истории

«Здесь круглое надо нести, а квадратное катить» Интервью Татьяны Федоровой — жены математика Дмитрия Богатова, обвиняемого в организации массовых беспорядков

Источник: Meduza

8 июня Пресненский суд Москвы признал законным возбуждение уголовного дела против математика Дмитрия Богатова и оставил его под стражей до 30 июня. Богатова обвиняют в том, что он призывал к терроризму и организации массовых беспорядков 2 апреля в Москве (никаких беспорядков в этот день в городе не было; о других фигурантах в деле Богатова ничего не известно). По версии обвинения, Богатов разместил несколько противозаконных постов со своего IP-адреса. Проблема в том, что математик был оператором одного из выходных узлов анонимной сети Tor, а это значит, что оставлять комментарии через его IP мог любой пользователь. Правозащитники признали Дмитрия Богатова политзаключенным, за его освобождение выступал, в частности, живущий в России бывший сотрудник Агентства национальной безопасности США Эдвард Сноуден. О том, чем занимался Дмитрий Богатов и о том, как он проводит время в СИЗО, «Медузе» рассказала его жена Татьяна Федорова.

 — Откуда у Дмитрия возник интерес к Tor и вообще к идеям свободы распространения информации в интернете? 

— Все началось с того, что он заинтересовался идеей свободного программного обеспечения. Вот у тебя [на компьютере] стоит Microsoft — это то же самое, как если бы ты купил готовую машину, сел в нее и поехал, и не важно, как она работает, ты этого не понимаешь даже. А вдруг там в машине взрывчатка установлена или еще что. А у него была идея ехать на машине, которую ты сам собираешь до последнего винтика, чтобы полностью знать, что там установлено, чтобы полностью контролировать свой компьютер. Если ты не видишь, что там за код, откуда ты можешь знать, как система использует твои персональные данные. 

Свободное программное обеспечение имеет открытый исходный код, любой человек может взять и посмотреть, что он из себя представляет. Кроме того, любой человек может вносить в него изменения. Они затем проверяются координатором. То есть, это работает как «Википедия» — если там будет преднамеренная или непреднамеренная неточность, все это будет выяснено.

— А как это связано с выходным узлом Tor, который Дмитрий установил у себя на компьютере?

— Tor — тоже одна из программ свободного ПО. Диме интересна была техническая сторона этого вопроса. Сможет он или нет [этот узел] поставить. Основной принцип людей, которые им пользуются — что было бы неплохо не только пользоваться информацией, но и давать что-то взамен. Если бы Дима знал заранее, что у него будут какие-то проблемы, что его захотят закрыть, фактически, на три месяца, он бы, конечно, выходную ноду не ставил. Но ему не было известно ни об одной истории, в результате которой у держателей сервера были бы проблемы с законом или они бы в чем-то подозревались. Потому что тот человек, который держит узел — он не преступник и не делает ничего противозаконного. 

Держать такой сервер в России законом не запрещено. Это аналогично тому, чтобы держать любые другие компьютерные программы. Мы даже не ставили дополнительного оборудования, это был наш собственный ноутбук, который раздавал интернет. То, что ему сейчас вменяется, не имеет никакого отношения к его интересу к Tor. Случай с Димой — первый, когда человека сажают за то, что у него был выходной узел.

Мы следим за новостями, и какие-то громкие истории нам известны. Именно поэтому мы старались сделать так, чтобы не было проблем. Мы старались вообще не пользоваться социальными сетями, потому что их часто взламывают, могут написать что-нибудь от твоего имени — и это приведет к проблемам у абсолютно невиновных людей. Мы считали, что, в частности, использование того же Tor мешает злоумышленникам видеть, что ты — это ты, мешает засунуть тебе непонятный вирус или еще как-то тебя подставить. Идея была — обезопасить личную информацию в интернете.

— В России есть предубеждение, что Tor — это для тех, кто хочет купить наркотики или оружие. Этим людям нужна анонимность в интернете. Дмитрия это не смущало?

— Когда Дима только начал увлекаться Tor, то есть больше четырех лет назад, эти идеи, кажется, еще не были популярны. Тогда в России им пользовалось небольшое количество людей — специалистов, которые имели квалификацию, чтобы это развивать. Но потом что-то поменялось, и все стали говорить, что Tor — это наркотики, детская порнография, это «Исламское государство». Диму, конечно, нельзя отнести к пионерам Torʼа в России, но он давно развивал свободное программное обеспечение, и совершенно из других соображений. Он полагал, что стоит пользоваться Torʼом, чтобы не было ощущения, что только террористы и наркоманы это делают. 

История с Димой мне напоминает лысенковщину в тридцатых годах. Лысенко тогда сказал, что все те, кто занимается генетикой, они — вредители. Что генетика — это неправда и законы Менделя — это все ложь. И люди, которые сидели в лабораториях и проводили свои научные эксперименты, вдруг стали политзаключенными. От них требовали отрекаться от этих идей, а иначе ссылали в лагеря. Даже сейчас после всего этого ощущается, что мы отстали в генетике по сравнению с европейскими странами. Сейчас мне видится, что подобное происходит в отношении тех, кто занимается технологиями. Кто-то ввел историю с Tor в политическую плоскость, получается, что человек, будучи абсолютно аполитичным программистом, стал политзаключенным (правозащитное общество «Мемориал» вскоре после ареста признало Дмитрия Богатова политзаключенным — прим. «Медузы»). Мне кажется, что это достаточно печальная тенденция, но все же хочется верить, что это скорее ошибка, чем тренд. Потому что история уже знает не очень хорошие примеры подобного.

— А зачем обычному человеку быть анонимным в интернете? В чем идея, которую отстаивал Дмитрий?

— Причин много, вот самая простая — защита от контекстной рекламы. Неприятно, когда твои данные используют какие-то непонятные корпорации. Они потом могут этими данными торговать, использовать их для мошенничества. 

— Но в России, так получается, что главным образом наши данные собирают не корпорации, а правоохранительные органы. Дима понимал, что он, преследуя научный интерес, случайно окажется в оппозиции к силовым структурам? 

— Если мы говорим о «пакете Яровой», то тут есть требование к провайдерам хранить много данных. Но кто и с какой тщательностью это делает на самом деле, не знает никто, не известно, насколько они защищены. Откуда известно, что за это отвечают непосредственно правоохранители, а данные будут использоваться только и исключительно для ловли настоящих преступников — реальных террористов, которые совершают насильственные действия против личности. Мы не знаем. У нас данные хранит провайдер, кому он их может продать — никто не знает.  

— Чем Дмитрий занимался помимо свободного программного обеспечения?

— С третьего или четвертого курса Дима начал работать в Samsung. Спустя какое-то время ему перестало там нравиться, поскольку работа там была хоть и престижной, но все же довольно скучной. Он занимался разработкой какой-то очередной операционной системы, которых и так много. На такой работе не понятно, какую же пользу людям ты на самом деле принесешь. А Диме было интересно именно приносить пользу людям и видеть результат. Так он ушел в преподавание — там результаты более наглядные.

— А где вы работаете?  

— Я биолог, работаю в генетической лаборатории. Мы занимаемся изучением различных белковых комплексов, которые привлекаются на хромосомы и делают так, чтобы ген в зависимости от ситуации работал или не работал. Все состояние человеческого организма завязано на работу генов, их неправильное функционирование может привести к ухудшению здоровья — например, онкологическим заболеваниям. Если человечество в этом разберется, мы сможем бороться с самыми разными болезнями. 

Мы ставим эксперименты на мухах-дрозофилах. Кстати, Дима не поддерживает насилие, ему не очень нравилось, что мы мух мучаем. Мы с ним это много обсуждали — насколько вообще этично работать с животными. Так и к вегетарианству мы пришли вместе, думая и рассуждая о том, насколько человек принципиально отличается от любого другого животного, например, от той же крысы. И мы вывели, что невозможно использовать уровень интеллекта как отличительную черту, поскольку люди бывают разные — иногда не совсем здоровые ментально. Однако их жизнь ценится выше, чем жизнь коровы, которая — кто знает? — может иметь более высокий интеллект. Получается, что разница между человеком и другими видами не так очевидна, как кажется на первый взгляд. Поскольку Дима математик и привык мыслить логично, мы пришли к выводу, что животных лучше не убивать и мясо не есть. Ну и получается, что идея насилия тоже недопустима.

До этой истории не было никаких поводов для того, чтобы все узнали, что мы женаты. Само замужество как статус — это все была не наша тема. А сейчас этот штампик, который 200 рублей стоил, дает нам достаточно много. У меня есть возможность посещать Диму, представлять его интересы. Мы никогда бы не подумали, что эта формальность нам может с такой стороны пригодиться.

— У вас с мужем очень необычные увлечения — исторические танцы, эсперанто. Зачем учить эсперанто, если есть английский?

— Это тоже язык международного общения. Но в отличие от английского, он авторский. Он четко прописан, тут опять математика. Для нас это просто инструмент, идея международного языка — это возможность общаться со всем миром. Мы считаем, что на английском гораздо труднее общаться двум людям, для которых он не родной, чем на эсперанто. Из наших практических экспериментов следует, что это работает. Людвиг Земенгоф, который изобрел этот язык, считал, что большинство конфликтов происходит, потому что люди друг друга плохо понимают. Идея эсперанто в том, чтобы люди из разных стран лучше друг друга понимали.

— 8 июня Дмитрию продлили арест еще на месяц, причем суд проигнорировал доводы защиты о том, что у него нет ни родственников, ни недвижимости, ни работы за границей, а потому нет возможности покинуть страну.

— Конечно, это все неправильно. Они продлили [срок ареста] просто потому, что за два месяца не смогли найти доказательства Диминой вины. Два месяца человек просто сидел в тюрьме, ожидая очереди на компьютерную экспертизу. Возникает вопрос, насколько это гуманно и законно.

Поговорить с Димой за эти два месяца я смогла всего однажды, во время свидания 12 мая. Но мы ведем переписку. Дима старается относиться к происходящему максимально иронично. Он понимает, что он невиновен, что ему там [в СИЗО] находиться не положено. Он считает, что если пока нет возможности изменить ситуацию, нужно изменить отношение к ней. Это может показаться странным, но даже там возможно жить. Люди там читают, учатся, развиваются. Какая бы эта жизнь ни была унылая — у них постоянно проходят обыски и очень жесткий распорядок дня — с этим все равно можно жить, как бы это ни было некомфортно.

Дима там сейчас читает методички для поступающих на мехмат, он их решает и красиво оформляет, чтобы потом ученикам проще было по ним готовиться. Из художественной литературы — мы переслали какие-то странные книги, которые есть в каталоге ФСИН, но они не очень по его профилю. Еще передали ему эсперанто-русский словарь и книжку на эсперанто. Но ее изъяли, потому что она полностью на иностранном языке, такие там держать нельзя. Словарь при этом держать можно. 

— Что сложнее всего ему дается в СИЗО?

— Диму больше всего гнетут разговоры сокамерников. Там некоторые люди уже не первый год находятся. И страшно, когда при тебе обсуждают этап. Или сугубо тюремные вещи. Но он там почти ни с кем не разговаривает. Пока у него есть методички, пока у него есть словарь. Кроме того, в камере есть телевизор, там неплохие французские комедии показывают иногда. Конечно, ему в тюрьме находиться отвратительно. Однажды у них был обыск, изъяли бельевую веревку — ее нельзя в камере держать. А вот шнур от удлинителя оставили. Там правила не логичные вообще, его как математика и как человека, который привык жить и мыслить свободно, они очень печалят. Как он шутит, здесь круглое надо нести, а квадратное катить.

Конечно плохо, когда тебя постоянно проверяют, когда ты все время под конвоем. Но единственный вариант, чтобы в этом выжить — смотреть на это со стороны. И сохранить свободу в голове. Мы, конечно, не успели многие вещи обсудить за те немногочисленные сорок минут, что у нас были. Но идея свободы — она прежде всего внутри. А к этому всему нужно относиться как к внешним, и, конечно, временным обстоятельствам. Мы надеемся, что сейчас будет произведена компьютерная экспертиза, там, очевидно, не будет найдено никаких экстремистских материалов. Димина вина, конечно доказана не будет — потому что нет ни вины, ни состава преступления. И Дима вскоре стены СИЗО покинет.