истории

«Главный страх в Ватикане — это количество верующих» Интервью Паоло Соррентино — о сериале «Молодой папа», власти и сомнениях

Источник: Meduza

В октябре итальянский Sky Atlantic начал показывать сериал «Молодой папа» обладателя премии «Оскар» Паоло Соррентино с Джудом Лоу в роли понтифика (сериал произведен совместно с американским HBO и французским Canal+). Вышедшие серии с 1 декабря можно посмотреть в «Амедиатеке», а в январе сериал будет доступен на канале Amedia Premium. Сериал повествует о папе Ленни Белардо, который взял имя Пий XIII, — консерваторе, требующем полного подчинения, даже жертвенности, от своей паствы. «Медуза» публикует интервью Паоло Соррентино, в котором режиссер рассказывает о мотивах Белардо, своих отношениях с верой, актрисе Дайан Китон и одиночестве в Ватикане.

— О чем ваше кино? Это поучительная история о папе, об абсолютной власти, о Боге?

— Я бы сказал об одиночестве как о важнейшем состоянии человека. Даже в Евангелие, в кульминации, где нужно показать, что Бог действительно становится человеком, это делается через одиночество, через восклицание на кресте: «Боже, для чего Ты оставил меня?» Главным сюжетом для меня было одиночество как средоточие человеческих переживаний. А решение показать это на примере такой необычной личности, как папа, — просто удобный способ превратить одиночество в нарратив.

— То есть Ленни Белардо и все прочие персонажи — это лишь повод?

— Для Ленни Белардо одиночество — это в первую очередь покинутость, но в сущности оно не отличается от чувств всех остальных. Люди теряют себя, получив власть, — и это происходит от того, что они боятся одиночества. Ленни ищет одиночества — в размеренной римской жизни; это отдых, время, когда он ничего не делает, а лишь ждет одиночества, состояния, так хорошо ему знакомого.

— «Молодой папа» — это не первая ваша работа, в которой вы обращаетесь к этой теме.

— Все мои фильмы рассказывают о людях, сознательно выбравших одиночество. В «Изумительном» есть много похожего на «Молодого папу», но разница — в важности миссии героев. Если вы — Джулио Андреотти, политический лидер, то вы обрекаете себя на жизнь в одиночестве, на невозможность общения с другими людьми. Однако если в ваши обязанности наряду с управлением страной входит ответственность за мораль, за поведение верующих, и у вас есть собеседник — и это Бог, — то степень одиночества возрастает, особенно в моменты сомнения, и в конце концов одиночество становится непереносимым.

— Кстати, о сомнениях — в «Молодом папе», кажется, нет ни одного персонажа, не переживающего какой-то личный моральный кризис.

— И это очень свойственно людям, живущим в Ватикане. А я хотел говорить как раз о людях — не о святых, не о героях. Неприглядные детали, не самые возвышенные потребности, ревность, зависть, не самые благородные порывы души — это все есть в каждом из нас, и это часто приводит к внутреннему конфликту. И в душах мирян, и в душах служителей, живущих в Ватикане и отвергших все мирское, этот конфликт есть. Эта дихотомия, параллельное существование двух вселенных, двух разных психологий в тех, кто слышит призвание оставить земной мир, чтобы посвятить свою жизнь более высокому миру, всегда меня интриговала.

— Почему?

— От природы. Я очень эгоистичен по натуре, и меня всегда восхищали люди, способные отречься от всего ради помощи ближним. В «Великой красоте» я попытался показать такого человека через образ Святого, но, видимо, сам не до конца в него поверил, поэтому все важные вопросы духовности потонули в нескончаемой иронии.

— В том, как вы показываете Ватикан, ирония рождается из-за того, что духовное и мирское словно бы продолжают друг друга.

— Взаимное проникновение высокого и низкого в Ватикане видно невооруженным глазом. С одной стороны — внешний облик, роскошный и иконографичный, создаваемый веками специально для того, чтобы вызывать восхищение и страх перед Богом у тех, кто приближается к этим стенам, чтобы принизить их и заставить трепетать перед лицом такого великолепия. С другой, Ватикан — это государство, которое сталкивается с теми же проблемами, что и остальные страны: банкомат должен выдавать деньги, аптека — продавать лекарства, в кафе не должно быть перебоев с продуктами и напитками. Ватикан — это место, где можно лицезреть купол Собора святого Петра — одно из величайших архитектурных сооружений в истории человечества, — а затем, отведя глаз на пару сантиметров в сторону, уткнуться в скучающего гвардейца, глядящего в телевизор.

— Вера требует жертв и вопросов?

— Папа Франциск заявил недавно, что вера не может быть полной, если не терзается сомнениями. В сериале можно видеть не просто сомнения: есть вторая, темная сторона веры. Святость и лицемерие. И в конечном итоге только связь с обычной, повседневной жизнью — гол Марадоны или мудрость человека с ограниченными возможностями — делает веру живой.

— Как вы готовились к съемкам? Как изучали папу и повседневную жизнь в Ватикане?

— Это колоссальная тема, нужно 25 лет потратить, чтобы получить о ней хотя бы отдаленное представление, и съемки пришлось бы сильно отложить! Так что приходилось схватывать на лету — начал с каких-то базовых вещей, читал дневники и биографии кардиналов, как серьезные, так и более легкие. Они как раз были самыми интересными — легкость способствует открытости, и на поверхность выходят вещи, которые вы иначе никогда бы не узнали. В остальном мне очень помогал блестящий журналист и теолог Альберто Меллони. Без его помощи ничего бы не получилось.

— В вашем описании еженедельной рутины, предшествующей встрече с верующими, много внимания отведено количеству собравшихся на площади святого Петра и маркетинговым усилиям Ватикана. Почему?

— Это неслучайно. Изучая тему, я выяснил, что главный страх в Ватикане и главная забота его обитателей вплоть до самого верхнего уровня — это количество верующих. Количество очень важно. Сколько у нас верующих? Скольких мы теряем? Скольких можем привести обратно?

— Насколько трудно было снимать «Молодого папу»?

— И дорого, и сложно — как мы и предполагали, Ватикан отказался от любого сотрудничества, то есть полностью отказался идти нам навстречу. Нам пришлось воссоздавать декорации, снимая с разных точек и под разным углом, и мы все время переживали, сложится ли то, что мы наснимали, в единую картину. К счастью, Ватикан — это тоже нагромождение разных эпох и архитектурных стилей.

— У Ленни Белардо, первого американского папы, довольно непростая биография.

— В самом начале сериала мы сообщаем зрителям, что папа, первый в истории папа американского происхождения, рос без родителей. Его жизнь с самого детства отмечена одиночеством, он привык со всем справляться сам. Еще будучи ребенком, он был вынужден учиться жить в мире по взрослым правилам. Когда он становится папой, его личные переживания, его детские травмы, влияют на миллиард верующих католиков. Фактически, мы следим за историей его взросления, и в этой истории много нерешенных проблем.

— Например?

— Строго говоря, папа Белардо не сирота. Он не знает, как живут его родители, но, поскольку они бросили его в раннем возрасте, он не исключает, что их уже нет в живых. Он живет в этом подвешенном состоянии боли и утраты, и это находит выход не во внутренней горечи, а выплескивается вовне, на других персонажей. Это одна из движущих сил повествования.

— Еще вы упоминали, что папа Белардо бездетен. 

— Папа борется с собой, с собственными фантомами. Он пытается освободить себя от трагического детства, хотя и очень сильно с ним связан. Все его амбиции — не столько от честолюбия, сколько от желания перестать быть сыном и стать отцом для сотен миллионов верующих. Понятно, что это непростой путь, и на этом пути нельзя не совершить ошибок — ведь ему приходится меняться со скоростью света. Ему приходится отречься от понятного мира и войти в гораздо более сложный.

— На первый взгляд, только что коронованный папа не внушает верующим большого доверия. Это связано с тем, что он просто не очень похож на доброго христианина и хорошего человека?

— Я не очень знаю, что означает — быть хорошим человеком, и, честно говоря, не очень хочу это выяснять. Ленни Белардо — человек, такой же, как и все; то, что он делает, — непредсказуемо именно в силу человеческой природы, в силу того, что ни один человек не похож на остальных. Папа Белардо — не хороший и не плохой, ему нужно разрешить внутренние противоречия в условиях более масштабной миссии — служения понтифика.

— На роль сестры Мэри — монахини, которая растила Белардо, и которой предстоит помочь ему распутать этот узел, вы выбрали Дайан Китон. Это очень неожиданный выбор.

— Для меня это было что-то вроде пари, уверен, что и для нее тоже. Мне кажется, она выдающаяся актриса, и слишком много времени потратила на комедии. Хотя много лет назад она уже продемонстрировала свой необыкновенный драматический талант. Мне показалось, что будет гораздо интереснее предложить ей сложную роль, а не привычную, которую она могла бы сыграть с закрытыми глазами. И в характер сестры Мэри она привнесла собственную тревогу, вызванную необходимостью играть драматическую роль после стольких лет. Мне кажется, это вывело ее актерскую игру на такой высокий уровень, которого я даже не ожидал.

— Поскольку ваш папа не самый прогрессивный, кажется, что такой точно не будет затевать революций.

— Как раз наоборот. Белардо — вечный подросток, которому не хватает времени взвешивать и просчитывать каждое свое решение, искать компромиссы, как делают другие понтифики. Он экстремист, сектант, фундаменталист. Он делает то, что считает нужным, и он всегда действует. Он тяжелый человек, он считает, что людьми должна двигать исключительно вера в Бога, а все остальное они должны отвергать. Его папство основано на этой теореме отказа. Отказа, который призван подстегнуть верующих без колебаний принять ультраконсервативную доктрину своего папы. Белардо требует полной и абсолютной преданности — а не эпизодических отношений, которые выстраивает с церковью большинство людей. С ним невозможно отклоняться от веры хоть на вершок, невозможно подстраивать веру под собственные желания и устремления.

Я всегда считал, что, показывая власть, можно добраться до правды. Всегда нужно вывести человека из тени, очистить его от внешних проявлений, от хороших манер, за которыми скрываются его истинные намерения. Власть — удивительный ключ к разгадке людей.

— Как бы вы описали атмосферу сериала?

— К счастью, описать атмосферу «Молодого папы» одним словом невозможно. Но мы постарались, чтобы в сериале постоянно присутствовала ирония, чтобы именно она была связующим звеном, сквозной линией. Мне кажется, что это очень подходит Ватикану: у его обитателей очень много свободного времени, а отдых — лучший в мире генератор иронии.

— Литургии в Ватикане получились исключительно зрелищными — для вас это ключевые сцены в сериале?

— Каждая серия задумывается как последовательность сцен и диалогов, которые ведут к большой, очень зрелищной религиозной сцене. Неизбежная для мест, где сосредоточена власть, череда разговоров разрешается в тот момент, когда у всех наконец заканчиваются слова, главным номером. В этом смысле Бог — это величайший литературный персонаж всех времен, которого знают даже те, кто не читал Библии или Евангелия; а Ватикан — идеальная декорация для таких экстравагантных религиозных зрелищ. Сериал про папу позволяет получить столько литературы и столько зрелища, сколько душе угодно.

— Но почему ваш взгляд на протяжении всего сериала устремлен только внутрь Ватикана?

— Это тоже осознанное решение. Отношения Ватикана с внешним миром меня не интересовали. Внешний мир в сериале вообще представлен только через восприятие людей в сутанах. Я стремился остаться внутри стен Ватикана, чтобы показать реальность этого удушающего, вызывающего клаустрофобию микрокосма. Кажется, что в Ватикане блаженство — состояние бытия. Такое ощущение, что там все было построено для того, чтобы покой и безмятежность могли там пустить корни. Но постепенно мы поймем, что это блаженство — только видимое.

— Облегчить Джуду Лоу первые дни на посту папы призван кардинал Войелло, главный политик Ватикана. В сериале его играет Сильвио Орландо — раньше вы с ним не работали.

— И это очень странно! Сильвио — прекрасный актер, и, помимо всего прочего, мой земляк — мы оба из Неаполя. Я был счастлив предложить ему эту роль, и мне немножко жаль, что я был вынужден заставить его играть такого коварного персонажа, который совсем на него не похож. И что я заставил его говорить по-английски, а ведь это не родной для него язык.

Драматически Войелло — диаметральная противоположность Белардо. Он кардинал, который мнит себя выдающимся политиком, настоящим маккиавеллианским заговорщиком. Такой Ришелье наших дней, у которого только две настоящие привязанности — футбольный клуб «Наполи» и власть. Он коллекционирует книги, губительные для его репутации, настолько ярко они говорят о его беспринципном карьеризме. И вдруг, в какой-то момент, как всегда между строк, Войелло предстает совершенно другим человеком, обладающим всеми добродетелями, которые должны быть присущи служителю Господа — и доброй душой, и искренней любовью к обездоленным.

— Настоящая добрая душа в сериале — кардинал Гутьеррес, которого играет Хавьер Камара.

— Возможно, он единственный друг папы; Гутьеррес — единственный человек, которому Белардо действительно доверяет — за исключением Дюсоле, с которым они вместе росли. Кардинал внушает Ленни чувство дружбы и доверия. И это не обман — Гутьеррес действительно оказывается хорошим человеком. Он обладает даром внушать спокойствие, он знает, как сделать так, чтобы собеседник перестал нервничать, но, как и все персонажи сериала, совсем не одномерен, и темные стороны у него тоже есть. На примере Гутьерреса хорошо видно, что Ватикан — это еще и монастырь с кельями. Он рос там, как курица в клеточной батарее, ни разу не выходил за пределы стен. Он до ужаса боится внешнего мира, и мне кажется, что сравнение его с солдатом, которому не сказали, что война закончилась, — очень подходящее.

— Повлияла ли на работу над «Молодым папой» ваша собственная вера?

— Моя работа — рассказывать и показывать истории. Разумеется, я не могу себе позволить игнорировать какой-то аспект человеческой жизни, не могу считать его чуждым. Иными словами, дело не в том, верующий ли я человек. Ни один по-настоящему верующий так о себе не скажет, чтобы не совершить греха гордыни. Скажем так: я позволяю себе размышлять о тысячах нюансов веры и, если дойдет до второго сезона, возможно я смогу лучше определить свои взаимоотношения с ней.

— Вы хотели снять что-то вроде «Карточного домика» в Ватикане?

— Мир, населенный бездетными мужчинами, облеченными нематериальной властью гораздо более богат на политические сюрпризы, чем любая страна. С этой точки зрения, смесь искренности и цинизма, с которой кардиналы выбирают Ленни, — это источник бессчетного числа возможностей. Я развил те из них, которые особенно сильно меня интриговали, но не думаю, что получилось хоть сколько-нибудь похоже на «Карточный домик».

— Католикам понравится ваш сериал?

— Понравится, если они смогут посмотреть на него с энтузиазмом и восхищением, с которым рассматривают хорошую живопись. Глядя на картину, ты не думаешь о ней с точки зрения соответствия катехизису; не спрашиваешь себя, можно ли считать художника добрым католиком. Так что если они будут смотреть благосклонным взглядом, если их увлечет игра человеческих эмоций, если они поймут, что «Молодой папа» обращается к человеческому внутри них, и если дадут себе труд протереть очки, избавиться от тумана традиционности, который заволакивает стекла, — то думаю, что сериал им понравится. Если же они ждут от него слепого следования догматам — то нет, не понравится.