истории

«Четкого списка вождей у нас нет» Галина Юзефович — о том, чем опасен федеральный список экстремистских материалов

Источник: Meduza

Каждый год в ноябре и декабре прокуратура активно проверяет российские библиотеки. Надзорные органы выясняют, как библиотекари борются с «массовым распространением» экстремистской литературы. По просьбе «Медузы» литературный критик Галина Юзефович выяснила, как формируется федеральный список экстремистской литературы, что делают библиотеки с запрещенными изданиями и почему размытые формулировки закона «О противодействии экстремизму» осложняют работу и жизнь библиотекарям.

Печально знаменитый федеральный список экстремистских материалов, размещенный на сайте Минюста, существует в России с 2007 года, и за семь лет успел разрастись от 14-ти до 2500 пунктов. По решению судов в него ежемесячно добавляются книги, брошюры, видео- и фотоматериалы, а также сетевые ресурсы. И хотя Россия в этом смысле не уникальна (подобные перечни существуют во многих странах — в частности, в Германии), целесообразность его существования вызывает серьезные сомнения.

«К сожалению, такие списки в принципе работают не столько как запретительные, сколько как рекомендательные, — размышляет заведующая Центром социально-политической истории Государственной публичной исторической библиотеки Елена Струкова. — Они фиксируют внимание на объектах, которых в противном случае никто бы и не заметил. Но уж если такой список зачем-то нужен, то хорошо бы им можно было хоть как-то пользоваться. Пока же это, мягко скажем, затруднительно». Именно в этом — в полнейшей нефункциональности — и кроется главная проблема отечественного федерального списка экстремистских материалов. В своем нынешнем виде он в лучшем случае бесполезен, а в худшем — откровенно опасен.

Список грехов

Принципы формирования федерального списка достойны, как минимум, развернутого комментария, хотя некоторые из них просто поражают воображение. Так, решения о признании какого-либо материала экстремистским принимаются по месту его обнаружения судом низшей инстанции, причем суд не обязан оповещать о своем решении заинтересованную сторону. Через пару недель (удачный вариант) информация о том, что такая-то книга, листовка или видеоролик отныне вне закона, доходит до Москвы и появляется на сайте министерства юстиции. При этом срок для подачи апелляции составляет всего десять дней, что практически исключает возможность законным образом опротестовать решение суда.

«Чтобы отбиться от обвинений в экстремизме, надо быть в курсе, что под тебя копают, и постоянно держать руку на пульсе», — комментирует Елена Струкова. Таким способом, к примеру, некоторое время удавалось удерживать оборону Свидетелям Иеговы (говорят, им начали предъявлять претензии после того, как они вломились с проповедями в квартиру какого-то крупного чиновника из прокуратуры). До поры они успевали подавать апелляции и выигрывать, однако однажды опоздали — их издания все же признали экстремистскими.

Другой важный момент — источники, за счет которых пополняется список экстремистских материалов. В этом деле трудно обнаружить логику или систему. Скажем, при задержании радикально настроенного националиста на проверку отправляется его библиотека, после чего вся содержащаяся в ней литература (вплоть до самой невинной) практически автоматически признается экстремистской. Таким образом в федеральный список пару месяцев назад попали хадисы Аль-Бухари — памятник религиозной мысли VIII века, считающийся второй (после Корана) достоверной книгой ислама. Поскольку время для апелляции истекло (не говоря уже о том, что у книги нет законного с точки зрения суда правообладателя), хадисы фактически не имеют шансов на реабилитацию.

Кроме того, вопросы вызывают фигуры экспертов, чьи вердикты становятся основой для судебных решений. «Я знаю, что в Москве с Федеральным центром судебной экспертизы сотрудничают, в том числе, и вполне уважаемые ученые, — рассказывает лингвист, ведущий научный сотрудник Института русского языка Ирина Левонтина, — но часто, особенно в провинции, этим занимаются довольно случайные люди на основе каких-то ведомственных методичек, причем секретных и не обсуждавшихся научным сообществом». Вероятно, это мнение недалеко от истины: известно, что, к примеру, завещание аятоллы Хомейни было признано экстремистским на основании экспертизы, проведенной филологом и психологом без ученых степеней, 21-го года и 24-х лет соответственно. «Однажды мне пришлось читать экспертное заключение, в котором усмотрели угрозу убийством на том основании, что в тексте было слово „пуля“, — продолжает Левонтина. — Мол, в слове „пуля“ содержится сема „убивать“. На вопрос, можно ли тогда утверждать, что угроза есть и во фразе „Герой погиб от бандитской пули“, эксперт сказала: „Это надо делать отдельное заключение на основе нашей методики“».

Дура lex

Активнее всего федеральный список пополняется в ноябре и декабре: близость годовых отчетов пробуждает в правоохранителях особую антиэкстремистскую зоркость. На это же время приходится и пик проверок в библиотеках, ведь бороться с экстремизмом в окружении книг следователям прокуратуры куда приятнее и проще, чем в гнезде скинхедов или, например, радикалов-исламистов. «Вырастили целое поколение юристов, теперь им нужен кусок хлеба и, желательно, с маслом и икрой, — обреченно вздыхает главный библиограф Отдела краеведения Донской государственной публичной библиотеки Лариса Поповян. — А библиотеки хорошо проверять, мы же тут, никуда не денемся».

Именно библиотеки, и в первую очередь провинциальные, чаще остальных подвергаются антиэкстремистским рейдам. «Раньше, когда книжный рынок был больше и живее, в магазины тоже регулярно наведывались, — рассказывает Борис Куприянов, участник проекта „Фаланстер“ и заместитель директора Московского библиотечного центра, — но сейчас практически никогда не приходят. Да и что в магазинах найдешь — в прежние времена у нас бывала, скажем, литература по исламу, но сейчас ее почти никто не выпускает. В книжной индустрии упадок, тиражи мизерные, и таких уж прямо бестселлеров, которые продаются в обычных книжных, среди экстремистских материалов нет». 

А вот библиотеки оказываются очень уязвимы — и причин тому несколько.

Первая из них — исключительная законопослушность библиотекарей. «Если к какой-нибудь Марьиванне в районную библиотеку придут и скажут, что у нее на полке стоит экстремистская литература, то Марьиванна первым делом грохнется в обморок, а потом побежит исправлять допущенную ошибку, — комментирует заведующая Центром социально-политической истории Государственной публичной исторической библиотеки Струкова. — Ей и в голову не придет опротестовывать наложенное на нее взыскание в суде, так что сотрудники прокуратуры чувствуют себя в полной безопасности».

Однако ключевая причина многих проблем в этой сфере — крайняя нечеткость закона «О противодействии экстремизму» в той его части, которая касается как раз федерального списка экстремистских материалов. Путаница возникает из-за понятия «запрет на массовое распространение», которое не имеет четкого определения и поэтому толкуется по-разному (как правило, выгодным для проверяющей инстанции способом). Библиотеки национального, регионального и областного значения вроде бы имеют право хранить у себя материалы, занесенные в федеральный список, однако должны каким-то образом их помечать. «Мы для себя решили, что когда книга попадает в список экстремистских материалов, мы, во-первых, убираем из каталога положительную аннотацию, во-вторых, приклеиваем на обложку какой-то лейбл вроде красного восклицательного знака, а в-третьих, не допускаем ее копирования, — рассказывает заместитель заведующего Отделом обслуживания Российской государственной библиотеки Елена Елисина. — Но это мы делаем на основании нами же разработанной инструкции, никакого разъяснения сверху мы не получали».

Подобная трактовка термина «запрет на массовое распространение» — сохранение книги в фонде и снабжение ее соответствующими опознавательными знаками — не единственно возможная. Так, еще в 2008 году Кировская библиотека получила представление от прокуратуры просто за то, что имела у себя в фонде книгу некого Доброслава. Неоязычник из Москвы приехал в Кировскую область за несколько лет до этого и начал вести в глухих вятских лесах натуральное хозяйство, а заодно печатать сомнительные с точки зрения министерства юстиции книги в местной типографии. По закону областная библиотека, выполняющая также функции местной Книжной палаты, была обязана иметь у себя по одному экземпляру любых отпечатанных в области материалов, в том числе и экстремистских. За что и поплатилась, угодив в зазор между «Законом о библиотечном деле», согласно которому библиотека обязана выдавать имеющиеся в ее фондах материалы, и «Законом о противодействии экстремистской деятельности». Явившийся в библиотеку под видом читателя сотрудник ФСБ запросил книгу Доброслава и, получив ее, немедленно отправился в прокуратуру с заявлением. 

По аналогичному поводу в 2012 году пострадала директор смоленской Областной библиотеки им. А.Т. Твардовского: Ольге Мальцевой были назначены взыскание и персональный штраф за то, что в библиотеке обнаружились экстремистские материалы, выдававшиеся читателям по письменному запросу. 

Занимательная библиография

Кроме того, жизнь работников библиотек осложняет нечеткость библиографических описаний материалов из федерального списка. «Вот, например, все труды вождей германского и итальянского национал-социализма по умолчанию считаются экстремистской литературой, но четкого списка этих вождей и их трудов у нас нет, — сетует Елена Елисина из РГБ. — А это значит, мы запросто можем что-то упустить».

Бывает и хуже. Так, недавно список экстремистской литературы пополнился произведением Степана Мурдика «Мечник: Закордонi частини ОУН: внутрiшнi справи i дiяльнiсть в емiграцii (Причинки до iсторii)». «Мы только что не всей библиотекой искали эту книгу, — рассказывает Елена Струкова. — Нашли: оказалось, автора зовут Степан Мудрик-Мечник, и книга, соответственно, называется немного иначе. При нашем размере фондов подобные изыскания — огромная работа, причем совершенно бессмысленная: во-первых, велик риск ошибиться, а во-вторых, эти книги все равно лежат мертвым грузом, обычно их никто не запрашивает» (к слову, в Кирове именно сотрудник ФСБ оказался первым человеком, заинтересовавшимся книгой Доброслава).

Иногда печатные материалы попадают в список и вовсе без опознавательных знаков. Так, к примеру, труд под названием «Основы исламского вероучения» фигурирует в нем дважды, причем понять, о какой конкретно книге (или книгах) идет речь, решительно невозможно. «Мы не готовы додумывать за Минюст, — говорит Елена Струкова, — и вообще-то, нас можно за это наказать».

Интернет-экстрим

Еще сложнее обстоят дела с виртуальным контентом. По закону, все библиотеки являются точками бесплатного публичного доступа в интернет, а значит, должны блокировать доступ к ресурсам, признанным экстремистскими. «Вот в прошлом году к нам пришла девушка из прокуратуры, села в зале электронных ресурсов и начала искать запрещенные сайты. И, разумеется, нашла, — рассказывает главный библиограф Отдела краеведения Донской государственной публичной библиотеки Лариса Поповян. — Мы пытались отбиться, объясняя, что раз интернет-провайдер не закрыл к ним доступ, значит, нашей вины тут нет, но взыскание мы все равно получили. Потом, я знаю, пошли проверки по всей области, и план по борьбе с экстремизмом в прокуратуре выполнили».

Большая часть библиотек просто технически не имеют возможности заблокировать доступ к экстремистскому контенту. «Вот, допустим, есть некий запрещенный ролик, который размещен на YouTube, — объясняет сотрудник Российской государственной библиотеки Елена Елисина. — Мы можем заблокировать YouTube целиком, но тогда на нас имеют право пожаловаться читатели. А вот отдельный ролик мы заблокировать не можем — для этого нужны специальные программные и программно-аппаратные средства, которых у нас нет». Крупные библиотеки еще имеют теоретический шанс получить на это финансирование (хотя сегодня подобная статья расходов в их бюджетах не предусмотрена), а вот у маленьких региональных книгохранилищ подобной возможности в ближайшем будущем не просматривается. Это значит, что они становятся легкой добычей для прокурорской проверки.

Катастрофы пока нет: столичные библиотеки надзорные органы стараются не трогать, а большая часть наложенных на провинциальных библиотекарей взысканий — сравнительно «легкие». Связаны эти взыскания в основном с тем, что в книгохранилищах либо не имеется актуального варианта «экстремистского» списка, либо с ним недостаточно часто сверяют фонды (кстати, рекомендованная периодичность подобных сверок тоже неизвестна — то ли раз в неделю, то ли раз в месяц, то ли вообще раз в год). Однако более серьезной атаки можно ожидать в любой момент. «Нынешнюю ситуацию можно исправить, создав прецедент, — говорит Елена Струкова. — Для этого нужно довести хотя бы один кейс до Верховного суда, который наверняка обяжет законодателей четче прописать, что же такое „запрет на массовое распространение“. Но пока этого сделано не было — библиотекари умеют хранить и выдавать книжки, но не бегать по судам».

Сегодняшний федеральный список экстремистских материалов — это бомба замедленного действия со сломанным часовым механизмом. Она может мирно пролежать в болотной тине много лет, а может, напротив, рвануть в любую секунду. Если (или, возможно, правильнее будет сказать «когда») в стране возникнут поводы для нового витка «противодействия экстремизму», библиотекари по всей стране окажутся под ударом — ведь по закону провинившиеся учреждения можно расформировывать, а против их сотрудников возбуждать уголовные дела. Было бы желание.