истории

Стыдные вопросы про 1937 год Что такое Большой террор? Для чего были нужны репрессии? Сталин лично отдавал приказы о расстрелах?

Источник: Meduza

30 июля 1937 года был подписан секретный приказ НКВД № 00447. Этот день считается началом Большого террора — периода политических репрессий, во время которого в 1937-1938 годах в СССР было арестовано не менее 1,7 миллиона человек (более 700 тысяч из них были казнены): «враги народа», «контрреволюционеры», «вредители», а также их родные и близкие. В годовщину Большого террора «Медуза» попросила историка, сотрудника центра «Мемориал» Сергея Бондаренко ответить на стыдные вопросы о сталинских репрессиях 1937-1938 годов.

Что именно произошло в 1937 году?

Летом 1937 года стартовала целая серия государственных репрессивных кампаний, которую мы теперь знаем под общим названием «Большой террор» (это название предложил в конце 1960-х британский историк Роберт Конквест, после перестройки термин получил широкое распространение и в России). Приказом НКВД № 00447 была объявлена «кулацкая операция», в рамках которой арестовывали крестьян, священников, бывших дворян, а также людей, так или иначе заподозренных в связях с белым движением или оппозиционными политическими партиями. Почти параллельно с этим проводились «национальные» операции — по заранее составленным спискам арестовывали немцев, поляков, латышей и многих других иностранцев и граждан СССР. С арестами нескольких крупных военачальников начались чистки в армии. Тысячи людей попали в лагеря по обвинению в связях с врагами народа — это были так называемые ЧСИР, «члены семей изменников Родины».

Зачем это было нужно? И почему именно в 1937 году?

Несмотря на то, что в середине 1937 года произошел резкий всплеск государственного террора, подготовительная работа к нему велась в предыдущие годы. Точкой отсчета часто называют 1 декабря 1934 года — в этот день был убит глава ленинградской парторганизации, секретарь ЦК Сергей Киров (роль в этом убийстве самого Сталина до сих пор до конца не выяснена). В последующие годы не только увеличилось количество арестов, но и прошли «открытые судебные процессы» в Москве над бывшими партийными лидерами, «право-троцкистским блоком», произошло масштабное обновление кадров в госбезопасности (наркома Ягоду сменил нарком Ежов), о необходимости ужесточать репрессии много писали в прессе. Шла подготовка к новой волне государственного террора: открывались лагеря, в которые должны были поехать будущие «враги», формировались специальные комиссии по рассмотрению их уголовных дел.

Существует множество объяснений тому, почему самые масштабные репрессии стали разворачиваться именно в 1937 году. Помимо собственно внутренней логики развития событий (Николай Ежов возглавил НКВД еще в сентябре 1936 и готовил свое ведомство к проведению массовых чисток почти целый год), часто справедливо указывают на большую роль внешнеполитической ситуации — ход войны в Испании, где коммунисты терпели поражения от армии Франко, усиление нацистской Германии и всеми ощущавшееся приближение новой большой мировой войны. На этом фоне в СССР активизировалась шпиономания, поиск внутренних врагов, первыми кандидатами в которые как раз и были «бывшие люди» («кулаки», священники, эсеры) и все их окружение — семьи, друзья, коллеги по работе. 

Другая, не менее важная причина — собственно система управления, сложившаяся в СССР за 20 лет, прошедших со времен революции. В отсутствие каких-либо гражданских и политических свобод, в отсутствие реальных выборов в органы власти и свободы слова, главным способом проведения каких-либо социальных преобразований оставался террор. Насилие стало привычным, репрессии хоть и пугали, но принимались как должное, как часть повседневности. В этом отношении события 1937 года уникальны только своими масштабами и интенсивностью — уже миновали и Красный террор, и коллективизация-раскулачивание, и организованный индустриализацией голод в Украине, Казахстане и Поволжье первой половины 1930. Большой террор в этом смысле — просто еще одно уникальное событие в уже существовавшем ряду других.

Сколько всего было жертв? Почему часто говорят, что масштабы террора преувеличены?

За активный период Большого террора — с августа 1937-го по ноябрь 1938 года (когда был снят Ежов) — по политическим обвинениям были арестованы более 1 миллиона 700 тысяч человек. Из них более 700 тысяч были расстреляны. И это нижняя статистическая планка — в тот же период люди по-прежнему высылались и депортировались «в административном порядке» (не менее 200 тысяч человек), сотни тысяч были осуждены как «социально-вредные элементы». Множество формально уголовных статей того времени (например, наказания за опоздание или «прогул» работы) также могут трактоваться как политические по своей направленности. Все это позволяет добавить к статистике довоенного террора еще как минимум несколько сотен тысяч жертв.

Утверждения о «преувеличенных масштабах» террора 1937-1938 годов, как правило, связаны с двумя идеями. Сомнению подвергается якобы «сфальсифицированная» статистика (хотя в настоящее время уже опубликованы многочисленные региональные «планы» по арестам, сталинские списки на расстрел, во многих регионах вышли Книги памяти, основанные на архивных данных), или — что встречается даже чаще — сама суть «политических» обвинений: многие считали, что если кого-то арестовали, значит было за что.

Ну не просто так же арестовывали? Наверняка кто-то был виновен!

Главной особенностью советского политического террора конца 1930-х являлась его принципиальная иррациональность и непредсказуемость. Этим он отличается, например, от часто сопоставляемого с ним нацистского террора. Да, принадлежность к какой-либо из «неправильных» категорий граждан могла нести в себе угрозу — однако арестовывали и дворников, и машинистов, и домохозяек, и спортсменов, и художников; словом, кого угодно. Лишь очень небольшой процент арестованных действительно занимались какой-то нежелательной деятельностью (является ли любое деяние, расходящееся с политикой партии, преступлением — отдельный вопрос). Все остальные принадлежали к обычному законопослушному гражданскому «большинству». Поскольку следствие по делам зачастую велось с активным применением пыток — физическим насилием, угрозами семьям обвиняемых, «пыткой сном» (запрет спать днем и постоянные ночные допросы), — доля «признавшихся» была близка к 100 процентам. Признательные показания оставались важнейшим аргументом в пользу виновности человека — так же, как и показания уже арестованных или расстрелянных знакомых и коллег.

Правда ли, что чистки затронули в первую очередь само партийное руководство?

Из 1,7 миллиона политически репрессированных лишь около 100 тысяч так или иначе имели отношение к большевистской партии — это были или комсомольцы, или рядовые партийцы, или (их было немного) партийные начальники. Безусловно, одной из задач в ходе террора для Сталина было уничтожение «старых большевиков» и революционеров, однако на практике многие из них уже к тому моменту были оттеснены на вторые и третьи роли и не составляли никакой реальной оппозиции в партии. Идея о Большом терроре как терроре против партии появилась в хрущевское время, когда главными жертвами преступлений Сталина стремились объявить «верных ленинцев», попутно преуменьшая общий масштаб самих репрессий.

Почему в репрессиях винят Сталина, если доносили друг на друга сами граждане?

Еще один очень распространенный миф о репрессиях — «три (иногда говорят два, иногда — четыре) миллиона доносов». Активное написание доносов было частью всеобщей политической истерии — без всяких сомнений они сыграли свою роль в массовых арестах, однако гораздо больше людей арестовывали просто по спискам, по заранее составленным и заверенным «планам», где фигурировали все «неблагонадежные» граждане разных уровней.

Кроме того, многие доносы писались под колоссальным психологическим давлением — уже на стадии следствия люди оговаривали своих близких, очень часто перед ними стоял выбор между возможностью (чаще всего иллюзорной) личного выживания и необходимостью подписать бумагу против другого человека. Доносы — это часть другого, ключевого вопроса: о гражданской ответственности всего общества за государственный террор. Признание сопричастности многих людей к его проведению очень важно, однако считать репрессии чистой «инициативой снизу» также не следует. 

Сталин лично отдавал приказы о расстрелах или все-таки нет?

Разумеется, да. Из 383 списков, составленных на личное визирование членам Политбюро — так называемых «сталинских списках» — Сталин лично подписал 357. Общее количество осужденных по такому «списочному принципу» — 44,5 тысячи человек. Абсолютное большинство из них — расстреляно. Кроме того, вся архитектура террора была выстроена самим Сталиным и его близким окружением, а проводились репрессии под его непосредственным контролем: он получал докладные записки о ходе арестных кампаний, сам добавлял в списки имена отдельных людей, а также читал протоколы следственных допросов. 

Как была устроена система учета арестов и расстрелов?

В отличие от многих других более ранних репрессивных кампаний (Красного террора, раскулачивания) крупные операции Большого террора довольно хорошо задокументированы. Помимо уже упоминавшихся «сталинских списков», сохранились многочисленные шифровки с мест с просьбой уточнить или увеличить «планы» по арестам, которые спускались из центра. Количество арестов фиксировалось, по количеству арестов отчитывались. Следователи вели между собой «социалистическое соревнование» по числу рассмотренных дел. Наконец, на архивно-следственных делах арестованных в 1937-1938 годах стоит гриф «хранить вечно»: при желании каждый может пойти и прочесть подробности хода дел большинства арестованных (и реабилитированных) жертв Большого террора.

А бывало, что человека арестовывали, а потом понимали, что ошиблись и отпускали?

Истории о чудесных освобождениях и спасениях уже арестованных людей, как правило, относятся к 1920-м или первой половине 1930-х годов. Сам ход следствия в 1937-1938 годах оправдания не подразумевал: у обвиняемого не было права ни на адвоката, ни на пересмотр дела (очень часто приговоры приводились в исполнение в один день с решением суда или «тройки» — внесудебного органа для вынесения приговоров).

Часть людей, арестованных при Ежове, были отпущены в 1939-м — иногда это называют «бериевскими амнистиями». Тем, кому по каким-то причинам повезло не получить свой приговор к ноябрю 1938-го, иногда удавалось добиться пересмотра дела — особенно часто это происходило, если в деле менялся следователь или дело еще формально не было доведено до конца. Впрочем, многие из этих сотен тысяч человек все равно были арестованы позднее — в ходе войны или сразу же после — в 1947-1948 годах, когда повторно арестовывались пережившие лагерь жертвы Большого террора.

Сколько человек наказали за участие в расстрелах? Вообще была ли какая-то система наказания чекистов?

По известной нам статистике, за год, прошедший после снятия Ежова, вместе с ним было арестовано около тысячи сотрудников НКВД. Как и в самый жестокий момент коллективизации, террор был списан на «перегибы на местах», в нем обвинили конкретных исполнителей. И все равно далеко не все чекисты были наказаны или хотя бы отстранены от должности. Многие из активных исполнителей Большого террора продолжали работать в ходе войны, получали военные награды за «политическую работу в армии» и вернулись с войны героями.

Людей, конечно, жалко, но ГУЛАГ хотя бы был эффективным?

Мы говорим о гигантской и очень многосоставной системе, сформировавшейся не в 1937-м, а гораздо раньше, на рубеже 1920-1930-х годов. ГУЛАГ состоял не только из политических заключенных, там же были и уголовники — а также и охранники, и лагерное начальство. Это одновременно и грандиозная биржа труда, и машина массового убийства. Время Большого террора в лагерях также связано с массовыми расстрелами, с очень тяжелыми условиями для выживания заключенных (хуже в некоторых местах было только в войну — когда совсем не было продовольствия). Можно, конечно, начать разбираться, когда построили больше, что было строить нужно, а что оказалось бесполезным - но все равно экономическая целесообразность ГУЛАГа остается вопросом этическим: какой именно коэффициент затраченного рабского труда и какое количество погибших людей кажется нам «эффективным» применительно к количеству построенных заводов или городов? Одновременно с этим сама экономика ГУЛАГа подробно проанализирована современными исследователями и ни в какой степени не выглядит «успешной» — подневольный труд вообще крайне редко бывает эффективнее свободного.