истории

«Я все выдумал! И надеюсь, что имею на это право в нашей стране» Режиссер Алексей Красовский — о своей комедии «Праздник», действие которой происходит в блокадном Ленинграде

Источник: Meduza

12 октября некоторые СМИ опубликовали новость о том, что режиссер Алексей Красовский, снявший фильм «Коллектор» с Константином Хабенским, работает над новой картиной — черной комедией о блокадном Ленинграде «Праздник». Деньги на нее собирали при помощи краудфандинга (сбор на сайте Planeta.ru закрылся 22 сентября). После этого режиссеру по телефону и в мессенджерах начали поступать угрозы от незнакомых людей; радиоведущий Сергей Стиллавин написал пост в фейсбуке, в котором утверждал, что авторы фильма «топчутся на священной теме»; депутат Госдумы (и сын Михаила Боярского) Сергей Боярский назвал картину кощунством и пообещал «сделать все», чтобы ее не сняли. Спецкор «Медузы» Саша Сулим обсудила с Алексеем Красовским, о чем на самом деле его фильм — и о чем в нем шутят, — а также откуда взялись деньги на съемки и чем режиссер не угодил российским властям.

— О чем ваш фильм?

— Это история о том, как привилегированная семья, живущая на особом положении, встречает новый 1942 год. На праздник к ученому, его жене и двум взрослым детям приходят два посторонних человека. И начинается… извините, комедия. Потому что сначала хозяевам приходится скрывать свое благосостояние, а потом заключить с гостями некое соглашение. В общем случаются стандартные для комедии перипетии.

— Местом действия этой комедии является блокадный Ленинград?

— Мы не говорим, где именно все происходит, но подразумеваем, что это окрестности Ленинграда. По сюжету главных героев скрывают от других людей, потому что отец семейства выполняет важное правительственное задание и место их жительства является большой тайной.

— В чем заключаются комедийные элементы вашего фильма? Над чем вы смеетесь?

— Комичность возникает из-за конфликта интересов. Очень богатые люди делают вид, что они очень бедны, и очень много врут. Параллели с современными депутатами и чиновниками, наверное, понятны. Это, как мне кажется, и объясняет, почему нас сейчас так активно хотят запретить.

Рассказывая о фильме, я всегда подчеркиваю, что это комедия, и местами она действительно черная, но чаще все-таки светлая. Если убрать из моей фразы «местами» и «чаще светлая», то получится, что речь идет о черной комедии. Но это неправда. Сейчас — уже после съемок — я даже не могу припомнить, остались ли в фильме элементы черного юмора.

— В понимании многих людей «черная комедия» про блокадный Ленинград — это фильм, в котором один человек ест другого и при этом смеется. Есть ли в вашем фильме какие-то комичные моменты, связанные с самой блокадой?

— Ужас блокады в фильме, конечно, обсуждается, но никаким образом не высмеивается. Конфликт в картине носит, скорее, бытовой характер. У нас есть еще один персонаж, который, правда, не появляется в кадре, — это бабушка, живущая на втором этаже. На протяжении всего фильма она выстукивает своим родным какие-то свои запросы: то ей нужно попить, то вынести мусор, то закрыть или открыть окно. Герои, которые не очень уже любят эту бабушку, вынуждены бегать наверх из уважения к тому, что она была героем Октябрьской революции. Она — тот раздражитель, который может существовать и в наше время, и во времена блокады. 

— То есть речь идет о комедии положений, помещенной в условия Великой Отечественной войны?

— Именно так.

— Почему вам понадобилось рассмотреть эти комические обстоятельства именно под такой призмой?

— Когда вокруг нашей картины разверзлась бездна, я вдруг увидел, как настойчиво власть имущие пытаются доказать, что никаких привилегий и льгот в то время не было.

Я хотел поговорить о том, как образовалась эта разобщенность между богатыми — причем незаслуженно и неоправданно богатыми — и всеми остальными. Когда это началось? Мне показалось, что ответ находится именно в этой зоне — когда граница была максимально болезненной. Эти люди, ее не чувствовали и продолжали жить припеваючи, как будто ничего не происходит. Они были, они есть, и, боюсь, они будут всегда. 

— Вы основываетесь на каких-то исторических документах?

— Разумеется, я читал книги и документы об этом. Есть книга «Блокадная этика. Представления о морали в Ленинграде в 1941–1942 гг.», которую я рекомендую прочитать всем, есть много документальных фильмов на эту тему. Мой фильм —художественный, вы вряд ли сможете найти такого же ученого, занимающегося тем же самым, с той же фамилией. Я все выдумал! И надеюсь, что имею на это право в нашей стране. В противном случае, давайте говорить откровенно, что в стране есть цензура и нам запрещено говорить на некоторые темы и снимать на них кино. 

Даже в Музее блокады, куда я обратился, мне рассказали о тех самых вагонах с едой, которые приходили Жданову и которые, разумеется, не могли распределить на всех. Мне рассказывали о спецталонах и спецпайках, о том, что большое количество этих документов лежит в архивах и их не имеют права экспонировать.

— На какой стадии сейчас находится картина?

— Я сейчас ее монтирую, надеюсь закончить в последние дни, дальше пойдет работа со звуком, музыкой, цветом. Будем решать вопрос по поводу проката, это уже прокатчик будет решать — будет ли он и каким он будет. С «Коллектором» я тоже не надеялся, что какой-то прокат будет. Тогда считали, что мы обеляем профессию коллектора и ни в коем случаем нам нельзя нигде появляться. Но мы вышли в кинотеатры, и долго там держались. Как произойдет сейчас, я не знаю.

Прокатчику я собираюсь показывать фильм не в черновом, а уже в готовом виде, и вместе мы будем определяться с датами.

— Будете показывать тому же прокатчику, что выпускал «Коллектора» (кинодистрибьтору WDSSPR)?

— Начнем с того же, а дальше посмотрим.

— Почему против вашего фильма поднялась такая волна негатива? Кто был инициатором?

— Мои коллеги уже начали это расследовать. Кто стал триггером, я не знаю. Возможно, он найдется в ближайшее время. Может быть, это несколько человек, но «бомба» и мой телефон взорвались практически одновременно, 12 октября около 12 часов дня — тогда мне начали поступать звонки и угрозы. 

— Как они узнали о вашем фильме?

— Вышла новость с большим количеством ляпов и ошибок (В каком именно СМИ, Красовский, по его словам, не помнит; одним из первых новость о фильме выпустило агентство ФАН, которое связывают с бизнесменом Евгением Пригожиным — прим. «Медузы»). Было написано, что я собираю деньги на съемки — хотя фильм уже снят; также в статье призывали запретить мне его снимать, причем в статье были цитаты депутатов, которые тоже говорили, что не позволят нам снять эту картину. Здесь они немного опоздали.

— Почему именно сейчас эта волна поднялась?

— Чтобы снизить интерес к действительно важным темам, которые по-настоящему волнуют всех граждан России, — вроде пенсионной реформы. Как отвлечь от нее внимание? Нужно перенаправить народный гнев на что-то другое: например, на сумасшедших футболистов, которые подрались, или на сумасшедшего режиссера, который посмел снять фильм о блокаде не в том жанре. Судя по всему, все это продлится еще неделю. А потом появится кто-то следующий.

— Думаете, вы попались кому-то под горячую руку?

— Я — как и многие — знаю, что существует нехитрый сценарий, который состоит в том, что несколько раздражителей или козлов отпущения должно быть в каждой сфере: в культуре, в спорте, среди чиновников. Чтобы можно было сказать, что идет борьба с ненормальными людьми, что все хорошо, мы их всех победим — главное, не переживайте по поводу настоящих проблем. 

— То есть это не что-то личное? По-вашему, их заинтересовал не Алексей Красовский, а режиссер, снявший комедию о блокаде?

— А еще режиссер-либерал и нахал, который часто позволяет себе лишнее. Видимо, решили заодно и за все другие мои высказывания отыграться.

— А что это за высказывания?

— Первое было после акции 26 марта, когда я вместе с другими людьми вышел на митинг, посвященный нашему замечательному Димону, после которого задержали более полутора тысяч человек. Меня пригласили на церемонию вручения премии «Ника», и в своей речи, говоря о задержанных, я провел аналогию с залом, в котором сидели около 750 человек. Потом многие говорили, что я испортил людям праздник.

Возможно, сегодня кто-то скажет, что кощунственно проводить параллель между голодающим Олегом Сенцовым и блокадным городом, но я все-таки ее проведу. Ведь Сенцов голодал не за себя лично, а за свободу и за правду. За то, чтобы наше государство осмелилось сказать, что у нас есть политические преследования.

— Вы регулярно произносите подобные политические речи?

— Да, конечно. Я использую любую публичную возможность, чтобы обратиться к пока еще равнодушным людям. Делал это я и на «Кинотавре», когда получал призы за «Коллектора». Я тогда сказал, что воспринимаю эту награду как приз независимому кино, и пожелал, чтобы в нашей стране появилось больше не только независимых картин, но и независимое телевидение и пресса. 

— Кто вам помог снять ваш уже второй независимый фильм?

— В первую очередь, я сам себе помог. Во вторую, меня выручил оператор Сергей Астахов, который согласился снимать без гонорара, предоставил всю необходимую технику и закрыл весь операторский цех. Гонорары всех остальных я оплатил из собственного кармана. Учитывая, что действие происходит в одном доме, а актеров всего шесть, это не самый дорогой проект.

— Сколько денег вы потратили?

— 3,5 миллиона рублей.

— Говорили, что фильм снимался в том числе и на деньги одного из актеров фильма — Павла Табакова. Это неправда?

— Это правда отчасти. [Актриса] Марина Зудина (мать Павла Табакова — прим. «Медузы») перевела нам некую сумму через сайт Planeta.ru — с аккаунта своего мужа Олега Павловича Табакова. Я ее за это поблагодарил. Эта сумма входит в 127 тысяч рублей, которые были собраны на «Планете». Их я получил совсем недавно, они пойдут на постпродакшн: на озвучание, работу с цветом и так далее. 

— У вас снялись Алена Бабенко, Ян Цапник, Тимофей Трибунцев. Как они отреагировали на сценарий?

— Никого из тех, кому я показывал сценарий, материал не смущал. Если бы сценарий лежал в открытом доступе, все могли бы убедиться, что в нем нет ничего оскорбительного, унизительного или ущемляющего человеческое достоинство. 

— Вы понимаете, почему обычные, не связанные с кино люди так живо подхватили волну негатива? Были ли вы к этому готовы?

— Конечно, был. Иначе я бы не затевал все это с таким упорством. Мне было досадно, что к этому были не готовы продюсеры. Это моя пятая попытка запустить картину: в четырех других продюсеры либо передумывали, либо скрывались за месяц до съемок, подводя меня и всю остальную группу. 

В России и в Советском Союзе снимались комедийные фильмы о войне: «Служили два товарища», «Женя, Женечка и Катюша», «Бумбараш» — тогда сочетание этих слов никого не возмущало. И это стало нашей киноклассикой, которая сейчас не вызывает никаких споров.

Думаю, что история о привилегиях и льготах — эта позорная страница в нашей истории — конечно, раздражает людей, которые пользуются этими благами до сих пор.

— Где вы проводите границу между тем, над чем можно смеяться, и тем, над чем уже нельзя?

— Я считаю, что всем можно смеяться над всем. Уж тем более художникам и творцам. Мы играем в нашей песочнице, лепим куличики, и когда других людей возмущает, что мы лепим куличики не тех форм, меня это всегда удивляет. Не мы снижаем людям пенсии, не из-за нас не взлетают ракеты.

Я не верю, что есть темы, над которыми нельзя смеяться, другой вопрос насколько талантливо это сделано. Это уже остается на совести того, кто пытается смешить. Для меня запретных тем не существует, я против цензуры в любом ее виде.