истории

«В морозилке не настоящая собака! Мы вовремя подменили живого пса куклой» Режиссер Маттео Гарроне — о фильме «Догмэн», мрачных сказках и криминальном Риме

Источник: Meduza

В российский прокат вышел «Догмэн» — триллер, основанный на криминальной хронике и снятый итальянским режиссером Маттео Гарроне, создателем «Таксидермиста», «Гоморры» и «Страшных сказок». Фильм уже получил приз Каннского фестиваля за лучшую актерскую работу (Марчелло Фонте) и выдвинут на несколько премий Европейской киноакадемии, а также на премию «Оскар». Кинокритик Антон Долин поговорил с автором картины.

— Идея этого фильма возникла больше десяти лет назад. Можно ли сказать, что вы возвращаетесь к темам своих ранних картин — «Таксидермиста» и «Первой любви»?

— Бесспорно. Есть связующая нить между теми двумя лентами, очень для меня важными, и этой. С «Гоморрой» тоже немало общего, а со «Страшными сказками», казалось бы, ничего. Но вообще-то мне кажется, что всю жизнь я работаю в одном и том же жанре: снимаю мрачные сказки. Стремлюсь при этом к гуманизму, а не мизантропии, и не пренебрегаю психологией, ее противоречиями. Моих персонажей раздирают конфликты и страсти. В [главного героя «Догмэна»] Марчелло я влюбился сразу, еще 12 лет назад, когда задумал сценарий. С тех пор он очень изменился, но мои чувства не менялись — даже усилились после встречи с актером, Марчелло Фонте. 

— Как вы его встретили?

— Это забавная и трагическая история. Марчелло по профессии охранник в общежитии. Рядом с местом его работы находится театр, где репетировала труппа, состоящая из бывших тюремных заключенных. Марчелло увлекается театром, поэтому регулярно приходил на репетиции. Однажды кто-то из актеров скоропостижно скончался — и Марчелло предложил себя на замену. Он отлично вписался в труппу, а потом какие-то директора по кастингу пришли на представление и обратили на него внимание.

Сегодня он снялся уже в нескольких фильмах. В частности, в картине, основанной на его собственной судьбе, на событиях его детства: он родом с юга Италии, из очень бедной крестьянской семьи. Он там выступил и как соавтор сценария, и как режиссер (речь о фильме «Asino Vola» («Летающий осел») 2015 года — прим. «Медузы»). Но мы познакомились и начали работать до этого. «Догмэн», конечно, настоящий прорыв для него. Весь фильм — это он: его лицо, его глаза. Он потрясающе играет одними глазами. 

— Но все-таки он не профессиональный актер. Вам легко с ним было работать?

— Марчелло как ребенок! Очень эмоционален и уязвим. И абсолютно чист. Идеальный актер. Временами он напоминал мне Бастера Китона или Чарли Чаплина: трогательный и смешной. Когда он входит в роль, то потрясающе обогащает сценарий. Его персональный бэкграунд, конечно, помогал. Впрочем, в моих фильмах всегда так получается — персонаж из сценария сливается с исполнителем роли воедино. Это сложный баланс, требующий многочисленных репетиций, но когда мы его достигаем, все складывается.

Мы долго репетировали с Марчелло и его партнером, вторым главным героем фильма — Эдоардо Пеше, который играет роль Симончино. Когда работа была близка к завершению, я осознал, что финал выглядит фальшиво. Тогда я вырезал оттуда элементы, которые соединяли фильм с реальной историей, легшей в его основу, — например, сцены пыток. Они просто не вязались с нашими персонажами, казались лишними. Да и клише хотелось избежать. 

— Да, вам удалось.

— Знаете, я только сейчас начал понимать, почему 12 лет был одержим этим сюжетом. Постепенно в процессе работы ушли все штампы — «история мести», «бунт слабого против сильного», «триллер». Осталось только важное, но это потребовало времени. В итоге мы нашли территорию, на которой можем свободно исследовать тему насилия.

— И как вы ее нашли?

— Персонаж потребовал отыскать для себя что-то такое: крохотную рыбацкую деревушку, создающую ощущение современного вестерна. Только здесь можно было разыграть драму между ним и местным обществом, где все друг друга знают и друг друга судят. Конечно, пространство, свет, пейзаж — все это крайне важно. Эти места в [римском] районе Мальяна проявили ко мне невиданную щедрость. Там я снимал «Таксидермиста» и некоторые сцены «Гоморры», теперь опять вернулся. Прежде всего, за особенным светом. В первой части фильма постоянно светит солнце, во второй идет дождь. Это случилось само собой, мы этого не организовывали.

— Чем вас так привлекает тема насилия?

— Его повсеместностью и универсальностью. Насилие можно встретить в школе, между одноклассниками, между мужем и женой. В политике, конечно же. Марчелло нежен, добр, трепетен… Но он полон страхов, а где страх — там найдется место и насилию. Политики используют страхи в своих интересах, и фобии переполняют наше общество — а потом неминуемо приводят к взрывам насилия. Не обязательно ехать на Сицилию или в Калабрию, чтобы искать это среди мафиози. «Догмэн» не криминальный фильм. Он ближе к архетипическому сюжету. 

— Многие сравнивают вашу картину с классикой неореализма. 

— Для меня неореализм — тот же Витторио де Сика — тоже теснее связан со сказками, чем с реальностью. Я люблю сказки, потому что они имеют дело с крайностями, с сильными страстями и желаниями, с архетипами. Конечно, я начинаю с документального материала, но моя задача — перевести его в иное измерение, придать ему другую глубину. По сути, увести от реализма как можно дальше. 

— Вам вообще льстят сравнения с классиками итальянского кино?

— Де Сика, Росселлини и, конечно, Пазолини — важная часть моего образования и моей кинематографической культуры, открещиваться от этого глупо. И за сравнения я благодарен. Тревожит меня другое: я становлюсь старше, и на «Догмэне» впервые поймал себя на мысли, что неосознанно повторяю кадры или приемы из предыдущих фильмов. Вот это никуда не годится. 

— Как вы отбирали собак? Как работали с ними?

— Мы работали с большой группой профессиональных тренеров. Особенно тщательной работы и больших усилий потребовали две собаки — огромный дог, которого наш герой моет и причесывает в самом начале, а пес на это должен агрессивно реагировать, и крохотная чихуахуа, которую чуть не до смерти замораживают в морозилке. Она получила «Собачью пальму», которую в Каннах независимое жюри присуждает лучшей собаке программы. Считаю, по заслугам. 

— Безусловно. У нее не было достойных конкурентов. Как вы сняли этот эпизод?

— В морозилке не настоящая собака! Мы вовремя подменили живого пса куклой. Но живой умел притворяться мертвым — и сыграл воскрешение, это получилось потрясающе. 

— Ваши персонажи сами напоминают псов. 

— Конечно, как все мы. Они часто действуют инстинктивно. Собака — это метафора, а первая сцена — пример того, как можно нежностью и любовью укротить насилие. 

— У Марчелло это в конечном счете не получилось.

— Когда ты позволяешь включить себя в механизм насилия, ты обречен. Ты станешь и насильником, и жертвой одновременно. Иногда они не так уж отличаются друг от друга. Можно ли вырваться из круга насилия и как? Вот вопрос, который я пытаюсь ставить. Можно ли добиться справедливости при помощи насилия или они несовместимы? Не забывайте, что с самого начала в Марчелло есть своя темная сторона. Он все-таки торгует наркотиками, хоть и вроде бы против воли. Спасает Симончино, хотя ненавидит его. С другой стороны, Марчелло полон любви, и он жаждет любви. Обожает свою дочь, своих собак… это для меня важнее всего. Когда он скатывается в насилие, он просто хочет справедливости, он требует уважения и пытается защитить свое достоинство. Это можно по-человечески понять. 

— Видите что-то общее между своим героем и собой?

— Разумеется! Он тоже своего рода художник — посмотрите на его парикмахерскую для собак. То же самое могу сказать о моем таксидермисте. 

— Собак тоже любите?

— Я вырос с собаками. И обожаю с ними работать.