истории

«Почти весь коллектив продолжал обращаться ко мне в мужском роде» Трансгендер из Санкт-Петербурга о том, как скорректировала пол — и была уволена из-за списка запрещенных для женщин профессий

Источник: Meduza

В июле 2017 года печатник Анастасия Васильева (имя изменено по просьбе героини), скорректировавшая свой биологический пол, сменила его и в документах — с мужского на женский — и сразу же была уволена из компании, где проработала больше десяти лет. Причиной стало действующее в России с 2000 года постановление о 456 профессиях, запрещенных для женщин: они считаются слишком трудными, опасными или вредными. Профессия печатника входит в этот список. Васильева обратилась в суд, чтобы доказать несправедливость своего увольнения, а заодно и то, что список запрещенных профессий — не забота о женщинах, а дискриминация. «Медуза» поговорила с Анастасией о непредвиденных сложностях, с которыми ей пришлось столкнуться во время и после трансгендерного перехода.

О трансгендерном переходе

Что со мной что-то не так, я начала понимать, когда еще училась в школе. Но что именно — я не могла сформулировать. Тогда я знала только, что есть геи, то есть люди нетрадиционной ориентации, и есть натуралы. Стала пытаться вписать себя в эту концепцию. Думая, что я гей, искала себя с мужчинами. Но чувствовала, что это все равно не то. Ближе, но не то. 

О существовании транссексуалов я узнала в училище. Это был, наверное, 1993 год. Мне попался в руки журнал — не помню название, но не бульварная газетенка — с достаточно подробной статьей с фотографиями. Для меня стало шоком то, насколько все описанное оказалось мне созвучно. И я задумалась о том, что хочу скорректировать свой пол. 

Мешало два соображения. Во-первых, я не понимала, как буду получать удовольствие. Во-вторых, мне же нравились женщины! Это остановило меня на долгие годы. Я продолжала знакомиться с девушками, не все гладко было, но потом я нашла ту, с которой у нас стало получаться все. С самого начала она узнала, что я переодеваюсь в женскую одежду, что со мной не все просто. Ее это не смутило. И я подумала, что нашла свою семью. Это было 17 лет назад. У нас почти сразу родилась дочь. Года три-четыре после ее рождения все было более-менее в порядке. 

А потом вернулось ощущение, что что-то не так. Да, у меня есть семья, ребенок. Это «не то» начало грызть меня изнутри. Мы разговаривали с женой (я называю ее так, хотя официально мы не были в браке). Я знала, что она принимает меня такой, какая я есть. Мне повезло, потому что тяжело найти человека, который воспринимает тебя вне пола. Но с другой стороны, жена хотела защитить нашего ребенка — и тормозила меня в моем желании все-таки сделать шаг и изменить ситуацию. Так прошло много лет.

В какой-то момент я поняла, что не выдерживаю. Что если ничего не предприму, то что-нибудь сделаю с собой, потому что в такой ситуации жить не могу и не буду. И я начала употреблять гормональные препараты. Вскоре это было уже сложно скрывать. Жена делала вид, что не понимает, в чем дело, хотя, конечно же, понимала. А потом я ушла из семьи, потому что, как мне казалось, встретила любовь всей своей жизни. Я стала воплощать свой план-переход. Пошла к эндокринологу, сдала необходимые тесты, стала делать электроэпиляцию. Раньше это было сложно представить, потому что мы думали о ребенке, а не о том, что время уходит. 

Кроме семейных обстоятельств, препятствием на моем пути была необходимость принять свою гомосексуальность, как бы ни парадоксально это звучало. Но однажды я поняла, что я могу любить женщину, что я люблю ее, и это не должно меня беспокоить. И только потом я прочитала, что достаточно большой процент транссексуальных женщин являются гомосексуальными. Информация вообще очень важна. Ее отсутствие может искажать действительность, мешать принять решение, стать причиной суицида. Люди должны знать, должны понимать. 

В итоге любовь обернулась лишь страданием, и я вернулась к жене. Наши отношения изменились — и в лучшую сторону. У нее долгие годы было амплуа стервы. Она специально делала себя жестче и сильнее, чем я, чтобы я в противовес чувствовала себя более зависимой и так проявляла свою женственность. А когда отпала необходимость изображать брутальность, жена сказала, что вовсе ей не хочется носить коричневые куртки и брюки, а хочется носить платья. Уже четвертый год она одевается совсем иначе. У нас нет недомолвок. Если нас что-то беспокоит, мы стараемся об этом говорить сразу. С дочерью отношения тоже хорошие, она приняла меня — не как маму, потому что мама уже есть. Мы придумали сокращение до одного слога, чтобы отличалось, поэтому я «ма». 

О потере работы

С работой получилось сложнее. Печатник — не самая распространенная профессия, но моя работа мне нравилась, и зарплата тоже устраивала. Компания, откуда меня уволили, занимается изготовлением печатных форм для глубокой печати. Их используют в основном для печати упаковки. Конфеты, жвачки, майонез, табачная продукция — все, что выпускается очень большими тиражами. 

Я и другие печатники проверяла на качество уже готовые формы. С помощью специального оборудования — не вручную — мы производили оттиск с формы на нужном материале. Потом снимаем его, и служба контроля качества проверяет оттиск на дефекты. Печатниками нас можно было назвать с натяжкой. Скорее это просто контроль качества готовой продукции. Никакой опасности. 

Тем не менее, год или два назад комиссия, которая проводила оценку условий труда на этом рабочем месте, постановила, что женщина выполнять эту работу не может. Любопытный нюанс состоит в том, что еще годом раньше, когда это называлось аттестацией рабочих мест, никаких препятствий для женщин не было. Не совсем понятно, что изменилось за год.

Меня отстранили и дали выбор: либо я ухожу по соглашению сторон, либо меня увольняют «в связи с невозможностью выполнять трудовые отношения». Это было неожиданно и обидно. Я работала в компании с самого начала, участвовала в ее становлении, доросла до начальника смены. А потом сменилось руководство, и меня перевели обратно в печатники, чтобы освободить место для другого человека, более лояльного к политике директора. Я считала, что я этого не заслужила, но доказать не могла. 

Тем более что у меня в то время были еще и другие заботы. Я ходила по судам, чтобы получить документы на женское имя. Согласно процедуре, человек, меняющий пол, должен получить справку с подтверждением. Она выдается по решению врачебной комиссии. Но образца такой справки нет, Минздрав забыл его разработать. Соответственно, ЗАГС не может принять заявление. И каждый человек, столкнувшийся с этой ситуацией, должен идти в суд. Суд обычно удовлетворяет его ходатайство, но мне отказали. Пришлось подавать апелляции, и все затянулось еще на год. 

Чтобы найти хоть какой-то компромисс, в 2014 году, когда переход только начался, я попыталась сменить имя и фамилию на женские, не делая операцию по коррекции пола. Так было бы легче, потому что мой внешний вид уже не соответствовал паспорту. Это не было панацеей, я не собиралась с этим паспортом постоянно жить. Но все наши суды отказали: и районный, и городской, и верховный. По закону я могу поменять имя и фамилию на какие угодно, а по факту нет. По мнению суда, это называется «логика»: женское имя можно менять только на женское, а мужское — на мужское. Это дело дошло до Европейского суда по правам человека. 

Паспорт на женское имя я получила в июле этого года. Пришла с ним работу, написала заявление об изменении личных данных. И как только я известила работодателя юридически, меня позвали в переговорную. Туда пришли директор, финансовый директор, заместитель главного бухгалтера, начальник производства и сказали, что вынуждены отстранить меня от работы. Я думаю, эта ситуация оказалась прекрасным поводом легально от меня избавиться. Работодатель мог предложить мне другую работу, другую профессию. Можно было просто переименовать должность. Но они этого не захотели. (Директор компании объяснил это отсутствием других штатных ставок в компании и утверждает, что предложил Анастасии придумать, какую позицию она могла бы занять — но уже после сообщения о ее увольнении. — прим. «Медузы»)

Мне и раньше говорили, что могут уволить, но я упорно не хотела верить. По наивности или потому, что считала, что я достаточно ценный сотрудник. Более того, я заранее обсуждала свою ситуацию с директором и юристом компании. Я не хотела, чтобы меня уволили: я не знала, сколько займет процесс смены документов, а работа в момент перехода — это очень важно, потому что нужны деньги. Директор с юристом заверили меня, что беспокоиться не стоит. Но еще до того, как я сделала объявление, меня позвали и предложили большую компенсацию за то, чтобы я ушла по соглашению сторон. Лишь бы это их не коснулось. Я отказалась. 

На работе ко мне никогда не относились очень хорошо. Как к профессионалу — да, а по-человечески — нет. На производстве 99 процентов людей — мужчины. Думаю, они все что-то подозревали, но вслух ничего не говорили, пока я не отправила информационное письмо. Это было в августе 2015 года. И те люди, которые и так меня не любили, просто перестали это скрывать. Стали откровенно смеяться и унижать. 

Уже в тот момент мне стоило почувствовать неладное. Юрист с директором говорили, что в нашей группе компаний уважают людей, независимо от их различий. Но никаких комментариев руководства после рассылки письма не последовало. Хотя коллектив зашумел, для всех это было новостью. Заместитель главного бухгалтера высказала свою негативную оценку, и директор сделал ей замечание, что она неправа. Вот и все, что он сделал. 

Я-то думала, что уважение демонстрируется иначе. Директор не объявил: «Просим обращаться так и действовать в соответствии с ее полом». Все время до моего увольнения весь коллектив, за редким исключением, упорно продолжал обращаться ко мне в мужском роде. Мне не выделили место в женской раздевалке. И под конец у меня уже закончились силы это все терпеть. Последние месяцы мне давались очень тяжело, я ждала, когда у меня появится паспорт. И вместе с паспортом я получила еще и свободу от этой компании. 

Из ста человек коллектива меня по-настоящему поддержало только двое: мужчина, с которым мы работали вместе, и женщина из контроля качества. Она на десять лет старше, ей было тяжело все это в голове уместить, но она относилась изначально хорошо. Были те, кто на словах меня поддерживал. А потом проходил день — и они снова обращались ко мне как к мужчине. С одной коллегой мы никогда не общались, а после информационного письма она написала мне в соцсети. Но у меня ощущение, что это продиктовано в большей степени любопытством. 

Это не специфика моей компании, а специфика общества. Большая часть населения не знает ничего о людях, подобных мне. Для них это что-то темное, неизвестное и опасное. Мало у кого есть собственное мнение, на которое не может повлиять государство или СМИ. Я почти не читаю печатную прессу: это наводит на грустные размышления. Государство не хочет, чтобы люди развивались. Так проще. Отчасти поэтому я захотела дать интервью. Чтобы другие могли для начала составить какое-то свое мнение, может быть, это что-то поменяет. 

Я не хочу возвращаться на старую работу. Я уже нашла новую. Это тоже печать, но теперь я работаю технологом. Я не стою за станком, а занимаюсь технологией печати, отладкой процесса, минимизацией трудовых затрат, увеличением эффективности. О моей истории там ничего не знают, и я хотела бы, чтобы так и осталось. Трудовую книжку, где было зачеркнуто старое имя, я не приносила: сказала, что потеряла, и мне завели новую. Может быть, это вскроется через какое-то время. Стараюсь об этом не думать. Хотя, возможно, здесь мою историю восприняли бы иначе, потому что с самого начала знали меня как женщину. Но велика вероятность, что это может вызвать негатив.

Я хочу показать своим бывшим коллегам, что они изначально были неправы, и неправы остались. Мой уход не означает, что они выиграли. И более того, я хочу бороться с дискриминацией. Многие женщины сталкиваются с тем, что они не могут что-то делать просто потому, что за них так решили. Решили, что раз они женщины, они должны рожать, щи варить, нянчить ребенка и больше ничего. Это гендерные стереотипы. Я воспринимаю свою ситуацию как рычаг, с помощью которого можно попробовать сократить этот перечень профессий или вообще отменить его. Благодаря моему увольнению я хочу добиться для женщин права выбирать, кем им работать, где и как.