истории

«Лига школ». Что с этим делать? Отвечают психологи и преподаватели

Источник: Meduza

23 января «Медуза» опубликовала расследование о «Лиге школ» — небольшой московской школе, где дети на протяжении многих лет подвергались сексуальным домогательствам: об этом рассказали выпускники и бывшие сотрудники учебного заведения. Похожие события происходили в столичной 57-й школе, об этом стало известно в 2016 году. «Медуза» поговорила с преподавателями и психологами о том, как обществу следует реагировать на такие истории — и как быть дальше с «Лигой школ».

Сергей Ениколопов

руководитель отдела медицинской психологии Научного центра психического здоровья РАМН

Проблемы, связанные со взаимоотношениями учитель — ученик, взрослый — ребенок, существуют практически во всех странах мира. В прессе появляется информация то о католических священниках, то о футбольных тренерах, которые вступают в незаконные отношения с несовершеннолетними. И наша страна не является в этом вопросе исключением.

Главный вопрос заключается в том, каким образом общество должно обезопасить школьников: уголовной статьей, общественным мнением или еще чем-то?

В случае с «Лигой школ», с одной стороны, мы видим наличие сразу нескольких статей Уголовного кодекса, связанных с сексуальными преступлениями: педофилия, домогательство, принуждение и прочее. А с другой — нарушение моральных норм педагогов.

Вполне допустимо (и с точки зрения психологии абсолютно нормально), что некоторые девочки влюбляются в своих учителей, восторгаются ими. Хорошим учителем можно восторгаться — тогда и его предмет становится интереснее. Но учителю необходимо знать, что он входит в группу риска, а еще знать, как он должен давать отпор — и должен ли.

В западных странах для многих профессий пишется специальный этический кодекс. В любом американском вузе есть комиссия, которая собирается раз в два-три месяца и обсуждает, как необходимо действовать, если возникает ситуация, подобная той, что случилась в «Лиге школ». Причем собирается она вне зависимости от того, произошло что-то или нет.

Я не слышал, чтобы в наших вузах или школах эта проблема обсуждалась — только скороговорочкой что-то произносится. В вузах преподавание этики сводится к разговорам о высоком: свобода одного кончается там, где начинается свобода другого, и так далее — и ни слова о прикладной этике. В образование учителей должны быть внесены коррективы.

Не удивлюсь, что если провести серьезное расследование, то выяснится, что учебных заведений, в которых таким образом нарушаются права учеников, окажется намного больше.

В школе вообще сейчас много проблем. И главные из них — это не ЕГЭ и не коррупция, а обычная жизнь с реальными проблемами: детские самоубийства, буллинг, домогательства со стороны учителей. Это и нужно обсуждать публично — общество должно знать и понимать, чем оно может помочь школе.

Людмила Петрановская

психолог

Подобные темы вызывают очень сильные эмоции. И совершенно нормально, что первым делом у людей включилась естественная защита — отрицание того, что это вообще могло произойти, поэтому многие и пишут или говорят, что всю эту историю придумали. Нам просто страшно, что мы сами или наш ребенок можем оказаться в такой же ситуации. И ведь совершенно непонятно, как вовремя определить, существует угроза или нет.

Другое дело, что вся полемика разворачивается в русле: «верю — не верю», «могло быть — не могло», в терминах «заговор», «заказ», — притом что у участников обсуждения нет ни сведений, ни фактов, есть только мнения и впечатления. Люди просто делятся своими оценками: «все учителя — педофилы», «все журналисты — проститутки». Но дискуссия такого уровня не только не проясняет ситуацию, но и приводит к тому, что люди раскалываются на два лагеря и начинают воевать друг с другом.

На данный момент у нас нет объективной, проверенной информации: что было, чего не было — в идеале это вопросы [официального] расследования. Но возникает вопрос: доверяем ли мы следствию? К сожалению, в последние — а может быть, и не только в последние — годы доверие к институтам, занимающимся расследованиями, у нас исчезло. Поэтому, каким бы ни было следствие, каким бы ни был вердикт суда, мы неизбежно столкнемся с тем, что огромная часть общества не поверит ни следствию, ни суду, ни свидетельским показаниям. Ведь уже не раз у всех на глазах происходили передергивания.

Нам остается обсуждать процедуры. Ведь не случайно существуют правила и принципы профессиональной этики: не надо целовать учениц при встрече — независимо от того, педофил ты или просто очень доброй души человек. Если говорить о реальной профилактике таких случаев, единственное, что работает, — это правила, границы, профессиональная этика.

Сергей Логачев

с 1991 по 2006 год — психолог в школе № 6, Пермь

Вообще-то одна из функций школы — решать подобные проблемные ситуации на педагогическом совете. Его могут созвать после внешнего запроса — от родителей, учителей или ученика, который может сделать его через педагога или через службу опеки.

Если же школа свои функции в этом вопросе не выполняет, то запрос идет сразу в прокуратуру — и начинают проводиться следственные действия.

Педагоги обычно знают, что происходит у них в школе, довольно подробно обсуждают это между собой и стараются таких — неподобающих — учителей вытеснить из коллектива, так что последним приходится увольняться еще до всяких разбирательств.

У нас нет практики выхода из таких ситуаций. В США, например, есть целые службы, которые только за это и отвечают: есть служба опеки, есть детские омбудсмены, есть вертикаль управления внутри таких административных единиц, как школа. У нас же такие алгоритмы не разработаны.

Вообще, первое, что надо сделать, как только возникает угроза, — довести информацию о ней до человека, который принимает решения. В рамках школы это в первую очередь классный руководитель. Если на этом этапе возникает пробуксовка, ребенок должен обратиться в социально-психологическую службу — к социальному педагогу или психологу, они в каждой школе присутствуют. Но обычно такие ситуации решаются не системно, а как придется — в алгоритме поведения потерпевших.

У нас нет практики обращений в правоохранительные органы, поскольку уровень доверия к ним очень низкий, и люди предпочитают обсуждать эти вопросы друг с другом. А дети часто боятся обратиться к родителям или учителям, потому что боятся, что вместо решения своей проблемы они получат ее обсуждение.

Сергей Цыбульский

учитель истории, лауреат конкурса «Учитель года — 2014»

Реформы последних лет делают школу все более прозрачной, почти не слышно про финансовые скандалы или подтасовку результатов экзаменов, ЕГЭ избавил школу от соблазнов советской школы. Но теперь на первое место вышли сложности, связанные с отношениями детей и учителей. Как всегда, возникают старые вопросы: что делать? Кто виноват?

Действовать только в рамках закона. Помнить, что только суд может установить виновных в преступлении и у человека есть презумпция невиновности. При этом у нас нет морального права оставлять детей без защиты и не реагировать на просьбы о помощи.

Кто виноват? В первую очередь виноваты родители. Сейчас не 1990-е годы, и в государстве разработана система, чтобы не допускать в школы учителей-педофилов. Для устройства на работу учитель приносит справку о несудимости. Если бы хоть один родитель нашел в себе мужество подать заявление и попросить расследовать «странное» поведение учителей или администрации по отношению к своему ребенку, никаких вопросов бы сейчас не возникло. После обвинительного приговора такой учитель не сможет работать в системе образования. Боюсь, что не все родители знают, как правильно поступать в таких случаях, так как нет стандартной общепринятой линии поведения для решения подобных проблемных моментов. И, конечно, были случаи, когда ученики пытались отомстить учителям и обвиняли в различных преступлениях тех, кто поставил двойку. Но это не должно пугать честных учителей и адекватных родителей.

Андрей Лукутин

заместитель директора Городского методического центра Департамента образования Москвы, учитель года России 2004 года

Прежде всего, грань определяется законом. Если учитель, слесарь или журналист преступает закон, его надо наказывать.

Другое не прописано в законе, но подпадает под моральное порицание. Чужих детей при входе в школу целовать нельзя. Нельзя сажать на коленочки. И по голове нельзя гладить. Дети могут по-разному отреагировать. Я не их папа, не их мама, я не имею права. Когда приходят к нам слушатели на курсы повышения квалификации — что, я буду гладить их по голове? Учителя должны выработать внутри себя серьезную боязнь переступить обе эти грани. Должна быть выработана такая боязнь в обществе.

Если есть подозрения, что коллега переступил грань, я бы сначала переговорил с ним. Если же подозрения более серьезные, необходимо поставить в известность администрацию школы. Мудрый руководитель сначала разберется в ситуации — он должен объясниться с педагогом, а если все зашло слишком далеко — обратиться в правоохранительные органы. Это нельзя упаковывать, иначе произойдет как в 57-й школе (хотя там многое раздуто и с ног на голову перевернуто). Рак лечится на первой стадии, а на четвертой приходится вырезать половину желудка, и не всегда человек останется жив. То же самое — с организмом под названием школа.

Учитель учит и дает модель поведения в жизни. Если ребенок про хана Батыя не очень хорошо будет знать — это допустимо, а вот после такого [как в «Лиге школ»] у ребенка будет страшнейшая травма.

Инна Пасечник

психолог благотворительного фонда «Волонтеры — в помощь детям-сиротам», в 2007–2016 годах — детский и подростковый психолог Центра психолого-медико-социального сопровождения при Департаменте образования Москвы

Этические нормы прописаны и всем известны. Поэтому я была очень удивлена, когда представители 57-й школы решили собрать общественность и сформулировать некие нормы — ведь они уже существуют и известны любому действующему педагогу, психологу, врачу.

Мне здесь видится более системная проблема: учителя настолько перегружены, что оказываются замкнутыми в своей профессии, у них практически нет возможности общаться со своими коллегами, а при этом они очень сильно нуждаются в эмоциональной поддержке. Дети — это сложно, нередко они провоцируют педагогов. В таких случаях педагоги нуждаются в профессиональных группах поддержки, где можно открыто говорить о своих проблемах, где не страшно показать, что у тебя что-то не получается, что возникают какие-то сложности. Этих групп очень не хватает.

Педагоги в принципе плохо идут на такое общение, у нас просто не заложено это в культуре. С одной стороны, учителя боятся показаться в чем-то некомпетентными. В школах очень большая конкуренция и очень развиты карательные меры, зато недостаточно отклика на какие-то человеческие трудности. Вторая проблема — наши учителя очень перегружены, это связано с тем, что у них не очень большая зарплата и очень большая нагрузка, когда у тебя очень много учеников, то тебе просто не хватает ресурса, чтобы заботиться о себе и выживать.

Хорошо, что подобные истории предаются огласке, это заставляет каждого отдельного человека задумываться, все ли он правильно делает и как это влияет на окружающих. Педагог, у которого есть сомнения в своих поступках или возникли искренние влюбленности в учеников, в этот момент задумается и остановится.

Но не стоит забывать, что вопрос отношений учителей и учеников отсылает нас к отношениям в семье: как происходит общение дома, насколько родитель включен в то, что происходит с его ребенком, — не в плане контроля, а в плане эмоционального участия.