — включая даже Russia Today, — но у него не получалось. «Я думаю, что здесь какая-то комбинация факторов, — рассуждает Степан Кравченко. — С одной стороны, его немножко побаивались, потому что в первую очередь он был пассионарием, а не журналистом. Хрен его знает, что с ним будет, что он сделает. Ты его пошлешь куда-нибудь, а потом на твоих руках кровь, не дай бог. Или какие-то проблемы. Осторожные СМИ в целом старались хеджировать риски. Во-вторых, в медиа стало меньше денег. А в-третьих, информационная полянка так мутировала, что уже можно фигачить материалы про войну из Москвы или из Лондона — и их будут кушать точно так же или даже больше, чем если ты пошлешь туда большого автора, который напишет сагу. Его время, оно немножко ушло, он поздно для этого родился, мне кажется».
В 2016 году Джемаль снова сделал сюжет для «Дождя» — нашел в Турции дагестанцев, которых разыскивает Интерпол, и поговорил с ними. «Я начинаю отсматривать видео — там сидят на диване в рядок какие-то люди, — вспоминает тогда принимавший этот репортаж в качестве редактора „Дождя“ Родион Чепель. — К каждому из них подходит Орхан, целует, говорит: „Здорово, брат, как дела?“ Такой подход к работе с источниками впечатлял, но монтировать это было невозможно — статичная скучная картинка». В итоге, чтобы сюжет получился, пришлось объяснять Джемалю, как нужно снимать. «Он не просто не спорил, а принимал критику с благодарностью, — рассказывает Чепель. — Я не встречал человека, даже в зрелом возрасте настолько готового учиться и воспринимать новое».
«Дождь»
В 2017 году Чепель сотрудничал с «Центром управления расследований» — изданием, которое финансировал Михаил Ходорковский. Они вместе сделали документальный фильм про Игоря Сечина. Следующий большой проект решили посвятить Евгению Пригожину — «повару Путина», следы которого к тому времени обнаружили и в хакерских атаках на американскую избирательную систему, и в деятельности российских частных военных компаний в Сирии.
Последним должна была быть посвящена отдельная часть расследования — и у Чепеля возникла идея привлечь Джемаля: сначала как эксперта, а потом и как корреспондента, который мог бы вместе с оператором поехать в Сирию. Правда, оператора долго найти не удавалось — и поэтому главный редактор ЦУР Андрей Коняхин решил посоветоваться с режиссером Александром Расторгуевым: на его документальных проектах обычно работали самые смелые. Узнав о проекте, Расторгуев неожиданно загорелся им сам; вместе они решили, что будут снимать путешествие Джемаля в Сирию — и основным героем в кадре будет именно журналист.
Дело было за малым: попасть в Сирию. Первый план предложил сам Джемаль: въехать со стороны Ливана на велосипедах, изобразив туристов, — на севере страны они по-прежнему бывают. Коняхин даже успел согласовать с Ходорковским бюджет, который предусматривал закупку велосипедов, — но потом от этой идеи все-таки отказались. Пытаясь найти человека, который мог бы предложить более безопасный сценарий поездки в Сирию, Чепель и Расторгуев разными путями вышли на Кирилла Романовского — военного корреспондента, который много работал в Сирии, а до того — в Донбассе. Чепелю его посоветовал Аббас Джума, сириец, работающий на федеральные каналы (Джуму, в свою очередь, посоветовал Джемаль). А Расторгуеву, по словам Коняхина, — подруга из Гамбурга: она подружилась с журналистом, когда он восстанавливался в Германии после операции (у Романовского онкологическое заболевание).
В апреле журналисты связались с Романовским и рассказали ему, что журналисты собираются снимать фильм о ситуации в Сирии (наемники и ЧВК «Вагнер» не упоминались). В тот момент Романовский был в командировке как раз в Сирии — под Хомсом — и проконсультировать Чепеля не мог. Однако Коняхин начал сомневаться, нужно ли вообще с ним советоваться: было понятно, что Романовский прекрасно разбирается в сирийских делах, но главу ЦУР смущало, что работает Романовский на сайте «Федеральное агентство новостей», который регулярно предпринимает информационные атаки на «оппозиционные СМИ» и который неоднократно связывали с Евгением Пригожиным.
Время шло. К концу весны жизнеспособного сценария командировки в Сирию так и не было — риски делали ее попросту неоправданной. И тогда группа создателей фильма придумала другой вариант — поехать в Центральноафриканскую Республику.
Незадолго до этого появились первые публикации о том, что ЦАР — новая область интересов Пригожина: близкие ему компании занимаются там золотодобычей, а, предположительно, связанные с ним наемники помогают тренировать местные войска и охраняют чиновников. Первый план снова предложил Джемаль — идея была в том, чтобы приехать в страну под видом орнитологов, изучающих африканскую фауну, и, возможно, даже нанять российских наемников в качестве охраны. Джемаль предлагал этот сценарий на полном серьезе — и сейчас Коняхин говорит, что жалеет, что журналист не настоял на своем.
В итоге решили действовать более традиционным образом — найти в ЦАР фиксера, который помог бы россиянам со съемками. Расследователи пытались связаться с местными корреспондентами, работающими на французские СМИ, те предоставляли свои контакты, но процесс шел медленно. Тем временем Романовский вернулся из Сирии и сам позвонил Расторгуеву, сказав, что готов встречаться. 25 июня журналисты ЦУР и ФАН наконец увиделись (Джемаль на ту встречу по своим причинам доехать не смог).
По словам Коняхина, Романовский осведомился, правильно ли он понял, что «либералы решили снять кино про войну». В ответ на это Коняхин прямо сообщил, что ЦУР делает расследование про Пригожина, — и спросил: «Для тебя это нормально? Нет конфликта интересов?»
Романовский в ответ заявил, что ему идея нравится, — и даже сказал, что «завидует». По словам Коняхина, во время встречи военкор ФАН обаял всех. Он сыпал информацией по Сирии: рассказывал, через какие блокпосты нужно ехать, что и кому нужно говорить, даже обещал поехать вместе с группой и помочь журналистам на месте. Когда его спросили о возможном фиксере в Африке, он посоветовал своего знакомого — Мартина. Тот отказался говорить по телефону, сославшись на связь, — зато сразу начал высылать в мессенджере данные про гостиницу, дом и расценки. «Мартин был очень готов помогать и предоставлял детальную информацию — в отличие от всех остальных [собеседников в ЦАР], — объясняет Коняхин. — Наша бдительность была усыплена тем, что мы были на встрече с Романовским и доверяли друг другу».
Коняхин хотел, чтобы в Африке снимал сам Расторгуев, но режиссер сказал, что оператор из него плохой, — и предложил позвать своего знакомого Кирилла Радченко. Кроме того, режиссер сказал Коняхину, что в экспедицию поедет еще и издатель «Медиазоны» и продюсер группы Pussy Riot Петр Верзилов. По словам Коняхина, эту идею Расторгуев объяснил так: «Где Верзилов — там и праздник». Верзилову даже забронировали билет — но 15 июля он вместе с несколькими активистками Pussy Riot выбежал на поле «Лужников» во время финального матча чемпионата мира по футболу, получил за это 15 суток ареста и тем самым спас себе жизнь.
Когда авторы идеи впервые рассказали Джемалю про командировку в ЦАР, тот ответил кратким аудиосообщением: «Шикарно», — а потом начал рассказывать веселые истории про Африку. Олеся Емельянова вспоминает другое: «Когда мы строили какие-то планы на дальнейшее будущее, он часто говорил: „Если я вернусь из Африки. Это очень страшное место, оттуда далеко не все возвращаются“».
20 июля они встретились в последний раз — Емельяновой нужно было уезжать из Москвы по своим делам; до вылета Джемаля в Африку оставалась неделя. «Я тебе скажу честно, шансы, что выживу, 50 на 50», — сказал Джемаль. Емельянова вспоминает, что ей стало не по себе: уезжая в предыдущие рискованные командировки, Орхан никогда такого не говорил.
За несколько часов до вылета лучший друг Орхана Вардан Варданян, как всегда, зашел к нему, чтобы помочь собраться. У них издавна была такая традиция: Вардан проверял, не забыл ли что-нибудь Орхан, но в этот раз что-то было не так. «Орхан сидел никакой, болел, — вспоминает Варданян. — Апатия какая-то. „Ничего не хочу. Никуда не хочу“. Я говорю: крепкий чай, кофе попей, встряхнись; тебе надо собраться. Но он так и не стал [этого делать]. Я посидел часик и ушел».
Дальнейшее известно. Фиксер Мартин поначалу перестал выходить на связь — уже на следующий день после прибытия в ЦАР, 29 июля, Джемаль просил Емельянову помочь с поисками надежного англо- или русскоговорящего человека, сказав, что «мы пролетаем с фиксером». В тот же день он написал последнее сообщение Ирине Казминой: «Рассказывал, что страна жутковатая, снимать довольно сложно, все требуют взятки, и вообще все довольно мрачно, ему не нравится».
Мартин в итоге начал отвечать на сообщения, но встретиться с ним Джемалю, Радченко и Расторгуеву так и не удалось. 30 июля водитель, присланный фиксером, повез журналистов из столицы ЦАР Банги в город Бамбари, где Мартин обещал их встретить; поздним вечером того же дня россиян убили. Как выяснилось позже из расследования принадлежащего Ходорковскому центра «Досье», водитель, ранее служивший в жандармерии ЦАР, отклонился от маршрута и поехал по дороге, по которой незадолго до этого проехал местный жандарм Эммануэль Котофио в сопровождении четырех людей в штатском. Перед этим водитель и Котофио постоянно созванивались — а сам Котофио контактировал с находившимся в ЦАР российским военным Александром Сотовым, которого связывают со структурами Евгения Пригожина.
Когда журналистов убили, фиксер Мартин перестал отвечать на сообщения в мессенджере. Позже служба безопасности Ходорковского выяснила, что сим-карта предполагаемого фиксера на всем протяжении командировки россиян находилась в столице ЦАР Банги, а вовсе не в Бамбари — а сам номер был зарегистрирован на вымышленное имя.
Поминки по Орхану Джемалю проходили 7 августа — через неделю после убийства в ЦАР. По исламу положено хоронить до захода солнца в день смерти — но тогда могила журналиста осталась бы в Африке. Шевченко считал, что тело нужно везти в Москву — «в том числе чтобы похороны стали политическим событием». Близкие Джемаля поддержали эту позицию. Самолет с телом Джемаля встречала его бывшая жена — по исламским традициям женщинам нельзя приближаться к телу во время похорон и поминок, но Гордиенко повезло: ей дали 15 минут побыть с Орханом наедине. По словам Шевченко, тогда она сказала: «Я поняла, что никого, кроме этого человека, не любила и любить не буду».
Прощание с Орханом Джемалем в Москве. 7 августа 2018 года
Михаил Терещенко / ТАСС / Scanpix / LETA
Церемония прощания с Джемалем в Московской соборной мечети, которую организовал Шевченко, действительно стала политическим событием — видные деятели ислама выступали с речами со сцены, собралось больше тысячи человек. 13-летний сын Мансур Джемаль пришел туда в белой рубашке и костюме. Он хмурился, но не плакал — и сказал об отце речь. «Мой отец Орхан Джемаль был очень великим человеком. Если бы таких людей было чуть-чуть больше в мире, то мир был бы намного лучше. Намного! — говорил мальчик, сосредоточенно глядя поверх толпы мусульман. — Я постараюсь стать таким же великим, как мой отец». Еще одни поминки прошли на следующий день в Центральном доме журналиста на Никитском бульваре — здесь Джемаля провожали уже не как мусульманина, а как одного из лучших российских корреспондентов.
Как рассказывает Надежда Кеворкова, незадолго до поездки в Африку Джемаль в течение нескольких часов рассказывал ей о своей новой теории — он считал, что ему удалось разработать математическое доказательство существования Бога. Подруга уговаривала его хотя бы тезисно зафиксировать свои мысли письменно — и в конце концов вроде бы Джемаль согласился. Но проверить это сложно: компьютер, куда Орхан Джемаль, возможно, записал свои выкладки о существовании Бога, и сейчас находится где-то в Африке. Он был найден, но что с ним стало дальше, неизвестно. По словам Коняхина, следователь никакого ответа о судьбе вещей, найденных с убитыми, не дал, не ответили и в Следственном комитете России.
Истории Александра Расторгуева и Кирилла Радченко
Анабарский щит
Часть территории современной Якутии, ограниченная с разных сторон плато Путорана и рекой Леной.
Батальон «Восток»
Батальон Минобороны, созданный в 2003 году на основе военной группировки Сулима Ямадаева. Расформирован в ноябре 2008 года (параллельно у Ямадаева развивался конфликт с Рамзаном Кадыровым); в 2009 году Ямадаев был убит в Объединенных Арабских Эмиратах тремя выстрелами в спину.
Роберт Капа
Фотограф, один из основоположников современной военной фотожурналистики, один из основателей агентства Magnum. На одной из самых известных фотографий Капы запечатлен испанский солдат, только что убитый вражеской пулей.
Максим Шевченко
Журналист, специалист по регионам Северного Кавказа. В 2012-2018 годах — член Совета по правам человека при президенте РФ, до того — член федеральной Общественной палаты. С сентября 2018 года — депутат Заксобрания Владимирской области от КПРФ.