истории

«Чем больше мы пили водки, тем больше возрастал уровень коррупции» Интервью Семена Слепакова — о политике на телевидении, сексе в «Зарядье» и сериале «Домашний арест»

Источник: Meduza

16 августа на стриминговом сервисе «ТНТ-Премьер» вышел «Домашний арест» — комедийный сериал про чиновника-коррупционера, снятый режиссером «Бумера» Петром Бусловым и написанный комиком Семеном Слепаковым. Через неделю после этого на ютьюб-канале Слепакова появился клип на его песню «Побазарим за культуру», в которой артист подробно рассказывает о Москве времен Сергея Собянина. Редактор «Медузы» Александра Зеркалева поговорила со Слепаковым и о том, и о другом.

«Европа — это самая хорошая рифма к слову „жопа“»

— Я к вам шла про сериал «Домашний арест» разговаривать, но тут кое-что произошло.

— Я понимаю, о чем вы будете спрашивать.

— О вашем клипе «Побазарим за культуру». Очень много там хорошего про Москву сказано.

— Ну, слушайте, там много хорошего и про Сережу Шнурова сказано.

— Да, но накануне выборов не может не возникнуть вопрос, заплатили ли вам за это видео в мэрии.

— Ну, во-первых, конечно, не заплатили. А во-вторых, это в принципе не заказуха. Я знаю, что вы сейчас будете скептически на меня смотреть, но это правда так.

История появления этой песни такова. Серега свою [песню о Москве] опубликовал, мы буквально через день с ним пересеклись в Москве, и я его подколол: «А чего ты тогда тут выступаешь и сам сюда каждый раз мотаешься? Напишу тебе ответ». Он говорит: «Ну давай, напиши». Ну я взял и написал. А что там такого сказано невероятно хорошего про Москву, я не понимаю?

— Ну понятно же, что вы все-таки сатирик, вы не будете просто чесать, как обожаете Москву. Вы это делаете тоньше.

— Хотя, кстати, я ее обожаю. Она мне нравится.

— Но вот парк «Зарядье» вы хвалите, поете, что Москва «местами — прям Европа».

— Про парк «Зарядье» сказано, что там секс есть. Что трахаются в парке «Зарядье» — об этом же писали недавно. Это же чистый прикол, и сказано, что, пока у тебя еще, Серега, есть ресурсы, можешь пойти в парк «Зарядье» потрахаться. Там же нет какого-то воспевания, что построен парк «Зарядье» и мы все им гордимся. А про Европу, честно говоря, трактовать можно вообще по-разному. Во-первых, действительно в Москве [есть] места прикольные, а во-вторых, в Европе есть какие-то вещи, с которыми мы до сих пор не можем согласиться. Ну и вообще, Европа — это самая хорошая рифма к слову «жопа». Собственно говоря, от «жопы» и отталкивались. Эту строчку можно как угодно крутить, на самом деле.

— Да можно, конечно. Но то, что это видео появляется накануне мэрских выборов, вызывает определенные вопросы.

— Нет, вы правильно спросили, потому что я уже выгреб за это огромное количество всяких упреков.

— От кого?

— От ваших товарищей-журналистов, от телеграм-каналов. Всякие «Сталингулаги» и прочие активизировались — и как бы вывели нас на чистую воду. Я понимал, что такое будет, когда все сначала обрушилось на Серегу. А у меня просто быстро написалось и весело получилось — так что мне просто было жалко не публиковать. Но если не брать во внимание идеологическую сторону, многим людям это в юмористическом плане понравилось.

Я как подумал? Я же ничего такого, чего нет, не говорю. На самом деле Москва в неплохом состоянии находится. Понятно, что это в преддверии выборов… Но я же не хожу, не агитирую. Я вообще никогда ни за кого не агитирую. И ни на каких выборах этого не делал. Я стараюсь этого избегать. Мне кажется, юмористу очень важно сохранять свою позицию, иметь возможность в какой-то момент покритиковать, в какой-то момент остаться в стороне и промолчать.

У меня есть моя объективность — я вот так скажу. И моя объективность, наверное, не совпадает с объективностью некоторых категоричных товарищей, да? И не совпадает с объективностью некоторых проправительственных людей тоже. И поэтому я оказываюсь в такой ситуации, когда и те на меня смотрят с некоторым подозрением, и эти с некоторой ненавистью, мол, сука, кормишься там с рук. Это не так. Я, во-первых, не кормлюсь с рук. А во-вторых, я делаю работу, я сдаю отснятый материал и получаю за него деньги. Я зарабатываю эти деньги и тем самым участвую в капитализации канала ТНТ и компании «Газпром-медиа» — а не выполняю функцию какого-то приправительственного идеолога.

— А предлагали вообще поддержать Собянина? Всем же предлагают сейчас.

— Нет. У нас ребята — Гарик Харламов, Миша Галустян — доверенные лица. Мне никогда не предлагали, и, честно говоря, очень хорошо, потому что, наверное, передо мной бы стоял вопрос, как поступать в этой ситуации. А то, что он не стоял, меня только радует. На самом деле я очень люблю эти строчки: «Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь», — потому что мне нравится быть немного в стороне от этой движухи.

«Когда мы пришли на телевидение, в стране не было такой острой ситуации»

— Получается ли быть немного в стороне, когда работаешь на федеральном канале?

— Получается, конечно. По моему творчеству можно проследить, что получается.

— На телевидении и в ютьюбе у вас разное творчество.

— Ну у ТНТ такая политика, что не должно быть политики.

— Это единственный запрет, который у вас есть?

— ТНТ изначально существует как развлекательное телевидение. И не должно людей каким-то образом раскачивать из стороны в сторону. Должно развлекать. К тому же, когда мы туда пришли, году в 2006-м, в стране не было такой острой ситуации. Но вот этот постулат — отсутствие политики и желание людей отвлекать, а не, наоборот, заморачивать проблемами, — он был.

Хотя «Наша Раша» была довольно остросоциальной, кстати. Но когда это уже было на грани, нам все время говорили: «Ребята, не сваливайтесь в другой формат». Не в том плане, что звонили из Кремля! Никогда такого не было. А в ютьюбе — да, я могу уже делать чего захочу.

— А чего захотите — это тоже до какого-то предела? Неужели нет чего-то, о чем вы не станете шутить? Вот вы говорите, например, что не хотите обижать кого-нибудь своим юмором.

— Это я сказал по отношению, по-моему, к сериалу «Домашний арест». Именно в этом сериале у меня была идея найти в каждом что-то человеческое, хоть там и социальная сатира. Я так хотел специально сделать. Потому что я устал от установки на ненависть звенящую. Там есть взаимоотношения народа и власти, есть всякие чиновники. Я не хотел делать никого ни хорошим, ни плохим. Я хотел специально найти во всех какие-то человеческие качества: и что-то смешное, и что-то отрицательное. Я просто полюбил этих героев. И хотел, чтобы с помощью этого сериала мы все тоже немножечко друг друга научились любить. Такой у меня был посыл.

— Поразительно, потому что после просмотра первых двух серий у меня впечатление абсолютно противоположное.

— Типа «Кому сочувствовать? Все уроды»?

— Да, кажется, что, наоборот, впервые в написанном вами сериале появилась настоящая сатира, и нет в нем хороших людей, а все с какой-то червоточинкой.

— Во-первых, это вы только начало сериала посмотрели, две экспозиционные серии. Эти герои потом начинают раскрываться в каких-то своих качествах. Ты выясняешь какие-то детали из их жизни, узнаешь их с другой стороны.

— По первым двум эпизодам, опять же, складывается ощущение, что единственные нормальные люди в нем — это эфэсбэшники.

— Это неправильное ощущение. Не знаю, почему оно у вас складывается. Я просто хотел, чтобы они как люди выглядели. Не хотел, чтобы они были как, знаете, в сериалах на НТВ: «Смотри, не подведи, Егоров!» — «Не волнуйтесь, Петр Петрович, не подведу!» Я хотел, чтобы у них были какие-то проблемы, чтобы у них ломалось что-то, не получалось. Потому что у нас всегда ФСБ — такая структура, которая все про всех знает, все всегда предвидит на 10 шагов вперед. У меня лучший друг работает в ФСБ, и я знаю, что там бывает много ситуаций, когда действительно вмешивается человеческий фактор. Да и вообще вся наша жизнь состоит из этого. Поэтому я хотел показать нелепость отчасти и работы в ФСБ. Но я знаю, почему они вам показались хорошими.

— Ну, не хорошими — самыми человечными, что ли.

— Почему-то всех так задели эти «хорошие эфэсбэшники». Я и на «Дожде» про это читал. Ну, это, наверное, вопрос уже какой-то субъективной оценки.

— Может быть. Поэтому интересно, что вы сами в это вкладывали.

— Когда наслушаешься, начитаешься всего, что происходит в интернете, становится очевидно, что на всех лежит ярлык: эти мрази, эти твари, эти ворье, эти, наоборот, хорошие. Но так не бывает. Везде работают разные люди: и в ФСБ, и в госструктурах. Есть эфэсбэшники и чиновники, которые действительно пытаются, находясь на своем месте, что-то изменить к лучшему. А есть и такие, о которых любят писать либеральные СМИ. Но всех кидать в одну кучу неправильно.

Вот взять, к примеру, моего чиновника. Я подумал, что с чиновниками у нас такая ситуация, что даже если он там что-то проворачивает, схемы, взятки и так далее, но при этом в нем есть что-то человеческое, то этот чиновник — уже положительный персонаж. И я это хорошее нашел в том, что он обаятельный, задорный, за ним интересно наблюдать. И потом, он не захотел в своем городе устанавливать вредное производство, то есть он пожалел город. Да, он взяточник, он приворовывает. Но я и не говорю, что это хорошо и таким надо быть. Я говорю, что я в нем должен был найти чего-то хорошее. И я нашел.

К тому же я подумал, что у него может быть какое-то сложное детство, которое наложило на него отпечаток. Что теперь он думает, что если ты вскарабкался по людям наверх, то ты уже на всех можешь сверху плевать. Но я это опять-таки сделал неслучайно, потому что я хочу, чтобы он потом это пересмотрел.

— То есть нас ждет перерождение главного героя.

— Тех, кто зарегистрируется на «ТНТ-Премьер», возможно, ждет.

— Кстати, про «ТНТ-Премьер». Сериал оказался в новом сервисе, потому что с политикой в телевизор нельзя?

— Вообще не поэтому. Он оказался в новом сервисе просто потому, что «ТНТ-Премьер» — это попытка канала ТНТ прийти к интернетовскому зрителю. Если бы не было сериала «Домашний арест», «ТНТ-Премьер» все равно бы запустили и там флагманскими сериалами выступили бы какие-то другие. Зритель ушел в интернет, телевидение для него неизбежно становится все больше и больше фоновым смотрением. И мы понимаем, что наш зритель — в интернете. Он смотрит сериалы на Netflix или на пиратских сайтах смотрит сериалы — те же самые, которые показывают по ТНТ. Конечно, это тоже попытка какого-то бизнеса для нас. Попытка пойти по пути наших западных коллег с Netflix, Hulu, Amazon и так далее. Это просто единственное сейчас будущее — симбиоз телевидения и интернета.

— На запуске «ТНТ-Премьер» произошло что-то прямо в духе вашего сериала — и сервис не заработал сразу. Пользователям не приходило письмо о регистрации. И мне, кстати, тоже до сих пор не пришло.

— Тогда вы мне дайте ваш электронный адрес. Я всем в инстаграме отвечаю, все жалобы пересылаю в службу поддержки. Что там произошло, я не знаю. Есть несколько версий. Первая — что такое количество зашло людей сразу, что не выдержала платформа. Вторая — что какая-то была атака от конкурентов. Ну и есть обычная российская версия, что что-то пошло через жопу. Возможно, правильным будет что-то среднее из всех версий. Но мне было очень обидно, честно говоря. Это такой эксперимент: огромный сериал, большая работа, и он отправляется вместо телевидения в интернет — и отправляется на платформу, которая даже не работала до этого ни одного дня. И было ощущение, что надо мной просто опыты ставятся. Оно до сих пор есть, просто я уже немного отошел от этого первого панического состояния.

— Забавно, что, когда сервис не заработал, прямо под вашим постом в инстаграме в комментариях стали писать: «Эй, пираты, давайте уже куда-нибудь заливайте сериал».

— И заливали. В итоге же мы подали в суд на «Яндекс». И «Яндекс» вынудили убирать залитые видео, потому что сами они их не удаляли.

«У меня была папка, куда я складывал портреты молодых симпатичных чиновников»

— Как вам удалось затащить в сериал аниматора Александра Петрова? Это очень необычный для него жанр.

— Да как-то не пришлось тащить, на самом деле. Платформа «ТНТ-Премьер» должна была стартовать в апреле, а потом запуск перенесли. И у меня появилось немного времени, чтобы подумать о заставке. У меня уже была песня, которую я написал, и я заинтересовался отечественными мультипликаторами. Я подумал, что было бы интересно предложить Петрову, но был уверен, что он откажется, потому что я его уровень понимаю.

Я ему послал первые четыре серии. Он мне позвонил на следующий день и говорит: «Я хочу дальше смотреть». Мы встретились, начали общаться, он нарисовал наброски. Просто ему понравился сериал, он захотел в этом материале поучаствовать. Это для него был первый опыт: во-первых, работы с сериалом, во-вторых, юмористическим сериалом. Он говорит: «Я никогда не делал юмора». Я говорю: «Ну я вам в юморе буду помогать». И мы с ним очень плотно работали и за два с половиной месяца все закончили — хотя для его анимации это очень маленький срок. Эта история, может быть, не сильно интересная, потому что в ней все хорошо началось и хорошо закончилось.

— Да, на сериал не похоже.

— С Людовиком Бурсом, композитором, у меня тоже это получилось проделать. Он действительно крутой композитор, лауреат премии «Оскар» за фильм «Артист». Его я поймал и поил водкой полночи. Я просто по случаю говорю по-французски и под водку ему рассказывал про коррупцию и коммунальные квартиры.

— Его это тронуло?

— Ну, во-первых, он кричал, что у них во Франции коррупция больше, чем в России. И чем больше мы пили водки, тем больше уровень коррупции возрастал во Франции. То есть он к коррупции отнесся с большим пониманием.

— Павел Деревянко в одном интервью сказал, что, когда работал над ролью в «Домашнем аресте», вдохновлялся в числе прочего Борисом Березовским.

— Это я придумал эту фигню. Я четыре года назад на ютьюбе послушал телефонные переговоры Березовского и обратил внимание на то, как он мягко обволакивает людей своими словами. У него такая манера речи: он очень быстро говорит и как-то так везде подстилает соломку. Человек ему пытается что-то возражать, а он: «Не-не-не, подожди-подожди-подожди». И как-то мягко убалтывает на все, что ему надо. Мне это понравилось, потому что я хотел такого чиновника. Я не хотел делать пузатого, властного какого-то человека из 1990-х — есть такой, знаете, черномырдинский тип.

Я хотел, чтобы это был человек новой формации — чтобы он был стильный, хорошую музыку слушал, не пил литрами водку, а любил чуть-чуть вкусного коньяка. Когда я работал над сериалом, у меня была папка, куда я складывал портреты молодых симпатичных чиновников. Там, например, [Максим] Ликсутов был.

— И как вы искали героев для этой папки?

— Просто гуглил мэров разных городов, заместителей, по телевизору кого-то замечал. Смотрел, чтобы они были молодые, чтобы у них крутые костюмы были, загар, может быть…

— Кто еще, кроме Ликсутова, был в этой папке?

— Честно, не помню. Это сто лет назад было. Ликсутову, наверное, будет не особо приятно, что его упомянули в связке с этим образом. Но я отталкивался от чисто внешнего типажа — «новый современный прогрессивный чиновник».

— Вы три года назад в интервью «Медузе» говорили, что трудно становится шутить над какими-то актуальными вещами. Например, не пошутишь про «Исламское государство» или про конфликт с Украиной, потому что непонятно, как про это шутить. А про Кадырова было понятно, как шутить?

— Ну это же чистая реприза. Она никому не обидна. Ну разве что она могла быть обидна российским футболистам, потому что на тот момент они действительно не показывали хороших результатов и были общей болью всего народа. Но это же не относится к политическим и глобальным проблемам.

— Смотрите, я объясню. Почему странно шутить про «Исламское государство»? Наверное, потому что они убивают людей.

— Нет, я не это имел в виду. Я имел в виду, что мне не весело шутить на эти темы. Есть люди, которые в конфликте принимают какую-то сторону. Ну, допустим, ребята из «95-го квартала», мои коллеги на Украине, активно песочат Россию, да? Кстати говоря, в российском юморе этой темы — активно песочить Украину — нет. В каких-то массмедиа идет информационная война, ведущие выступают на канале «Россия» — а в юморе этого нет.

Я еще раз говорю, что шутить можно над чем угодно, лишь бы это было смешно. Но мне от ситуации, которая возникла между Россией и Украиной, невесело. И мне невесело над этим шутить. И для меня сам по себе этот конфликт не является причиной для шуток. Равно как и ситуация с «Исламским государством» — она мне тоже не смешна, хотя есть куча смешных фильмов на эти темы. Но вот туда бы я просто не лез, честно говоря. Потому что там действительно люди защищают свои взгляды кровью — и своей, и других людей. И цена может быть слишком высокая за этот юмор.

— А с Кадыровым что?

— А при чем тут Кадыров, я не понимаю?

— Ну при том, что у вас в шутке упоминалось, например, что он может отрезать кому-то большой палец.

— Подождите. Вы называете два глобальных конфликта: конфликт Россия — Украина, конфликт с «Исламским государством». А здесь речь идет о репризе. Просто шутке. Рамзан Ахматович — яркий, колоритный политик, который у многих ассоциируется с тем, что он такой мощный, авторитарный. И, собственно говоря, поэтому он и выбран таким персонажем, который может тренировать сборную России.

— То есть шутить про вот такого рода авторитаризм — это окей?

— Подождите. Вы смеялись [над этой песней]?

— Не особо.

— Ну, у вас свой вкус. Но 12 миллионов человек посмотрели, и большинство смеялось. Так что да, это, значит, была удачная шутка.

— Хорошо.

— А вам «Домашний арест» нравится или нет?

— «Домашний арест» нравится.

— Ну хоть что-то.

— Вы в каком-то интервью говорили, что в конце ваших песен обязательно должен быть какой-то позитив. Какой будет позитив в конце этого сериала?

— Вообще ничего не скажу. Самое ужасное, что можно сделать со своим сериалом, — это рассказать, чем он кончается. Мне друг-армянин рассказывал, как какой-то то ли политик, то ли криминальный авторитет в Армении очень серьезно болел. Он смотрел один сериал — и понимал, что не досмотрит его до конца. Тогда он вызвал автора и попросил, чтобы тот рассказал, чем сериал заканчивается. Автор рассказал умирающему — и через два дня [развязку сериала] уже знала вся Армения. Больной рассказал одному другу, тот другому… Ну бедные сценаристы сели и начали все переписывать.